Школа сонета. Григор Нарекаци 113

.




Подборка «ГРИГОР НАРЕКАЦИ»

Григор НАРЕКАЦИ
- Я обращаю сбивчивую речь

Валдис ДУБУЛТ

- Венец на мне. Он словно изо льда
- Не убоюсь, спрошу: ты, Иисус
- Две птицы насмерть бьются в небесах
- Вниз по реке?.. Но развалился плот
- Куда уж хуже. В Божьем мире мглы
- Зачем живу я?.. Страшен мыслей рой
- Во мне живет моих тревог дракон
- Под нос себе по-старчески бубню
- Который год заросшею тропой
- Крон старых ив обрушены ковши
- Старания сомненье превзошло
- Перебираю молча курагу

- Лирико-мистическая поэма Григора Нарекаци “Книга скорбных песнопений” / Владимир РЫНКЕВИЧ

==========================_mt_====




Григор НАРЕКАЦИ

***
Я обращаю сбивчивую речь
К Тебе, Господь, не в суетности праздной,
А чтоб в огне отчаяния сжечь
Овладевающие мной соблазны.

Пусть дым кадильницы души моей,
Сколь я ни грешен, духом сколь не беден,
Тебе угодней будет и милей,
Чем воскуренья праздничных обеден.

Мой стон истошный, ставший песнопеньем,
Прими не с гневом, а с благоволеньем.

Из дальних келий, с тайных уголков
Достал я слово, как со дна колодца,
Пусть дым сожжения моих грехов
К Тебе, Всемилосердный, вознесется!


Валдис ДУБУЛТ

***
Венец на мне. Он словно изо льда,
В его основе кровь, а не вода…
Не снять его до названного срока.
Нести нет сил. А срок придет когда?
"Но Божий Суд не есть ли встреча с Богом?
Где будет Суд – я поспешу туда!" *

Пока душа и небо инородны,
Пока в своей свободе не свободны.

Мы думаем… я думаю, года –
Мгновение, рожденное безродным.
Росток засохший, мертвая змея,
Схож с ними? С камнем у реки безводной
"Когда перед Тобой предстану я
С застывшей на губах мольбой бесплодной" *


***
Не убоюсь, спрошу: ты, Иисус?..
С тобой своим сомненьем поделюсь,
проснувшийся листок весенней вербы…
Тебя я слушать сердцем научусь
"И, отречась от жизни быстротечной,
Не к вечности ль Твоей я приобщусь?.." *

Ладони – Моиссевы скрижали
На них пути и новое начало

Прописано. Уставшая душа
От скверны дней давно ждет очищенья,
И тень – не тень моя, а тень креста
И нет во мне былых, слепых мгновений
"Час настает, и громкий судный глас
Уже гремит в ущелиях отмщенья." *

***
Две птицы насмерть бьются в небесах
За право свить гнездо свое в ветвях
Столетней липы. Будь же милосерден,
К той, что падет и обратится в прах.
"Низвергнуть в ад иль даровать спасенье –
Во всем Ты властен, все в Твоих руках." *

Та птица – я, вдруг сильной быть устала
И не душа, а будто ржа по стали

Ползет, съедая плоть чумного дня,
Моих терзаний кожу, кость страданий,
Тьма бо’льшая, чем просто ночи тьма,
Душа сопротивляться перестала.
"Я – Иерусалим, священный град,
Пред тем, как от него лишь пыль осталась." *


***
Вниз по реке?.. Но развалился плот.
Искал покой, но прибыло забот.
Я в доме смазал петли старой двери,
Но со двора стал слышен скрип ворот…
"Меня, земного, тронутого скверной,
Услышь, о, Боже, со Своих высот." *

Когда нет на простой вопрос ответа
И крупный камень выпал из браслета

Зашить хочу рукав, но рвется нить.
Засох и не цветет куст бересклета
Фасад стал бледен, свой утратив вид
И выдалось холодным это лето…
"Не дай, Господь, мне жертву приносить
И знать, что неугодна жертва эта." *


***
Куда уж хуже. В Божьем мире мглы
На сто веков вперед и люди злы…
Не осудив себя всех прочих судят…
Что ни скажу – лишь брошу горсть золы.
"На мне лежит проклятье, грех Иудин.
Как древний Тир, достоин я хулы " *

Несчастный человек, гнилые нравы.
Мечтает кто о злате, кто о славе,

А жизнь пуста, со всех ее сторон.
Скрипят суставы, под ногами гравий,
Калитка, дверь, лип старых ветви крон
Живу как все, но разве чту уставы?
"Как идолообитель Вавилон,
Меня разрушить легче, чем исправить" *


