Часть девятая 1975-1978. На круги своя

11.05.1975г. Наконец я доработал до отпуска, который решил целиком посвятить поиску работы. Результаты были неутешительны. На окраине города набрёл на лагерь заключённых. Говорят, нужен конструктор. Зарплата повыше, и премия. Начал оформлять документы. Как увидели фамилию, сразу вспомнили, что места, оказывается, у них нет. В общем, понял я, – евреи им не нужны. Ну что ж – так вам и надо!

Отпуск уже подходил к концу, а работы я так и не нашёл. Вспомнила Клара, что у них на заводе КМЗ в цехе ширпотреба, начальником техотдела работает один её знакомый – Влад. Цех этот находился рядом с управлением главного механика, где работала Клара. Она переговорила с ним, и Влад сказал, чтобы я пришёл.
 Цех ширпотреба имел затрапезный вид. Оборудование было старое, оснастка примитивная, никакой механизации. О соблюдении техники безопасности  нечего и говорить. На этой оснастке штамповщицы отрубали свои пальцы. Цех выпускал дверную петлю – ПНЦ-150 и 130, мотобагажники, конфорки, штакетники и другие малозначительные товары. В цехе было гальваническое отделение для хромирования изделий, небольшая токарная мастерская, механическая мастерская по ремонту оборудования, прессовый участок. В инструментальной мастерской работали два слесаря-инструментальщика, один из которых готовился уходить на пенсию. Управлял цехом некий  Аркадий Соломонович. У него была небольшая контора и технический отдел из трёх человек.
Влад  отрекомендовал меня начальнику цеха и тот сказал, что ему нужен хороший инструментальщик. Он рассказал, что на операции сборки петли стоят по семь человек, а когда петлю закрывают, собирается вся бригада. Работа очень тяжёлая и опасная. Многие штамповщицы оставили на этой операции свои пальцы. Эта операция сдерживает всю продукцию  петли, мы с трудом выполняем по ней план.
Я спросил: «Можно подойти посмотреть?».
Мы с ним вышли в цех, прошли по всем операциям и, по возвращении в кабинет, он спросил,  могу ли я что-то сделать (по существу, ему нужен был конструктор!). Я предложил ему джентльменскую «сделку»:  «Я делаю и устанавливаю на эту операцию автомат, который будет обслуживать один человек на загрузке заготовок - вы мне даёте квартиру».
Не знаю, что подумал Аркадий Саломонович , но условия мои он принял и даже пожал руку в знак того, что сделка состоялась!

Я ни чуть не смутился,  после должности начальника технического отдела котельно-сварочного завода,  устроиться слесарем-инструментальщиком шестого разряда в цех ширпотреба, комбината Криворожсталь, с оплатой 160 рублей.
Из двух слесарей, работавших до меня, один уволился, второй ушёл на пенсию через два месяца. Приходилось делать всю текучку и поддерживать существующую оснастку. Там, где техника безопасности «вопила», я установил защитные экраны, ограничители, штамповщицы сразу почувствовали о себе заботу и увереннее стали работать.
Я не был великим специалистом в штамповочном деле. Пришлось учиться заново. Я анализировал работу матриц, определял нужные зазоры, углы заточки, твёрдость закалки, материалы. Была, конечно, литература, но большая часть постигалась опытным путём.
Тем временем, дома я проектировал автомат. Но это было неудобно. Надо воздать должное  Аркадию Соломоновичу. Увидев мои эскизы, он распорядился перенести один чертёжный комбайн из техотдела ко мне в слесарную мастерскую. Теперь я чертил и пилил одновременно!
К этому времени я уже сделал новые и удобные верстаки с резиновым покрытием, с выдвижными и отворотными ячейками для инструментов и материалов. Я исходил из того, что штат наш расширится до пяти человек. К их приходу было уже всё готово, не было только самих инструментальщиков!
Уровень компетентности инженерно-технических работников, включая Влада, да и самих рабочих, был так низок, а веры в то, что когда-то в цехе может что-то измениться к лучшему – так мало, что к моим работам над автоматом отнеслись скептически.  Особый смех у них вызвало то, что среди деталей они увидели листовую резину. Один начальник смены, Смоляной, не выдержал такого «безобразия» и пошёл к Аркадию Соломоновичу с требованием запретить работы над автоматом, мотивируя тем, что я к нему «подмётки прибиваю».
Всё это было бы смешно и мне, если бы я мог обойтись без них. Веры не было ни у кого, и никто не хотел мне помогать в выполнении станочных работ. А по приказу делали настолько плохо, что детали я выбрасывал.
Через несколько месяцев моей работы, когда все увидели, что сделанные мной вырубные матрицы стоят под прессом в три раза дольше прежних, что заготовку уже не надо брать пинцетом или подталкивать проволокой в рабочую зону штампа, а она – заготовка – само устанавливается, начали задумываться те, в ком не было беспричинной злости.

