Дневник Марты. Глава 2. Дневники, которых не было

*Очерки о швейцарских буднях и не только*


Марта почувствовала, как сильно она устала, даже несмотря на дневной сон. Стресс, эмоции, новые впечатления и еще этот общий вечерний разговор с невообразимым смешением языков и детскими криками утомили ее. Но когда она легла в постель, сон не шел. Мысли о сыне, о том, как жить дальше, тревога о паспорте, который остался в квартире, не давали покоя. А еще ей катастрофически не хватало дневника, который тоже остался там.

…Марта мечтала о дневнике с детства. С того самого момента, когда узнала, что это такое. Но условия ее детской жизни делали невозможным это глубоко личное явление: вести дневник. Дело в том, что Марта росла в детском доме, а там не бывает ничего личного. Ничего принадлежащего только тебе. Только твоего. Даже белье в детдоме не было личным: его выдавали по пятницам в специальной комнате со странным названием «Кастелянная».

Потом была школа, и в интернате, где она жила, тоже все было общим, а те немногие вещи, которые она считала личными, в любой момент кто-то мог взять попользоваться или просто украсть. В классе многие девочки тогда вели дневники – они рассказывали об этом. А некоторые даже приносили их в класс – похвастаться. Это были «домашние» дети, как называли их детдомовские, и у них все было «свое». Марта с замиранием сердца разглядывала рисунки и переводки на полях исписанных страниц, наклейки и фотографии. Тогда она узнала от девочек, что такое скрапбукинг, и их самодельные дневники-альбомы казались ей волшебными.

Она восхищалась их дневниками, но ее собственное понимание предназначения и самой сути этого таинства (да-да, именно так!) было совсем иным: она представляла себе дневник как самого близкого друга, того, кому можно доверить сокровенное. И, конечно же, никто посторонний никогда не должен был его прочесть или даже взять в руки.

Марте не удалось начать вести дневник и после школы: закончив девять классов, она пошла учиться дальше, в училище – туда, где обучали парикмахерскому делу. Ни с какой другой специальностью для себя она так и не смогла определиться, а прически у нее получались хорошо: по вечерам в детском доме они с девчонками часто так развлекались.

Во время учебы она жила в общежитии, и там тоже практически не было ничего личного: соседки по комнате, такие же сироты, как она, менялись одеждой, обувью, сумками – чтобы не было заметно, что у них очень мало вещей. Марте это не нравилось, и она не участвовала в этой карусели нарядов – за это и поплатилась отчужденным отношением к ней со стороны соседок.

Те три года учебы в училище закалили ее характер. Она научилась двум очень важным вещам: говорить «нет» и бороться за себя. В детском доме, да и в школе, у нее не было недоброжелателей или завистников, или откровенных врагов, а вот в училище она столкнулась с тем, что нежелание поступать «как все» приводит к появлению именно таких людей в твоем окружении. Кроме того, три года после школы она билась за право на бесплатное жилье, которое полагалось всем сиротам по закону. Но это – по закону. А в действительности ей пришлось приложить к достижению этой цели столько терпения, силы воли, настойчивости и даже смелости, что, когда ей торжественно выдавали в горисполкоме Гатчины заветный ордер, она чувствовала себя уже не той наивной детдомовкой, которой была в начале этого пути.

Ордер был на комнату в коммуналке. Ничего особенного, скажете вы, но для Марты тогда это была самая большая победа и самое большое достижение в жизни. Это было то самое, заветное. Личное. Принадлежащее только ей. И сама мысль о том, что она сможет теперь спать в комнате одна и есть одна, приводила ее в неописуемый восторг. А еще она сможет, наконец, повесить те шторы, которые сама выберет, а не те ужасные, которые были на окнах в комнатах, в которых она жила прежде. Ей всегда казалось, что они вообще были везде одинаковыми, словно сшитыми из одной и той же ткани. Шторы - как символ жизни, где не было ничего своего…

Обустройство жилья совпало с окончанием училища. На крохотную стипендию и пособие, конечно, невозможно было купить ничего из мебели или посуды. Денег едва хватало на самое необходимое. Спасибо соседям по квартире: все дали, кто что смог. И Марта тогда подумала, что это счастье, что она попала в коммуналку, иначе что бы она делала в отдельной пустой квартире: спать не на чем, есть не из чего.

Марта устроилась на работу в маленькую парикмахерскую неподалеку от своего дома и начала осваиваться в самостоятельной взрослой жизни. Казалось бы, самое время исполнить заветную мечту: начать вести дневник. Все так и было бы, но не прошло и месяца после получения жилья, как она встретила Сергея.

Они познакомились в парикмахерской: он пришел подстричься. Слово за слово – ну, вы знаете, как это бывает – и через неделю Сергей уже жил в комнате Марты. А как же иначе, думала тогда Марта. Как она могла не пригласить его жить вместе, если это любовь. А в том, что это именно любовь, не было никаких сомнений. Он был у нее первым, и сказал ей, что она тоже у него первая. Ей было тогда восемнадцать – совсем взрослая, имеет право строить свою жизнь по своему усмотрению. Марта не сомневалась, что это судьба, и они нашли друг друга, и будут навеки вместе «и в горе, и в радости», и все такое.

Сергей был старше на пять лет, работал штукатуром на стройке и жил а общежитии, поэтому переезд в комнату Марты был для него приятным дополнением к знакомству с этой искренней и доверчивой девушкой. Он вырос в деревне и однажды повез Марту к своим родителям – познакомить с невестой. Вот тогда, из откровенного ночного разговора с его матерью, она и узнала, что Сергей до этого был уже дважды женат, и что у него есть сын, и что он лечился от алкоголизма, и что, если что не так, – чтобы она потом не жаловалась. Но Марта совсем не расстроилась от услышанного: она знала, что у них с Сергеем любовь, что это судьба, и у них все сложится хорошо…