Полонез Огинского

Пора такая, осень. Сыплет дождь,
Облеплена сырой листвой карета.
Форейторов с утра колотит дрожь,
Графине юной нипочём все это.
Уже граница рядом. Позади –
Супруга-старика рукопожатье.
Письмо лежит святыней на груди,
Единственное слово: «Приезжайте!»
Ни птицы и ни зверя. Тишина.
Колёса, лошади покрыты грязью.
Но нет того, что предпочла б она
Сейчас дороге этой и ненастью!
… И вот он, нужный адрес. Но в дверях
Отдать приказ язык уже не в воле.
- К Огинскому… пожалуйста… что я…
- Простите, госпожа, хозяин болен.
О, как он не поймёт! Пять сотен вёрст!
- Агнеска! – вдруг послышался ей голос,
Охрипший, тусклый, но родной до слёз!
Графиня с ними больше не боролась.
Она вошла на свечки слабый свет,
Без памяти ступая шагом тихим,
Девчушкою босой из давних лет,
Единственный огонь, что был им видим.
Скитанья привели его сюда,
Отвергнутого родиной когда-то.
В висках уже пробилась седина.
Что ей года бродяги-иммигранта?
… Дни пролетели стаей золотой.
Часы пробили медленно и грубо.
Что значил он, что значил, боже мой! –
Тот поцелуй – в чахоточные губы?
Прощай… Прощай! И снова полнят дом
Неодолимые его воспоминанья.
Опять они бегут в траве, вдвоём,
И луг для них пока – все мирозданье…
Обуреваемый счастливою тоской,
Еще удерживая в памяти дни счастья,
Он взял едва послушною рукой
Перо, моля у музыки участья.
О, Родина! Она навек вдали…
О, юность! Только скрип колёс над лесом…
До самого утра в его груди
Звенели нежно звуки полонеза.