Руки

Жизнь персонала сельской больнички десятилетиями катилась без изменений, но поменялась, как часто бывает, неожиданно и круто.
Председателем очередной инспекции оказался новый доктор из района. Никто из принимающих и ухом не повёл, поскольку подобные визиты за много лет были отработаны до мелочей и не внушали опаски. Приём больных сократили на полдня, и в пустой родилке, куда вёл отдельный ход, накрыли поляну. Нарезали пироги, натушили вкуснющей деревенской картошки с телятиной, и охладили спиртовую «разведёнку». Нового доктора пришлось звать и дожидаться: он закопался в бумагах, но всё же пришёл и не отстал в тостах за постоянные кадры больнички, и за опытных районных шефов и консультантов.
Посидели хорошо, мешая новости с медицинскими байками. А наутро глава комиссии предъявил завбольницей акт о нарушениях в лечебной, санитарной и хозяйственной деятельности объекта. Документ включал и незаполненные истории болезни, и неверные диагнозы, а значит, и назначения, и отсутствие огнетушителей и моющих спецсредств, и ещё много других пунктов. Отдельно доктор выделил отсутствие нужных медикаментов. Вместо них в требования на ту же сумму вписывался медицинский спирт.
По результатам проверки в больничке вскоре сменили руководство. Новым заведующим был назначен тот самый молодой доктор, что дало возможность селянам вволю пообсуждать его. Больше всего пациентов удивляло (а иногда и раздражало) его отношение к их “болячкам”.
Прежний фельдшер брала за основу два главных деревенских страдания: радикулит от тяжелой работы и язву желудка от злоупотребления самогонкой. Впрочем, принимались во внимание также сердечные приступы и бронхиты. Однажды припечатав пациента диагнозом, заведующая не считала нужным его далее менять.
 И когда новый доктор принялся каждого обратившегося обследовать согласно всем канонам диагностики, это было встречено населением в штыки.
-Ты, пошто, доктор, смешное говоришь? Я всю жизнь на ферме назём да силос ворочал, всю спину сорвал! – раздавались из кабинета обиженные, а то и гневные возгласы. -Где ты на хребтине грыжу нашёл, ежли она только в брюхе быват?
Но особенно была шокирована новыми методами женская часть населения. Более всего их смущала пальпация.
-Всех, что ли, шшупат? – тревожные разговоры собирали баб в кучки на фермах, улицах и в местном магазинчике. -Ну ладно бы, девок молодых, а старухи ему зачем?
-Шшупат, девки, шшупат, - вступала уже прошедшая осмотр очередная баба. –За ширмОй-то только и командует: лиф, мол, сымай, на кушетку ляг, подол подыми, и панталоны спусти.
-Совсем? – шарахались бабы, заходясь от любопытства к дальнейшему.
-Когда как, - напускала туману рассказчица, нежась во внимании и даже зависти товарок.
-Ой, бабы, - вдруг вступала в разговор следующая, тоже побывавшая на приёме. -А ведь как баско он шшупат-то, ажно сердце замират. Руки теплые, ласковые. И ладошкой то погладит, то понажимат. И добавляла вдруг сердито: - Меня мужик мой за все годы так не шшупал, повалит, да и всё.
-Не дамся – вдруг упиралась очередная деревенская скромница. – Фершалица наша никогда нас не шшупала, а этот ишь моду взял. Ещё неизвестно, пошто он к нам приехал? Ране-то никого было сюды не загнать.
Вопрос - пошто он к нам приехал? – занимал сельчан, но особенно сельчанок. Молодой, обходительный и, похоже, одинокий, он разбудил немало надежд среди девок и молодок. Но по всему было видно, что надежды эти пустые. Ни в клуб, ни в гости, куда зазывали самые смелые, доктор не ходил. В общем, не интересант оказался по женской части. После целого дня приёма сидел с бумагами в закутке, что снял у старой бабули по соседству с больничкой. И уже пошли было по селу шепотки и непонятки, от которых молодые парни ржали, как жеребцы, а девки краснели и фыркали. И носить бы доктору незаслуженное клеймо, да вмешалась тетка Ага.

