Знать и помнить

В один из дней жаркого июля 2010 года ехал я в пригородной электричке вглубь К……ой области. Дорога долгая, сидячие места мало-помалу заполнялись, вот-вот уже тронемся в путь. Перед самым отправлением в вагон вошёл высокий могучий старик, уверенно прошагал по проходу и уселся напротив меня. Тронулись…
 
– Успел, – удовлетворённо констатировал старик и положил рядом с собой свежий экземпляр толстой книги в твёрдом переплёте. Достал из серой полотняной сумки такой же серый футляр с очками, водрузил их на нос и задумчиво полистал книгу.
– Ваша книга? – полюбопытствовал я.
– Моя… мне её помогали издать, но моя. Думаю ещё написать. Люди должны знать и помнить.
 
Познакомились. Старик представился Владимиром, сказал, что едет в З…у, где и проживает без малого пятьдесят лет. В городе был по делу – встречался с лидером одной из самых известных в стране политических партий. Обсуждали вопросы, касающиеся расширения льгот несовершеннолетним узникам фашистских концлагерей. Это было весьма неожиданно. Мне много приходилось путешествовать по стране, общаться с людьми, но… я впервые видел человека, прошедшего фашистский концлагерь, впервые видел вот так – не по телевизору, а рядом с собой.
 
– Сколько вам было лет? – это всё, что я смог спросить, находясь под впечатлением от такого знакомства.
– Пять, но я был крупным, высоким и казался старше своих лет, – ответил Владимир.
В лагере, в основном, находились женщины, детей было немного, но они были. Поразительно, но у Владимира было с собой несколько фотографий, на которых был он, ещё несколько детей и женщин в лагерном бараке.
– Вот тут я с мамой… Это был Новый год, – пояснил мой попутчик, снял очки и бережно положил в футляр, – не забыть бы, всё время где-нибудь оставляю, уж и не знаю какие эти по счёту.
– Мне неловко спрашивать… Владимир, расскажите что-нибудь о своём пребывании в концлагере.
– Мальчишкой я был непоседливым и шустрым, к тому же ничего не боялся. Сам не знаю почему, но так было всегда. Вот уведут всех на работу, а я сбегу из-под присмотра и хожу сам по себе по территории. Любопытно же… С собаками играл,  гладил их. Тех самых, которые на людей натасканы были и периметр охраняли. Я подходил, просовывал руки через колючую проволоку и гладил их… Однажды охранники увидели это и хотели наказать меня, не по нраву им было такое. Тут вмешался кто-то старший, прикрикнул на них и подошёл ближе, совсем близко и долго пристально смотрел на меня. Я продолжал гладить собак, а собаки скулили и лизали мне руки. Этот немец сказал что-то охране, я не всё понял, но смысл был такой: “Не трогайте этого пацана. Пусть гладит собак сколько хочет и когда хочет.” С тех пор мне не надо было прятаться, охрана не обращала на меня внимания.
 
Потом нас освободили. Я повзрослел и попал уже в другой лагерь… И там я ничего не боялся и ни перед кем спину не гнул. Через эту свою непокорность лишился зрения на один глаз. Да-да… люди этого не замечают, но один мой глаз не видит. Угадаешь какой? А вот этот… Это, конечно, другая история, но продолжение первой. Ладно, всё ничего. Я даже шофёром несколько лет работал. Женился, дети пошли… И тогда я в строители пошёл, понравилась мне эта работа. Дом себе сам выстроил, да так в нём и живу. Огород свой…  В Польшу вот недавно ездил в составе делегации. На дедовский дом посмотрел. Вокруг обошёл… Как в детстве побывал. Стоит – хоть бы что ему. Война какая была, да сколько воды утекло с тех пор, а дом – стоит. Сфотографировал, жаль показать не могу. Взор Владимира устремился куда-то вдаль, сквозь мелькающий за окном пейзаж. Помолчав о своём, он продолжил рассказ.
 
Несколько лет назад повадились ко мне риэлторы ходить:
– Дед, продай дом. Хороших денег дадим. Продай...
– Не продам, – говорю, – зря ходите!
Рублю как-то дрова, вдруг слышу – калитка открывается и кто-то заходит во двор. Смотрю – несколько человек, парни крепкие… Один постарше выглядит, и вот он-то и говорит мне:
– Ты чего, дед, нормальных предложений не понимаешь? Попросили тебя дом продать, а ты чего кочевряжишься?
– Только через мой труп!
– Ну, так это не проблема… Пацаны!
Начали они меня окружать…
– Стоять, салаги! – громко так говорю им, не выпуская топора из рук, – Меня фашисты в концлагере не убили! Думаете у вас получится?
И тут заминка у бандитов вышла, остановились, и весь запал с них вышел, старший и говорит:
– Извини, дед, непонятка вышла. Не бойся ничего, никто к тебе больше ходить не будет. За мной, парни…
– Не бойся… А кто тебе сказал, что я боюсь?
Ну, ушли, значит, и с тех пор, правда, никто ко мне не пристаёт. Вот беспокоюсь – огород без поливки со вчерашнего дня. Тыква у меня какая выросла… Уже несколько лет в конкурсе участвую. В прошлом году первое место взял и в этом возьму! Подъезжаем, вроде…
Старик, попрощавшись, вышел на своей станции, и бодро пошагал по перрону, а я всё смотрел и смотрел вслед его высокой гренадёрской фигуре, пока не скрылся он за станционными строениями.
 
Электропоезд тронулся, и взгляд мой упал на то место, где сидел этот уникальный человек. Я увидел серый футляр…
– Забыл-таки Владимир свои очки. Ладно, заберу себе, а потом с почтовой машиной отправлю в З…ку. Наверняка, его там все знают.
Наутро я отправился на почту, отстоял небольшую очередь и в двух словах объяснил кассирше суть проблемы. Сама она на этот счёт никакого решения принять не смогла и позвала начальника – умудрённую опытом женщину лет пятидесяти, которая и взяла всё на себя:
– Завтра почту  в З…ку отправлять будем, водитель тамошний, ему в руки отдам. Вот он и отвезёт вашему попутчику его потерю.
 
Я поблагодарил почтовых работников за участие и вышел на улицу. Солнце близилось к зениту, день обещал быть жарким, но идти по тропинке в тени тополей было вполне комфортно. Впервые, наверное, я сожалел, что нет у меня автомобиля – мог бы и сам очки Владимиру отвезти: полчаса туда и столько же обратно, минут двадцать на поиск... Хотелось посмотреть на дом и огород случайного попутчика, сфотографировать тыкву-гигант, которая, несомненно, займёт первое место и в этом году.