Нина Саницкая

НИНА САНИЦКАЯ
(1925 - 2022)

Искра

Давно ручьи и травы высохли,
где мать смеялась, пел отец,
где искру божескую высекли
прикосновеньем двух сердец.

Её, как самое заветное,
вложили в душу мне:
"Гори!
И под дождями, и под ветрами
гори – и нас благодари…"

Благодарю за дар тот искренне.
Вокруг почувствовав простор,
в душе моей – уже не искорка,
а занимается костёр.

Порой вздыхаю:
"Не напрасно ли?" –
глубоко горечь затая.
А он себе победу празднует
над сумраком небытия.

* * *

Мы шли вдвоём и спорили о лирике,
пытаясь докопаться до основ.
Деревья с нами говорили мимикой,
не прибегая к выспренности слов.

Мы спорили. Вокруг жила поэзия.
На листьях, на стволах – её печать.
Мы поняли, что нам куда полезнее
остановиться, хоть на миг, и помолчать.

И, чувством самым добрым переполнены,
вообразив, что найдены ключи,
остановились и не сразу поняли,
что это дуб обугленный кричит,

пугая птиц, как древнее чудовище,
один среди безмолвия могил
пытается поведать о побоище,
которое не перенёс, не пережил.

Стояли мы – два потрясённых  лирика.
Безглавый дуб всему был голова.
И знали мы, что тут бессильна мимика,
что здесь нужны железные слова.

Плач детей

Болью тихою раны давней
плач сочится из дали дальней.
Бьётся в стены он, бьётся в ставни,
даже дрожь пробирает камни:
– Молока мне!
– Молока мне!..

А по тропам, где радуг арки,
его в вёдрах несут доярки.
Сквозь лучи, сквозь настой медовый
его цедит июль в бидоны.
Оно – пенистое – в цистернах,
что проносятся, словно серны, –
только мимо, всё мимо, мимо…
А плач детский всё зримей, зримей.
Жизни полный он и печали
встанет девочкой за плечами,
щёк коснётся моих щеками:
– Молока мне!
– Молока мне!..

И глубинную боль разбудит.
Вы прислушайтесь к плачу, люди!
Он оттуда, где рёв орудий.
Он оттуда, где след коровий
человеческой залит кровью.
Там с протянутыми руками
дети плачут перед веками:
– Молока мне!
– Молока мне!..

* * *

Однажды глянуть так в глаза,
что свет вдруг покачнётся белый.
И отступить уже нельзя,
и с берегом сойдётся берег.

И двое на одной черте,
прочерченной самой судьбою…
Прекрасные мгновенья те
лишь оттеняют пламень боли.

И дом далёк твой, словно мыс
с заснеженными берегами.
И не утешит вовсе мысль,
что мы расстались не врагами.

И, может быть, как я, и ты,
уткнувшись в перекрестье рамы,
глядишь в пространство темноты,
и брови сдвинуты углами.

Природа мудрая проста:
перетолчёт все боли в ступе…
И в наших окнах два креста
ещё отчётливей проступят.

Поляна

Лосем медленным, сохатым
бродит по лесу июль.
Не поверишь, что когда-то
всё стонало здесь от пуль.

Не поверишь, но вглядишься
и смахнёшь слезу с лица:
средь зелёного затишья –
холмик низенький бойца.

Средь щемящего безмолвья
ели подняли штыки.
И несут у изголовья
вечный караул дубки.

Ты пройдёшь вокруг поляны,
где решалась жизнь в боях,
зарубцованные раны
нежно тронешь на дубах.

И хоть радость – в каждом блике,
полон мир вокруг любви,
но поляна в землянике,
словно в пролитой крови.