Коля Рубцов

  Ребята двух классов писали зачётные работы… Я время от времени читал воспоминания о Рубцове. Впервые до боли почувствовал, что читаю их как факт собственной биографии. И дело не в формальном совпадении (таких общих касаний у многих наберётся), а в приходе той степени сердечного сопереживания прочитанному, от которой не по себе становится. То светло на душе (что-то близкое к умилению) от его глаз «смородиновых», чистых, живых, любознательных, улыбки его, от жажды учиться, от чистоты его нравственной, непосредственности, первых строчек, сочинений ученических, людской любви к Коле Рубцову – всеобщей: девочек, мальчишек, преподавателей, случайных людей, знакомых, его гармошки, чтения стихотворений на уроках, оригинальных ответах:
  «Только Коля закончил читать – я ему с ходу: «А что такое «нерукотворный»? И он мне с ходу: «Частица «не» - отрицание, «рука» - существительное, «о» - соединительная гласная, «творить» - глагол. Значит, памятник, сделанный не руками человека!» (А.Ф. Корюкина).
  И вдруг как облачко налетит печальное: убежит в чёрную баньку, прячется, плачет «внутри себя», ищет уединения.
  И пишется мальчишкой беспокойное, тревожное в его 14 лет:

 …А от тракта, в сторону далёко,
В лес уходит узкая тропа.
Хоть на ней бывает одиноко,
Но порой влечёт меня туда.

Кто же знает,
                может быть, навеки
Людный тракт окутается мглой,
Как туман окутывает реки…
Я уйду тропой.

  Было открытие поэта летом 1975 года. Шло оно с параллельным узнаванием его судьбы… Теперь представляющимся мне поверхностным – этакое бойкое, близкое восторженному удивлению: ух ты, как он мог!
  Многолетнее сопереживание самой его поэзии всё изменило. Всё. И чтение воспоминаний о поэте (не комментируемых, непосредственных, прямых, как кинжал) доставляют невозможные раньше радость и боль. В степени поражения! Без толики заигрывания. Нарождающаяся, как ком, как страшная гроза, драма ранит и сердце кровоточит:
  «Когда дядя Костя был не в духе или пьян, он выгонял Колю из своей хибары.
  Коля ночевал на вокзале или на скамейке в парке. Там заставала его милиция, прогоняла. Хорошо ещё не забирали в отделение. Наутро дядя Костя, одумавшись, бежал искать Колю. Приводил его опять домой.
  Однажды Коля с Ахматом грузили дыни на базаре Чор-су (в стариной части Ташкента) – русский перевод «четыре родника». Базар удивил и покорил своим изобилием и запахами Колю. Работа оказалась очень тяжёлой. Два дня Коля отлёживался – болела спина.
  В середине августа Сайяр поехал навестить Ахмата и узнал от дяди Кости, что Коля уехал домой: «Я дал ему на дорогу деньжат. Хороший он хлопчик, помогал мне по хозяйству, как сын родной, вот только бедовый. Похоже, пропадёт зазря…»
  И когда становится невмоготу такое читать, открываешь томик его стихотворений и читаешь:

Привет, Россия – родина моя!
Как под твоей мне радостно листвою!
И пенья нет, но ясно слышу я
Незримых певчих пенье хоровое…

  И отпускает… выдыхаешь. Легче  становится.