250. Крах. Висельник

250…((250.а)) Реконструкция. Висельник
Чомга сел и положил руку на дымный мех. В разрезе губ кривилась усмешка, глаза сияли васильковым светом, как опрокинутые песочные часы с раскрошенным лазуритом, остановившиеся часы.
Застывший в двух шагах от него, Колдун понял: «Он не видит, не узнаёт меня не только из-за маски, но именно потому, что во мне умолк магических дар, потому что я больше не колдун…» Да, именно так, потомок василисков не счёл для себя опасностью жалкий призрак обычного человека.
Перевёрнутая шутовская маска хранила предсмертный выдох шута, источала «свет обличения» – ауру вины. От него ни время, ни пространство, ни Чёрная Подёнка не заслонят убийцу. Чомга видел маску, но не мог вообразить, что перед ним Колдун стоит на земле своими ногами, а не шут болтается вниз головой. Мраком целиком сокрыл фигуру обличителя.
Поднимаясь, встряхивая шкуру, василиск ухмыльнулся ещё гаже и холодней.
– Сомам понравилось твоё тело, – сказал Чомга, и наваждение горького василькового взгляда развеялось. – Зачем ты явился, призрак?
Маска шута смеялась, как никогда при его жизни:
– Вернуть должок, вернуть должок! Должок за верёвочку! Ай, уронил!
Подброшенный кошелёк полетел, будто упавший из кармана висельника. Не в силах совладать с собой, Чомга бросился к нему. Схватил и зарычал:
– Пусто! Дурной, дырявый кошель! Он звенел!
Нет, это звенели в его ушах бубенчики шутовского колпака. Бряцали, как в ту минуту, когда висельника вздёргивали за пятку, мучили на потеху толпе, когда летел вниз колпак.
Чомга забыл про свою шкуру, вывернул кошелёк, разодрал его с треском. Нет монет! Ни одной монеты! Приникнув к земле, Чомга шарил по ней вслепую…
…и тут взошло солнце.
Не здесь взошло, где-то там далеко, куда ни один из противников больше не поднимется. Но это не имело значения. Чёрная Подёнка сгорела в пламени зари, сквозь небытие ушла на следующий большой круг, и прошлое вместе с ней.
Чомга попытался схватить истлевавшую на земле шкуру, но его пальцы прошли сквозь дым. Он упал ничком и не смог подняться. Его спина была чёрной, обугленной, руки вцепились в землю.
Колдун снял шутовскую маску, поцеловал её в лоб, повесил на угол калитки, и неожиданно вернулся, чтобы перевернуть это страшное тело, заглянуть мёртвые синие глаза василиска. Сказать: прости и запить настоящей горечью пустую сладость победы.
***
250…250.а Исходник
До колдовской жизни это было... Хоть Колдун не захотел жить, утратив магический дар, ничего из неё, такой бурной и славной, не пронеслось перед внутренним взором.
Превращаясь в камень, Колдун был счастлив и спокоен, а у него ушах звучала старая дорожная песенка:
– Ехали на ярмарку в столицу,
Погулять, а может и жениться!
Ленты на лошадке,
На возу пожитки,
И в картузе тёмно-синем,
И в картузе синем я!
Вдруг поднялся ветер,
Набежали тучи,
Ливень с громом, с градом
Хлынул... Ох!
Вымокла лошадка,
Вымокли пожитки,
И картуз до нитки...
Хорошо,
Что на небе солнце
Выглянуло скоро,
Разбежались даже
Облака.
Веселей лошадка,
Высохли пожитки,
И картуз до нитки,
Ну, и я!
Солнце грело сильно,
Становилось жарко,
Скучно ехать долго,
Пыль глотать.
Хоть бы дождь пошёл опять!
Роща у дороги,
Тень густая.
В кроне чик-чирик.
И чу – журчанье!
Мы остановились на лужайке
У прохладного ручья.
Есть горбушка хлеба.
То, что надо!
Есть головка сыра.
Вот и славно!
И вода из родника!
Я вздремну до вечерка.
Сапоги под голову – подушка,
На лицо картуз от всяких мушек.
Берег топчет,
Ленты мочит,
Пьёт лошадка из ручья.