***
Зачем живу я?.. Страшен мыслей рой.
Я – жук, точащий ветви под корой
Высоких яблонь и плоды их гибнут.
Смогу ли я сказать пред вечной мглой:
"Пусть обратит мой труд, мое усердье
Себе во благо человек любой?.." *

Наверно – нет. Со мной искать спасенье, –
Найти в душе тревоги и смятенье,

Тропу одну, вторую, сотни троп
запутанных… По ним идти в бессмертье
напрасный труд, безнужная мечта.
Одни слова мои ждут воскресенья
"И стих мой, став молитвой и мольбой,
Да вымолит Господне милосердье." *



Во мне живет моих тревог дракон,
Я взял его, а он – меня в полон,
Друг друга кормим мы своею плотью.
Не помню кто, забыл я с тех времен,
"Всей сутью слов, Тобою мне внушенных,
Спасен навечно будет и прощен. " *

Всяк после смерти осквернится тленьем,
И разве жизнь не смерть, не к ней стремленье.

Что знает человек о судном дне,
Что знания его и проявленья
Зачем я думаю, о ком? о чем?
Перечеркнет все помыслы мгновенье.
"Мои слова ничтожные – мольба,
Которой жажду обрести спасенье. " *


***
Под нос себе по-старчески бубню
Опять попал в сомнения западню,
Себя казню и вместе с тем прощаю
С кем в этом мире я себя сравню?..
"Как та смоковница, по воле Бога
Бесплоден я, засохший на корню. " *

Мне эта жизнь совсем не интересна,
Все наперед давним-давно известно.

От пса спасаясь заберется кот
На крышу дома по стене отвесной
Созреет плод, затихнет, упадет,
Не так была страшна мгновений бездна…
"Но в час, когда пора держать ответ
Моя душа робка и бессловесна. " *


***
Который год заросшею тропой
Иду куда-то с тихою мольбой,
А прихожу все время к месту боя,
Где слова кровь, прах мыслей под стопой,
"Как некий враг с врагом во имя Бога
Я насмерть буду биться сам с собой. " *

Боль вынула давно клинок из ножен,
Что ни удар – все в сердце мне сквозь кожу,

И лучшие доспехи не спасут.
Казалось, был все время осторожен…
Невидимых рубцов на мне не счесть,
Все оправдания мои ничтожны,
"Я не отверг отвергнутых Тобой,
Наоборот, их силы преумножил. " *


***

Крон старых ив обрушены ковши
В звенящие сухие камыши.
Вниз, к устьям ветер гонит отраженья
Высоких туч, притопленной баржи…
Я грех творил,
"И черви подточили,
Поникнувший цветок моей души. " *

Поэтому в видениях случайных
Смирение, в них не осталось тайны

Сомнения в себе, в своих делах,
Сотрут ли грязь грехов молитв старанья
Нет дней без них и нет без них ночей
Но точит боль рассудок окаянный:
"Как перед взором праведных людей
Предстать мне после моего признанья? " *


***
Старания сомненье превзошло.
Пруд почернел, дно тиной заросло,
Но в ясный день он, отражая небо,
Голубоглазо смотрит и светло…
"Могу ли человеком я считаться,
Когда причислен я к творящим зло… " *

Ведь каждый сам творит свои пустыни
Отстраивает дамбы и плотины…

И вот уже душа – заросший пруд,
Молитвы путь не к Богу, а рутина,
Произношу их, но пусты слова
И дом уже не крепость, а руины
"В кромешной тьме, у жизни на краю,
По гибельной тропе иду я ныне…" *


***

Перебираю молча курагу.
Засохший плод. Его уберегу
Впрок до времен бесцветных и холодных
Себе же я ничем не помогу
"Слыть многомудрым, свыше просветленным
Я, погубивший душу, не могу." *

Осенняя листва украсит лужи,
Дней петелька затянется потуже,

Предзимье хрустнет шейным позвонком.
Бездомный пес плетется неуклюже
Вдоль изгородей. Кем, куда ведом?..
Все тяжелей ненастных дней удушье,
Все глуше тьма ночная за окном.
Внутри я пуст и пустота снаружи.
"Когда в меня безумие вошло?
Хоть я и зрячий, но слепого хуже. " *



Лирико-мистическая поэма Григора Нарекаци “Книга скорбных песнопений”

Владимир РЫНКЕВИЧ

Вардапет Григор, ученый монах Нарекского монастыря, поэт и мистик, автор толкования библейской “Песни песней”, а также гимнографических сочинений и похвальных слов Кресту, Деве Марии и святым, в “Книге скорбных песнопений” смиренно обращается к Богу “…вместе с угнетенными – и с укрепившимися, вместе с оступившимися – и с поднявшимися, вместе с отверженными – и с воспринятыми”. В книге 95 глав, каждая из которых охарактеризована как “Слово к Богу из глубин сердца”. Нарекаци предназначает свое поэтическое творение, вдохновленное глубочайшей христианской верой всем: “…рабам и невольникам, знатным и высокородным, средним и вельможам, крестьянам и господам, мужчинам и женщинам”.
Поэт, “кающийся” и бичующий себя “грешник” – это человек с высокими идеалами, ратующий за совершенствование личности, несущий бремя ответственности за род человеческий, которому присуще беспокойство и множество противоречий.

