Русский пейзаж

Когда мы говорим о китайском лаконизме, о  пробелах и умолчаниях  японцев, не грех было бы вспомнить   утончённо печальные пейзажи Алексея Саврасова    – с тем, чтобы наше представление о лирике в мировой живописи было более многогранным.  Не будь Саврасова, не было бы и Левитана – любимого его ученика. Их художественные миры родственны, хотя пейзажи Саврасова ещё более минорны, чем левитановские. У Левитана больше роскоши и солнца, но тональность проникновенной  изысканности  у этих художников  одна.  И непревзойдённое мастерство Левитана, конечно, воспитано школой Саврасова. Так грустно, что  недуг пьянства подорвал здоровье и сократил дни Алексея Кондратьевича Саврасова!   

Вся наша пейзажная классика была полна  поэзии и печали, как и сами художники.   Какое-то взаимопроникновение  печали  пейзажей  и скорби жизненной: Федор Васильев в 23 года погиб  от чахотки,  Левитан в 39 умирает от  болезни сердца,  Саврасов к 50 годам спивается… А  по живописному мастерству  мало кого можно поставить рядом.  По мастерству и радости, которую высекает из нас живопись этих гениальных мастеров.

Фёдор Васильев – вообще  отдельная глава в истории нашего пейзажа. Яркой вспышкой сверкнул его талант,  и само его имя, которое  звучит символом трагической краткости жизни. Иван Николаевич Крамской, старший его друг и мастер живописи, называл  работы юного художника  гениальными.  Не совершенными,  но  гениальными.  Репин  вспоминает, как художники  заражались   манерой  рисования  Васильева, невольно подражая  стремительной  магии его  карандаша.  Даже в скорбном пантеоне  гениев, скончавшихся молодыми, история Фёдора Василева выделяется особым  трагизмом. Он снискал себе известность в   20 лет,  а в 23 умер от туберкулёза.   

Да и вся  короткая биография художника свидетельствует о высшем его предназначении: родился в семье бедного петербургского чиновника, в 12 лет пошел служить на почту ради куска хлеба, в 15  поступил на учёбу в Рисовальную школу Общества поощрения художеств, совмещая  учёбу с работой у известного реставратора. Диву даёшься, как рано, как самостоятельно этот мальчик почувствовал своё призвание,  как фанатично служил ему!  С самого  детства рисование стало  его страстью, эта страсть сжигала его, даже перед смертью, в  Крыму, где он  провёл последние два года своей жизни, он без конца рисовал – в ущерб жизни и лечению…

Каждое его полотно   сразу становилось событием. Грусть, сострадание, минорная тональность, элегическая  красота  разлиты  по всем пейзажам  художника, что сообщает  им  совершенно особую  музыку  звучания…

Худ. Фёдор Васильев, Мокрый луг, 1872, ГТГ