Хочу ли я в Евпаторию

     Евпатория – это море моего детства. Хотела написать большими буквами, но – пафос, пафос, чуждо это нам… И – это очень личное, сокровенное, сейчас уже почти сокрытое-зарытое оказавшейся долгой жизнью, и вот остро вчера на геленджикском пляже во мне зазвучало «давай сейчас его вернём», «никогда не возвращайся в прежние места», и моё – прозой – «а не съездить ли? Ведь близко…».
     Наезжали мы с родителями и младшим братом в Евпаторию с моих примерно 7ми (или раньше?) до 12-ти. Точно не помню. Там и плавать научилась, лет в 8-9. И когда после моря поехали в Саратовскую область, в известное вам уже Панино (Шёнхен), деревенские мальчишки выбросили меня за борт плоскодонки в воду прямо посередине Волошки, довольно узенькой, впрочем, речки . И, ликующе ржа (так и туда её, городскую, очкарика, «профессора кислых щей ловит кошек и мышей»), заработали вёслами и скрылись за изгибом благословенной речки моего детства. Выплыла, куда было деваться. Доплыла!!! До мини-островка посредине речушки, и сидела там, одинёшенькая, несчастненькая, в трусичках. С одной стороны – брод к берегу, где дубрава, лоси, ежики, сладко-колючий овраг с ежевикой, 2 км – и Волга; с другой – безо всякого брода – берег под обрывом, на обрыве село и родные, на берегу, на чьей-то лодке – ситчик платьица из сельпо, сандалики и очочки, как у Кати Пушкарёвой. Ну и , конечно же (что делать?!), во мне вскипело недавнее море, и на его волнах ещё по-собачьи поплыла (озлившись и решившись) до очочков и проч. И с тех пор стихия моя – вода, и море во мне (со мной) всегда, и подбирает меня всячески (как музыка). И не отпускает (доплыву до берега, и тянет обратно), и заплываю далеко-далеко, безоглядно (а надо бы поосмотрительней, наверное). И, когда однажды после шашлыков и мерло возвращались с кручи, проезжал мимо байкер, голосящий, перекрывая мотор, «море море мир бездонный». И я остановилась что называется поражённая, остановился и он, сошёл с мотоцикла, крепко-крепко, молча-молча, быстро-быстро обнялись, вскочил он в седло и был таков… «над тобой встают, как зори, нашей юности надееееежды».
     Но вернёмся в детство, в Евпаторию. Запах чебуреков в поезде. Волнует меня до сих пор (запах, а не чебуреки как еда), волнует как предчувствие моря, так же, как варёная кукуруза, которую непременно нужно натереть солью по тёпленьким пахучим бледно-солнечным зёрнышкам-пупырышкам. Первая, ещё в Симферополе явленная ждущим глазам (в тех самых очочках) полоска морской воды – синий торжественный обрядовый нож.
     И непременно по приезду водили нас, детей, в парк на Поляну сказок (не помню точно, как это называлось тогда и там). В первый раз была потрясена. На следующий год (очень туда тянуло) все эти Иваны Царевичи на Сером волке, Бабы-Яги, какие-то ряженые гипсовые женщины (может, Марьи Царевны), показались страшно облупленными (особенно в области лиц), пугающе неживыми. С тех пор избегаю Полян сказок. И опасаюсь – может, Евпатория сейчас прочувствуется мной так же, как обезличенная Поляна сказок.
     Но Евпатория Евпатория… детство детство… давно давно.. и очень близко отсюда…
     Трамвайчик. Конечно же, красный. Узенький, дребезжащий (как полагается), с болтающимися тряпичными держалками, свисающими с трамвайных небес. Потом были трамваи саратовский, московский, львовский, одесский, пражский, но евпаторийский был – первый.
     Газированная вода из автомата, с малиновым сиропом за пятачок. Все помнят с апельсиновым и лимонным за три копейки, но, уверяю вас, была и с малиновым за пять. В Евпатории!