Первыми потянулись ко мне эксплуатационники – они используют оснастку и штампы. Это у них - отрубленные пальцы. И поскольку эта группа рабочих самая многочисленная, мнение обо мне начало меняться. За ними последовали токаря и фрезеровщики. Почувствовав изменения в отношениях, я организовал группу из лучших специалистов, включив их в соавторы автомата. В эту группу вошли: Саша Омельченко – токарь, Витя – фрезеровщик,  Галина – шлифовщица,  Лёня – наладчик и, соответственно – я. Впоследствии  все они стали моими друзьями.
Мы собрались возле моего чертёжного комбайна в мастерской, и я объяснил им, что делаю, как и почему. Они высказали свои мнения. Я либо соглашался, либо аргументировано отклонял. Теперь каждую деталь мы подгоняли все вместе, и все вместе торопили результат.
Это у них были сомнения – будет автомат работать, или нет. У меня сомнений не было.  Я понимал, что штамп уникальный и сложный. Но я уже до мельчайших подробностей прокрутил его в голове. Придавало уверенность и то, что я не помню, чтобы я что-то сделал и чтобы сделанное не работало…  Я знал, что автомат работать будет.  Вопрос в другом, как долго его придётся доводить и налаживать. Какова будет его стойкость. Автомат должен был соединить четыре детали, деформировать, зафиксировать, накернить и закрыть. Все эти операции многократно я уже проработал в голове, и ещё незаконченный автомат претерпел несколько модернизаций. Как в войну – «Всё для фронта, всё для победы!».

Кривой Рог не нравился ни мне, ни Кларе. Газ, пыль, грязь, отчуждённость, хамство. Сюда, на шахты, рудники, стройки, металлургический завод, привозили и продолжают привозить дешёвую рабочую силу из сёл, посёлков – малограмотных, не имеющих какой-либо квалификации, но желающих попасть в город, в надежде получить профессию и устроить как-то свою жизнь. Они обосновались, пробились на руководящие посты, и теперь каждый участок, каждый цех или шахта - это то или другое село, посёлок. Это контингент, занимающий выгодные, высокооплачиваемые места, и до самого низа, на каждом своём уровне, удерживающий квоту своих. Руда идёт, сталь плавится. Ничего своего нет. Безразличие ко всему окружающему сделало город неблагоприятным для нормальной жизни. На работу – по блату, в магазине – по блату,  жильё, санаторий, товары - всё по блату.

Мы садили нашу маленькую дочь Иринку в коляску, и всей семьёй выходили на прогулку. Там, в тиши, в тени деревьев, или на ветру вдали от людей, мы разворачивали карту и искали то место на земном шаре, где мы могли бы жить, трудиться, отдыхать  в удовольствие. Этот вопрос со временем обострялся всё больше. Мы стали посещать места объявлений, где можно было узнать об обмене городов. Правда, у нас ещё нечего было менять. Получить квартиру в очереди - это десять – пятнадцать лет ожидания.
Но мы надеялись, что начальник цеха сдержит своё слово. Клара верила в меня - за мной остановки не будет. В одном у нас были расхождения: Клара хотела поехать в Россию, а я в… Америку.

Заканчивался декабрь 1975г. Вместе с ребятами мы установили штамп-автомат на прессе. Ребята, понимая свою причастность, волновались не меньше меня. Подготовили ёмкость с заготовками, и… я включил пресс. С характерным звуком, подобным пулемётной очереди, в пустой короб посыпалась дверная петля. За какие-то двадцать минут огромная куча заготовок превратилась в продукцию. Я остановил пресс и достал несколько штук готовой петли для повторной проверки параметров. А рабочие, уже не дожидаясь команды, сами начали подвозить новые партии заготовок. Аркадий Соломонович был в отпуске, и обязанности начальника цеха выполнял его заместитель. Я пошёл к нему и сообщил, что установил автомат на испытание и доводку. Увидев работу автомата, Зам привёл к нему всю контору, и здесь же, как на митинге, выступил с речью по поводу того, как цех работал раньше, как люди мучились, и какие перспективы перед цехом откроются завтра. Невольно я вспомнил Остапа Бендера...
По такому случаю в цехе появился корреспондент заводской газеты «Металлург», и пришёл ко мне за интервью. Я отказался с ним говорить и отправил его к Заму. Соотваетственно в "Металлурге" появилась статья с  фотографией штампа и их комментарием, якобы от моего имени.  Мне она не нравилась.  Всё, что в ней сказано от моего имени, на самом деле взято со слов Зама.

