Сталинградский кот

Скачко (Полеви) Елена

Сталинградский кот

В  коммуналке на Волошской
вид из окон хоть куда –
на окурки и калоши,
полы мрачных  макинтошей
и приблудного кота.
Жмётся он к прогнившей раме, утонувшей в тротуар,
и подсовывает память: Сталинград, позёмка, март,
Тася в старенькой шинели. Ветер колкий, низовой.
Шмыг, а из подвальной щели кот – задрипыш, но живой!
Забрала бы, но куда тут, ведь сама бурьян-трава,
безутешная солдатка, третий день уже вдова.
 
И пошла она на ощупь, на фиалковый закат,
осенило – хлебец тощий где-то в дебрях рюкзака
отыскала, возвратилась, огляделась… Пустота.
Отступила  божья милость – ни надежды, ни кота.
 
В коммуналке на Волошской 
кухня в семь больших столов,
алюминиевые плошки,
вместо коврика рогожка,
зверобой, болиголов…
На плите помятый тазик, в нём закисшее бельё,
еле слышно входит  Тася за вчерашним киселём.
Хруст капусты, запах хлеба, дружный смех под стук ножей:
«О, гляди-ка, наша ле***** вышла в люди… ППЖ!
Вот же бог послал нахалку, девки, прячьте-ка мужей!
Нам еще тут не хватало хворей всяких. Или вшей…»
 
Тася год уже не плачет,  не хватает слёз на всех.
Санитарка, повар, прачка – неподъемный бабий век
выпал в стылые семнадцать, ей, постылой сироте.
Было некуда податься  – только там, среди смертей,
было-было-было счастье – впопыхах, в крови, в грязи,
и король червовой масти  на руках её носил.
И любили,  и мечтали, и ребёнок мог бы быть,
Сталинград, победа, Сталин – слишком близко от судьбы...
Не дожил майор червовый до гвоздик и до ракет.
«Значит так, ещё хоть слово… –
колченогий табурет полетел в пустые лица,
над кастрюлями, в компот, –
ППЖ … мне все простится,  я контуженная  – вот!»
Распрямилась, вышла гордо в оголтелой тишине –
Боевой походкой, твердой, вверх по лестнице – к весне.
 
В коммуналке на Волошской
вид из окон хоть куда –
везделужие калоши,
воробьихи делят крошки.
...Тася режет в суп картошку
под урчание кота.