Крик Маяковского 7

   Л ю б о в ь  М а я к о в с к о г о  к   Э л л и  Д ж о н с.


        Т в о и   з а к о л к и   к р и ч а т   о   т е б е

     Париж. Номер гостиницы «Истрия». Маяковский лежит на спине на диване, упершись ногами в пол.   
 
     – Как случилось, что я забыл Элли?* – думает он. – Если бы не эта случайная встреча в Ницце, никогда бы ее не увидел. А ведь было время, когда я любил ее. 
     И вспомнился ему тот день в Нью-Йорке, когда она впервые привела его на Бруклинский мост.
   
      Нью-Йорк. Бруклинский мост. Маяковский шагает по мосту. Гордый. Восторженный. Радостный. Звеня металлическими набойками ботинок. Рядом, под стать ему, высокая, стройная Элли. Он любит ее. И это чувство любви к ней соединяется в нем с восторгом перед величественным сооружением, возвышающимся над Гудзоном.
     – Как хорошо, что ты меня привела сюда. Никогда не видел ничего подобного! – восторгается Маяковский и читает возникшие тут же, на волне небывалого душевного подъема, строки:

                – Я горд вот этой стальной милей,
                живьем в ней мои видения встали – 
                борьба за конструкции вместо стилей,
                расчет суровый гаек и стали.

 И это только разбег! На одном дыхании я могу написать целую поэму об этом мосте…
     Маяковский смотрит на Элли и, как бы опомнившись, поправляется:
      – Прости меня. Я увлекся, наверное. Ну, конечно же, главное стихотворение я  напишу о нас, – говорит он, останавливаясь и беря Элли за руку.
     – Не надо писать о нас, – тихо говорит Элли. – Сегодня утром ко мне приходил политический комиссар из России и требовал у меня ваши письма. Я его выставила. Но ведь он может вернуться.
     – Ты не запомнила имени этого «комиссара»?
     – Лев… Лев…
     – Лев Гильярович Эльбрехт?**
     – Да, так, кажется. Теперь вы понимаете, что будет, если вы публично сообщите всем о своих чувствах ко мне? К эмигрантке. К невозвращенке.
     – Какое это имеет значение! Кто может помешать Маяковскому любить! – восклицает он, но тут же, подумав, добавляет: – Впрочем, ты, наверно, права. К сожалению... Почему, как только  ко мне приходит счастье, обязательно возникают  препятствия – и мне делается плохо? И так всегда. Меня будто бы держат в замкнутом круге. Я свободен внутри него. Но стоит мне из него выйти… Ты права. Счастье свое мы должны прятать. Только Ты и Я. И больше никого. И никому  мы о нем ничего не скажем.
     – Да. Пусть это будет нашей тайной, – говорит Элли и прижимается к нему. – Я так люблю вас! И так боюсь этого комиссара...
     Маяковский чувствует, как дрожит ее тело.
     – Не бойся, детка, – отвечает он, плотнее прижимая ее к себе.
     – Вы хотите, чтобы у нас родился ребенок? – после некоторого молчания шепчет ему Элли.
     – Ты разве ничего не делаешь? Не предохраняешься?
     – Любить – значит иметь детей.
     – Ты сумасшедшая, – говорит Маяковский, еще крепче сжимая Элли.
 
    Утро. В арендованной нью-йорской квартирке Маяковский нежится в кровати после проведенной с Элли ночи. Лежа в постели, берет телефонную трубку. Звонит.
     – Служанка только что ушла, – сообщает он Элли. – Твои заколки лежат на тумбочке. Они кричат о тебе! А маленькая просто визжит. Приходи!
     – Сумасшедший! Я только что от вас.
     – Мне одной ночи мало. Приходи!      
     – Не могу. Сейчас у меня показ новых платьев. Потерпите до вечера.
     – Не могу! Если не придешь, ворвусь в демонстрационный зал и набью твоему хозяину морду. Не хочу, чтобы ты была манекенщицей.
     – Через несколько дней я брошу эту работу. Обещаю вам. Но на что мы будем жить?
     – Как-нибудь проживем. Главное, мы будем все время вместе.

    …………………………………………………………………..

    *В одну из своих поездок за границу Маяковский познакомился и влюбился в «невозвращенку», т. е. женщину, которая выехала из СССР и не вернулась. Эту женщину, Елизавету Григорьевну, на американский манер стали называть Элли.   
   **Сотрудник Органа политического управления (ОГПУ), опекавший Маяковского.

                П р о д о л ж е н и е   з а в т р а             


Рецензии