Агафья в селе была на виду с самой молодости. И не только по стАтям, хотя выделялась и ростом, и телесными объемами. Голос тоже не подкачал: хотя на мужской не походил вовсе, но слышен был на всю улицу. Главным у Аги – так звали её и старый, и малый - был характер. А главным в характере у неё было желание сделать всё по-своему и для себя.
Надо ещё добавить, что множество ровесниц моей героини переиначивали её имя и за глаза звали не Агой, а ЯгОй. И на их взгляд, это было справедливей некуда, ибо была Ага женщиной лютой. В основном это касалось мужского пола, но не миновало и баб, которые вставали на пути её хотений. А ещё с юности было у Агафьи неистребимое любопытство, стремление первой узнавать новости, причём не только села и района, но и мировые.
Первая работа - колхозная – отняла у Агафьи немало сил и здоровья. Поэтому она приложила все свои силы и хитрости, но устроилась в местную больничку санитаркой. Верхом гордости было идти на работу не в 4 утра, а, как вся сельская интеллигенция, к девяти. И вообще, по сравнению с фермой, это был просто божий рай. И всего-то надо было с утра натаскать дров и протопить печи в палатах и родилке, раз пять сходить на речку и наносить воды для питья и мытья, потом навести в помещениях чистоту, потом… Потом можно было и отдохнуть до больничного ужина, который варили санитарки, поскольку повариха работала только днём.
И хотя ужины не требовали особых усилий (в меню были только каши), тетка Ага умудрялась не перетрудиться. Дежурные медсёстры не раз ловили её на том, что она засыпала в кипяток немытые крупы.
-Како-то мытьё придумали, - сердилась она на замечания. – Ежели с крупы весь жир смывать, кака от каши сытость?
Замечания ничуть не трогали тетку Агу, поскольку главным для неё по-прежнему оставались отношения с противоположным полом. У новеньких,  ещё незнакомых с глубинной жизнью села медсестёр она непременно отпрашивалась в течении смены домой, вспомнив вдруг о не выключенном утюге или незакрытой печурке. Те сразу кивали, слыша такие доводы, и облегчённо вздыхали, когда Ага через час-другой возвращалась в стационар.
-Успели, тетя Ага? - озабоченно спрашивали они, и всегда получали в ответ радостное:
-Успела, девоньки, всё успела.
Так продолжалось до тех пор, пока кто-нибудь из старших не просвещал наивную зелень о Сашке-шоферюге или Петьке-трактористе, чья техника стояла в это время возле Агафьина дома. И добавляли, что почти все деревенские парни бегали к Аге учиться «этому делу». Впрочем, укорять Агафью было некому – муж её на этом свете не задержался, а взрослые дети давно уехали в город.
С годами из всех страстей у Агафьи остались только неуёмное любопытство и желание никому в селе не уступать по части новостей. Поэтому не удивительно, что именно тётка Ага просветила баб о причине приезда доктора в село. Подслушивая разговоры медиков, она, наконец, узнала голубиное слово, и решила срочно донести его до земляков.
-Апотека, бабы, у нашего доктора, - громогласно объявила она однажды в магазинчике, дождавшись самой длинной очереди за хлебом. – Потому он сюды и попал.
Незнакомое слово, да ещё о докторе, привело к тому, что из всех звуков в магазине осталось только жужжание мух. Несмотря на непонятки, доктор к этому времени обзавёлся доверием и симпатией большинства сельчан, и весть была похожа на взрыв бомбы среди мирного дня.
-Это болезня, что ли такая? - несмело высказалась первой недавно родившая баба, на днях приносившая младенца доктору на осмотр. – Не знашь, Агафья, заразный он, али нет?
-Нас всё учит, как жить, чтоба не болеть, а про свои-то болячки молчит, - вступила другая.
-Вот ведь они каки, городски-то: всяку шваль в село присылают, - подхватила третья, известная своей скандальностью. –Пошли, бабы, в правленье, пущай гонют такого гада от нас.