Неделю автомат работал удовлетворительно, но его слабые стороны я уже видел. К тому времени, когда он остановился, мы подготовили детали для замены. Весь процесс доводки занял у меня около трёх недель, и я отдал автомат в эксплуатацию.
Своё дело я сделал. Очередь за Аркадием Соломоновичем.  Он  пригласил в цех Лимаренко – заместителя директора комбината по коммерческой части. К этому времени у меня были готовы ещё два проекта на следующие автоматы. Лимаренко посмотрел на работу штампа-автомата, ознакомился с проектами и, после нашей беседы, обращаясь к Аркадию Соломоновичу , подытожил: «…собери его документы и принеси их мне…» Речь шла о выделении мне внеочередной квартиры из фонда директора комбината. Когда Лимаренко ушёл, Аркадий Соломонович , как мальчишка, прыгнул на меня с криком:

«Вот видишь, я обещал - я сделал! Он мне только что, когда садился в машину, сказал, что тебе даст квартиру в первую очередь!».
Я спешил домой, чтобы обрадовать Клару. Она стояла в очереди на квартиру в УГМ, но это было ещё на много лет. А жить нам негде было уже сегодня. Клара, конечно, обрадовалась, и размечтались мы о новой квартире, о мебели и всё пытались предугадать, в каком районе города это будет.
Все документы на квартиру я быстро собрал и отдал  Аркадию Соломоновичу. А пока мы перебирались на квартиру, и снова на ул. Гагарина, но в другой дом. Хозяйка сдала нам её на один год. Это было где-то в марте - апреле 1976 г. Мы оба учились, и Кларины родители оставили нашу дочу у себя на зиму. Зарабатывать я стал в пределах 230-ти рублей. Эконо-мически нам было легче, но денег, как и прежде, не хватало. Один костюм, одно платье, по одной паре туфель и сапог.

«Быстро сказка сказывается…». Начальник цеха обходил меня стороной. Понял я, что с квартирой что-то не ладно. Пришлось мне вызвать его на прямой разговор. Он начал оправдываться тем, что якобы боится, что после получения квартиры я уйду из цеха. Я настаивал на том, что подобный аргумент не может браться в расчёт и, согласно нашей договорённости, поставленную передо мной задачу я выполнил. Претензий у него нет. Следовательно, без всяких дополнительных условий, он обязан выполнить свою часть договора.
Шло время, и многие старые кадры уходили из цеха. Приходили новые. Олег пришёл ко мне из кладовой, поступил Лёня. Пришёл к нам в инструменталку  родственник Аркадия Соломоновича – Яков Мишак. Работать мне стало гораздо легче. Вскоре освободилось место начальника техотдела, которое занимал Кларин знакомый  На эту должность Аркадий Соломонович, естественно, поставил не меня, а Яшу. Это норма нашей жизни – «своя рубашка ближе…».

Виделись мы с Кларой совсем мало, так как днём работали, вечером учились в институте (у меня было техническое образование). Но в те редкие часы, когда мы встречались – мы были счастливы. Нас ничто не угнетало: ни нехватка времени, ни нехватка денег, ни отсутствие жилья. Мы могли спорить о чём угодно, и о ком угодно. Но между собой мы никогда не ругались. Ещё в начале нашей совместной жизни мы условились, что любой, сколько-нибудь серьёзный вопрос может решаться лишь при согласии нас обоих. То есть, каждый из нас обладает правом «вето». Даже самый важный вопрос с точки зрения одного, не будет решён, если второй - против. Этого правила мы придерживаемся всю нашу совместную жизнь.    Мы собрали немного денег, и 26 июня купили в рассрочку телевизор «Горизонт» и приёмник «ВЭФ-2». Теперь вечерами мы могли смотреть фильмы, спектакли, а я после долгого перерыва снова настроился на западные радиостанции.
Родители Клары – коммунисты. В своём заблуждении они были преданы почти до фанатизма. Я иногда спорил с тестем на правовые и нравственные темы. Он верил только газете «Правда». Это как же нужно оболванить людей, думал я, чтобы до старости пронести веру «правого дела» и остаться убеждённым, что путь к счастью одних лежит через уничтожение других.

Клара была вне политики. Она любила своих родителей и понимала, что реальная жизнь не имеет ничего общего с газетной. Её волновали более земные проблемы. Ей не нравилось работать конструктором, так как они занимались только раскроем металла. Часто их посылали в ЦМК как разметчиков. Она перешла в отдел оборудования. Я успокаивал её тем, что все мы, в общем-то, работаем не по призванию. А здесь, хоть и небольшая зарплата - по ней и требования. Не большое, конечно, это утешение.
К своей работе, как и ко всему, Клара относится чрезвычайно добросовестно. Скромная, она спокойно,  тихо и незаметно выполняет свою работу, без излишней суеты и показной занятости. Может быть, поэтому на работе она остаётся в тени. У нас ведь привыкли к «героическим» поступкам. И какой же ты работник, если не совершаешь каждодневные «подвиги», если никто не видит, как ты «падаешь с ног» от «навалившейся»  на тебя «непомерной» работы, если ты не оказался в «тупиковой» ситуации и «с честью» не вышел из неё. Нет, конечно же, нет! Мы ценим тех работников, которые выполняют такие… каких никто другой никогда... И чтобы обязательно было видно, что  она же работает за десятерых!
Нет, Клара трудится за одного, но очень порядочного человека – за себя, как велит ей совесть.