я огонек, я мотылек

гости придут. они будут, как скала,
возвышаться над внутренним. я приду в этот
безумный вечер, я его пропою себе под нос,
и в старых штанах я найду открытку этого вечера.
он тих, как мамонт на ночлеге,
и черное слово терзает его увечность.
грубо придет линза, грубо она сметет все со стола.
на столе будет стоять лишь немое время,
и оно будет мирно отмеривать настоящее.

холодно в любви этой одинокой,
холодно в этих раскрытых улицах,
мощно трепещет ответвление страха,
и горные губы разрезают каналы смеха.
мощно трепещет мое вечное слово.

из губ они придут, и будут чествовать мое
присутствие, и я отступлюсь, я войду в эту промежность,
и она подарит мне нежность в качестве сувенира
этой бесплотной ночи.
горы подымутся для праздника, горы отыщут
и жнива свои высокие, нетленные,
и праздник воды войдет в свою букву.
и тогда мы заговорим, отвергнутые настоящим,
тогда мы бесплотно войдем в его четко очерченные пуговицы.

с кражей все по-другому. вор тихо играет в поцелуи,
вор окидывает все своим строгим взором,
вор - он ниша, он скандал, он плоть в траве немая.
медленно крадет он мою юность,
медленно он забирает мою кожу,
голову мою он прячет под сатин,
и уходит довольный восвояси.
перед ним возникает укоризненный образ
немой бабушки, и он бросает все
и бежит, сверкая пятками.

крохотная судьба открывает двери,
и мы входим в свое присутствие отверстыми
пустошами. сквозь возникновение просачиваются
невероятные приключения, и песня, отрыгивая
значимое, разветвляется в едином скандале.
так мы, улюлюкая своими шепелявыми ртами,
преображаемся в вышине, так мы падаем на стол
и разлагаемся на маленьких человечков,
на маленьких господинчиков.
королевство поет в кристалле,
и черное время снимает пробу с прибыли.
корона смеха плавает в различии,
коронованные муравьи отвергают тишь,
и спелая прядь падает с головы,
и я ухожу за ней в пропасть.
сколько снов прочитано,
чтобы сказать лишь одно слово,
сколько пальцев скукожилось на глазах,
и мертвые губы принесли цветы на праздник.

прибыль сердца - она тома литературы,
она - блошиный рынок, зазывающий себе
всех любителей атавизмов.
немая прибыль жаждет в слове,
и я приближаюсь к своему мгновению
впритык. так, сено входит в стог,
и становится немым, как скала.
я теряю время на дороге,

на улицах, дома,  и я пропадаю
для выси, для денег я пропадаю
в едином видении.
горы страждут - они льются свое тело
в кристаллы, и время становится ближе,
время преображается, оно растет в своей котомке,
оно снимает с себя плоть за плотью.

улицы ковыляют в тишине, и  я выпиваю 
свои мертвые деньги, я забываю свое внутреннее
целое, я состязаюсь с высью для нового кислорода.
горит трепещущий гонг, и я вхожу в сердце,
и сажусь там на стул, и закуриваю свое безумие.
оно медленно тлеет у меня в руке.
клубы дыма - они стирают все различия,
они входят в массу мнимого.
так горы становятся преодолением препятствий,
так трава рождается из будущего.
мое медленное сердце падает в вышину,
и я заново открываю свои губы,
чтобы отпить немного из бокала настоящего.

сколько денег потрачено на эти сошедшие с ума лилии!
я трачу свое время в прорубь,
и мой дикий тлен трепещет в жнивах,
открывая каждый раз что-то новое.
я восхожу по стенам, и краду свое тело,
и тело мое крадет мою душу.
так цепочка воровства заканчивается любовными объятиями,
и я пропадаю, я гнию в состязании бури,
потому что она мне не подходит,
она для меня велика,
и мертвые зубы забывают безумное эхо.

так возникает безумное солнце,
и я грею его в груди, я несу ему воду и пищу,
я снимаю  с него все его маски,
и здесь со мной оно настоящее как нигде и никогда.
мертвое солнце я зачинаю в своей груди,
и осколки сердца уходят к праотцам за новой мудростью.
сердце плачет в жнивах,
сердце отделяется от тела,
и пропадает в невидимом.

я пряду безмолвную нить,  нить ящера,
нить полночи, нить бритвы.
бритва приходит ко мне за молчанием,
и я целую ее северные глаза.
сквозь глаза приходит сердце,
и оно жнет мою жатву,
оно приходит за мной,
за утешением оно приходит в молитве.
я горю, как время на ветру,
и никто меня не обоняет.
север входит в уста,
и я падаю в него, как в яму.
жестокий поцелуй открывает свои глаза,
и одевает свою бесплотную маску,
чтобы распасться, чтобы быть поглощенным.

так из бури выходят уста,
и поглощают все наличное,
все бесплотное.
я горю как звезда,
и ветер мне не преграда,
когда я пытаюсь проглотить время для незабудок.
как выкидыш, я в груди твоей, сердце,
и время мое - время ночлега, время ночной пустоты.
горние светила все обоняют, они чуют прибытие пустоты.
пустота загорается в сердце,
и приходит для очередных скандалов знамений.
хором поют ангелы пустоты,
и я молчу им в ответ, как один из них.

сквозь сердце пробивается новый луч - луч возможного.
он падок на излишества, и судорога обнажает и рот,
и уши в твоем спазме великом ненасытном.
горести забыты  - великий ночлег переступает
порог. я пью воду, я чищу олово головы,
зубы свои я оставляю в безумии,
чтобы они не забыли меня.
руки свои я протягиваю северному киту,
и он отрывает свое время от моего.
жестоким ураганом приходит пустошь,
и въезжает в пределы видимого.
горным ручьем зачинается скала,
и мы взываем к пустоте сказанного,
чтобы понять свою неизбывность.
неизбывность снега - она горит,
как факел в ночи,
и гордый ангел лепечет в ночи о преградах,
о льдах, об океанах.
океаны  - они сойдутся на подвиг,
и черные недра откроются для зловещего поцелуя.
скромным сердцем будет лежать в руке медальон,
и он вострепещет в груди, когда прольется капелька
мрака.

капля пустоты - она греет мое сердце,
и я возникаю-исчезаю, я огонек,
я мотылек, я мыльный пузырь.

скоро за мной придут мои ангелы - чужие ангелы,
ангелы предсердия,
ангелы зубов,
и они постучат по моему сердце,
они постучат в мои двери.
горные ручьи забудут свое пришествие,
и сколько света войдет в мои беспредельные очи.
я буду свистать в единстве снега -
и он отличие свое копнет пасмурно,
и откроет дорогу домой.
пусть листопад забудет меня навсегда -
он все равно будет блистать на балах,
он все равно придет за моей душой.
пусть мой шелковый волк откроет путь к сердцу,
и он забудет на время свои одинокие клыки,
и приласкается,
как вретище изменения.
горный ангел войдет в ручьи,
и откроет свои последние двери,
двери для мнимого, двери для тлена.