-Да замолчите вы, глупЫе, - перекрыла начавшуюся суматоху Агафья. -Чушь-то не мелите. Нету у него хворей никаких. Денег он много должон. Апотека называется.  Потому и семья у него в городе. Жена с малышонком. Вроде как в закладе они там, –вспомнила Ага древнее слово, которое совсем добило слушателей.
-Вон оно чо, - ахнула очередь и понесла весть по селу.

Агафью же томила, и даже мучила, совсем другая тема. Уже многажды слышавшая про волшебные руки доктора, сама она до сих пор как-то не причастилась. Всему виной было её несокрушимое здоровье - пожаловаться было не на что. Но ум 70-летней Аги усердно трудился над решением вопроса.
За годы работы в больничке в её памяти отложилось немало диагнозов. Большую часть она вроде бы понимала, во всяком случае могла отделить опасные от неопасных. Из опасных Ага знала два: пендицит и внематошну.  При наличии таковых доктор сразу вызванивал в колхозе машину, и больных увозили в район.  Бывали ещё сердечные приступы, когда в район не возили, а как говорили медики, «снимали» сами уколами и капельницами. Ни в район, ни уколов Агафье не хотелось, да на внематочную и надежд уже не было.
И вдруг в памяти Аги всплыло слово «колит». С такой болячкой лежала у них однажды молодуха с лесоучастка. Намывая в палате пол, Агафья как-то спросила у неё:
-Где ж у тебя, матушка, колет, что ты так стонешь?
-Да не колет, а весь живот ноет и болит, -ответила та.
 Ага слово запомнила, и вот оно пригодилось!

В тот вечер доктор опять задержался на работе, доделывая очередной отчёт. Дойдя до графы о детской заболеваемости, он невольно отвлёкся на мысли о маленьком сыночке, который пока что жил со своей чудесной мамочкой в одной из свердловских коммуналок. «Это пока, пока, сынок, - мысленно шептал он малышу. - Потерпи ещё, пока папа денежек заработает, а там…».
Тут он услышал, как открылась дверь амбулатории.
-Неуж опять ЧП, - чертыхнулся он про себя. Доктор всё чаще думал, что, согласившись на ставки, которыми его соблазнили в районе, переоценил свои силы. Порой ему удавалось поспать всего несколько часов – то помогал акушерке в трудных родах, то выхаживал запущенного молодой мамкой малыша, то писал бесконечные отчёты, то выпрашивал в правлении дрова, которых вечно не хватало на сезон…
-Кто там, -крикнул он внеурочному посетителю, и услышал робкое:
-Я это, доктор. Агафья.
-Что ж так поздно? – продолжал доктор, всё ещё сердясь, но уже узнавая санитарку стационара.
-Так ведь только посуду после ужина помыла – робко отвечала Ага, до того не видевшая доктора сердитым, а только обходительным и спокойным.
-А до завтра-то не дотерпеть, что ли? Что случилось?
-КОлит у меня, доктор, -отвечала Ага, помня диагноз только по звучанию.
-Где колет, в сердце? – уже обеспокоенно спрашивал врач, прикидывая её возраст. Выходило немало.
-Всё, как есть брюхо кОлит, -окончательно войдя в роль, твёрдо отвечала Агафья. И как же взыграло её сердце, когда она услышала долгожданное:
-За ширмой, бабушка, раздевайся и ложись. Сейчас руки помою.
Лёжа на кушетке в надетой для этого случая городской комбинашке и фильдеперсовых панталонах, Ага вдруг припомнила пропахшие бензином и солярой руки шоферов, шершавые от вил и лопат руки скотников, цепкие, но неловкие руки неумелого молодняка. Она вдруг подумала, что за всю жизнь ни одних рук не ждала так, как этих.
Стук рукомойника прекратился, Агафья услышала шаги и слова доктора:
-Ну что, бабушка, готова?
И тут случилось такое, что повергло обоих в шок.
Неожиданно для Агафьи её голос помолодел, стал глубоким и ласковым, и ошалевший доктор услышал:
-Готова я, готова. Иди, голубок, иди, касатик…