О чем скорбит поэт? О своей духовной слабости, о бессилии перед мирской суетой.

Он ощущает себя связанным с человечеством круговой порукой вины и совести и просит у Бога прощения не для одного себя, но вместе с собою – для всех людей.
Обращаясь к Богу с молитвой и раскрывая перед Ним тайники сердца, поэт черпает вдохновение в устремленности своей души к ее создателю и неустанно испрашивает у Творца помощи в написании книги: “Даруй же, о попечитель, горящий уголь невещественной силы слова твоего устам моим говорящим, дабы стали они причиною очищения всех орудий чувств, распределенных во мне”.

Однако Нарекаци сознает, что он со своим поэтическим даром является лишь совершенным инструментом в руках Творца, исполнителем Его божественной воли.

Поэтому его мольбы проникнуты смирением: “Не отнимай у меня, злополучного, дарованные тобой милости, не возбраняй дуновение благословеннейшего Духа твоего, не лишай меня искусства всесилия, чтобы язык мог нужное сказать”.

Но христианское смирение поэта отнюдь не означает для него принижения своих творческих способностей и своего таланта, источник которого – Бог и Творец всего сущего.

В “Памятной записи”, которой завершается книга, Нарекаци говорит о том, что он, “иерей и чернец Григор, последний среди сочинителей и младший среди наставников, заложил основы, соорудил, воздвиг на них и сочинил эту полезную книгу, соединив созвездие глав в единое дивное творение”.

Владыка всего сотворенного милостив к своим созданиям: “Коль и согрешат – все ж они твои, поелику числятся в твоих списках”. Причисляя себя к грешникам, Нарекаци никого не осуждает.

Все человеческое служит поэту напоминанием о Боге, даже если человек погружен в хаос мирской жизни и в заботах о земном не помышляет о небесном: “Во всем, что хоть единожды отразилось в чувствах у нас – будь то приятно или неприятно, и даже на подмостках зрелищных, а также в многолюдных сборищах простонародья, или же в плясках, неугодных воле твоей, о Всемогущий, Ты не позабыт”.

Ощущая в душе нескончаемую борьбу противоборствующих стремлений и страстей, которые увлекают в бездну сомнения, греха и отчаяния, поэт не перестает надеяться на целительное действие благодати Божьей и милосердие Творца.

Сетуя на то, что его душа, вопреки тому, что он принял постриг, еще не совсем умерла для мира и не сделалась подлинно живой для Бога, Нарекаци прибегает к заступничеству благой матери Иисуса и молит ее об избавлении от душевных и плотских скорбей.

Поэт не устает обвинять себя в том, что “раскрыл объятия любви к миру, а к Тебе не лицом, а спиной повернулся и в доме молитвы окружил себя заботами жизни земной”.

Мучимый телесными недугами, которые, как он убежден, являются неизбежным и законным воздаянием за духовную немощность и маловерие, поэт ощущает свои душу и тело как ристалище непримиримой борьбы.

Он описывает свое помраченное и болезненное состояние как жестокую схватку: “…все множество частиц, что составляют мое естество, как враги вступили друг с другом в бой, им, одержимым страхом сомнений, повсюду мерещится угроза”.

Однако само сознание собственной греховности становится для страждущего источником надежды: искреннее покаяние не будет отвергнуто, все грехи кающегося отпустит Владыка благостынь, Христос-Царь, ибо милости Его “превосходят меру возможностей мыслей человеческих”.

Размышляя о “божественном залоге в Никее определенного символа веры” и осуждая ересь тондракитов, этих “новых манихейцев”, Нарекаци воспевает Церковь, которая “превыше человека, как жезл победный выше избранника Моисея”.

Церковь Христова, строящаяся повелением Творца, спасет от погибели “не только множество бессловесных сонмов звериных и малое число людей, но вместе с земными соберет к себе и жителей вышних”. Церковь – это не дом из земного вещества, а “тело небесное из света Божьего”.

Без нее невозможно ни монаху, ни мирянину идти по пути совершенства. Того же, кто дерзновенно станет считать ее “неким вымыслом вещественным, либо хитростью людскою”, Отец-Вседержитель “отринет от лица своего через посредство слова, единосущного с Ним”.