     Вкусный-вкусный Лимонный напиток (так и назывался) в кафе «Огонёк». На стене висел листочек с рецептом этого фирменного лимонада. Интересно, чем же он был прикреплен? Определённо не скотчем - кнопками, наверное... С верхней террасы кафе, опустив глаза, любовалась (особенно в дождь) красно-терракотовой черепицей соседнего одноэтажного домика. Позже были черепичные крыши в Польше, Чехии, Германии, Австрии, но первая была – в Евпатории!
А ели мы нередко в кафе «Огонёк» рыбу нототению. Нототения, нототения, о волшебная тень ея… Жареную нототению (вкусная-вкусная она была) покупали и на обед, в столовой, поесть дома (запомнила один из адресов – улица Степовая, номер помню примерно, собаку точно звали Чайкой). Брат и родители ложились после обеда поспать, а я шла в тир рядом, стреляла в основном по «солдатикам» (просто светлые прямоугольнички из легкого металла), и почти всегда промазывала. Но, видимо, евпаторийские упражнения даром не прошли, и сейчас я довольно неплохо (сама удивляюсь!) стреляю из винтовки, из арбалета. Даже призовые выстрелы бесплатные иногда дают, ужо похвастаюсь. Вот из лука плохо, надо найти возможность хорошо потренироваться. Может, в Евпатории сейчас такая возможность и есть.
И ещё в кафе «Огонёк» одна маленькая, тощее тощего, носатая, неважно одетая, изрядно подслеповатая девочка в очочках как у Кати Пушкарёвой (я) возлюбовалась (и до сих пор любуется, вспоминая) такой картиной. За соседним столиком компания: девушка дивной красоты (текучее тело, облегающее платье до колен, ах-ноги, длинные летящие русые волосы, молочношоколадный загар, ясно-серые глаза невозможной огромности, блещущие зубы, которым так шёл смех…) и второстепенные персонажи – моряк и ещё кто-то. Ещё кто-то открывал шампанское. Вся группа почему-то стояла при этом. И шампанское – водопадом вверх, в полосатую парусину навеса ! – испенилось, излилось всё! И – она хохотала, ах как она хохотала, такая красивая-красивая…!!!
     Всё-таки вспомнилось… Пронзившее.. Безногие калеки на тележках, с утюжками.. И было их немало. У храма, не помню точно зрением, но, скорее, православного… И ещё – каждый вечер проходили мимо минарета, слушали-слушали яркий, пронзающий земной воздух и небо, увлекающий в космос, неизбывно живой, оглушительно чистый голос муэдзина. С тех пор, наверное, я такой тихий агностик, экуменист, ищу во всех религиях, особенно в их живописно-архитектурных проявлениях, просто красоту-красоту. И пастыри мои – отец Александр Мень, Григорий Померанц и его Зинаида Александровна Миркина. А любимый храм – маленькая православная часовня во псковской деревне, и ключ от неё надо спрашивать в соседнем доме.
...Евпаторийский пляж. Народ где-то покупает комплекты – четыре палки. Простыни, кажется, были свои. Палки втыкались в песок и простыня завязывалась на палках узелками. Такими же четырьмя узелками мужчины на пляже противосолнечно завязывали на головах носовые платки.
     И ещё евпаторийское – микс на губах солёности морской воды и сладости жёлтой черешни на берегу, под навесиком из палок и простыни. В Якутск жёлтую черешню не завозят, не попадалась, а на теперешнем моём сентябрьском юге уже не сезон, напоминаю себе о ней жёлтыми сливами. Жёлтая черешня, похоже, навсегда осталась в моей Евпатории.
     Пляжные фотографы! Простите, не помню, какими камерами или аппаратами они снимали. Хотелось бы, чтобы как в фильмах «Китайский сервиз» и « Формула любви» – с треногого аппарата, покрыв голову чёрной тряпицей, артистичным жестом сдергивая крышечку с объектива, «фотограф щёлкает и птичка вылетает». Но, наверное, аппараты были уже не такие прекрасно старозаветные, и даже без штативов... не помню.... Чёрно-белые фотографии с витиеватой надписью в углу «Евпатория, 19…», сохранились, а вот пластмассовый шарик, в дырочку которого заглянешь, а там на сокровенном фото мы как живые и светимся – нет. Где же он? Куда закатился?
     А ещё на дальний пляж приходили цыгане. С гитарами. И пели-пели, и пританцовывали, вздымая песок. С тех пор я люблю-люблю цыганскую музыку, особенно послевоенный «Ромэн», спасибо Youtube, сохранились видеозаписи. Обожаю «Вася чя чёрела» в исполнении Нины Деметер, и ах, как она плясала («спичечные ножки цыганочки в подоле бьются длинном»)…!!! И - «цыганский директор» Михаил Яншин, с гитарой, поющий своим единственным в мире голосом с Радой Волшаниновой и другими невозможно дивно поющими цыганами «ты восчувствуй, милАя, как люблю тебя, драгая… на фартушках петушки, ай, золотые гребешки, ах золотые, сердцу дорогие..» …любимое-любимое-любимое… И началось с Евпатории- Евпатории-Евпатории!!!!
     Но вот вспомнился детский санаторий. Нет-нет, не беспокойтесь за меня, просто легчайшие последствия перенесенного заболевания, которого, возможно, и не было. «Здоровых привОзите», – чуть ли не возмутился врач. А там бедные такие дети… Девочка Женечка с кривыми неходящими ножками, в коляске, слюни, глаза непонимающие (а может, всё понимающие). И мальчик в коляске, запредельно огромноголовый…
     Санаторий, лечебное учреждение, процедуры, грязевые обёртывания, запах сероводорода… Низашто тут, в Геленджике, долечивать мою болезную правую ручкю грязью не пойду, с Евпатории это мне грязно и невкусно пахнет (хотя глупые-неразумные доводы, понимаю).
     Там у меня были подружки, может, тоже вроде меня («здоровых привОзите»), а, может, и что-то скрытое серьёзное у них было. Но они были ходячие, весёлые. Наши мамы повели нас в зал санатория на концерт артистки из Москвы, которая со сцены, наизусть, очень здорово читала рассказы Носова и Драгунского. Запомнилось почему-то про кашу (может, каша на завтрак приелась, особенно манная): «Мишкина каша» Носова, где мальчишки на даче пытались сварить кашу, но ни фига не смогли сварить и «Тайное становится явным» Драгунского, там Дениска выбросил манную кашу в окно (вроде как съел), а каша попала на шляпу гражданина, и гражданин пришёл с милиционером… После концерта мы с девочками наблюдали, как артистка уходила из санатория по аллее, меж цветов с проснувшимися к вечеру запахами, очень прихрамывающая, очень пожилая, очень одна…
Ой, грустно.. А давайте вспомню прокат маленьких машинок и лошадок с педальками (брат на машинке, я на лошадке). И препротивно визжаще-орущие шарики уйди-уйди, до сих пор нэнавижу. И – любимое! – шарики, обёрнутые разно-разноцветной фольгой. На резинке. Они так красиво прыгали, так живо, блескуче, ярко цветились!!! Не такой же, но напоминающий шарик нашла на асфальте в Кабардинке под Геленджиком (Света, помнишь?), привезла домой в Якутск, привязала к ручке кухонной двери, чтобы кошка Кася играла. Но играю с шариком преимущественно я.
     А ещё в Евпатории моего детства на пляже умельцы вырезали профили-силуэты из чёрной бумаги. Вот что-то в этом роде и я сейчас .. вырезала, вспомнив всё это.
     И до сих пор не понимаю, хочу ли я в Евпаторию.