Михаил Голодный

МИХАИЛ ГОЛОДНЫЙ
(1903 - 1949)


НАД УБИТЫМ РЕБЕНКОМ

В траве некошеной – замученный ребенок.
Смерть не дала ему больших ресниц смежить.
И светлые глаза глядят как бы спросонок
На этот мир в цвету, где я остался жить.

А солнце высоко; не зная преступленья,
Щебечут птицы, сердце полонив.
И словно в пьяном сне, над жертвою глумленья
Рой синих мух жужжит среди цветущих нив!

И вспомнив вдруг о том, что за поселком где-то
Мать жаркую слезу смахнет с лица тайком,
Не жду я от друзей ни вздоха, ни ответа, –
Хочу я одного – врага найти штыком!

В РЕЙХСТАГЕ

Брожу среди руин Рейхстага.
Под щебнем в мусоре бумага,
С гербом империи у края,
Бесшумно тлеет, догорая.
А туча над просветом крыши
Бросает злую тень на ниши,
Куда укрылись от потомка
Четыре короля-обломка,
Все безголовые (по моде).
Как чучело на огороде!
Стоит среди безвестных статуй
За Карлом Первым Оттон Пятый,
А рядом – Фридрих Барбаросса,
С лицом расколотым, без носа;
И тупо каменные очи
Уставились из вечной ночи
На незнакомого поэта,
Пришедшего с другого света.
Я говорю: «ну что, вояка?»
Но статуя молчит, однако.
Читаю надписи на стенах
О днях, для памяти священных:
«Дошел с боями из Ростова
Иван Игнатьевич Подкова!»
«В Берлине мы, ура, ребята!
Рука Потапкина Игната».
А дождик – странный гость в рейхстаге –
Стучит по щебню, по бумаге,
По мрамору, по ржавой жести,
И звук – как шепот дальней вести,
Как матери-природы слово
О безвозвратности былого.
Брожу среди колонн тяжелых,
Дверей разбитых, статуй голых…
Где вход, где выход – неизвестно.
Пролом в стене выводит честно
Меня на улицы Берлина.
Туманно, сыро и пустынно.
Ни голоса людей, ни света,
Как мертвый глаз луна-планета
Скользит в тумане надо мною,
Всё одевая пеленою.
Плывет осенних туч ватага
Над зданьем бывшего рейхстага.

ДЕТСТВО

На память брату

Всё вдаль уйдёт - пройдёт пора лихая,
И, чудом сохранившись за селом,
Степная мельница, одним крылом махая,
Начнёт молоть легенды о былом.

Мальчишка выйдет в степь с бумажным змеем,
Похожий на меня - такой же взгляд и рост;
Его курносый брат, товарищ по затеям,
Расправит на земле у змея длинный хвост.

«Пускай! Пускай!» - И в небо змей взовьётся
И, еле видимый, уйдёт под облака.
И братья лягут рядом у колодца
На ясный день глядеть издалека.

Глядеть на степь, на небо голубое,
На мельницу, притихшую в тени.
Она расскажет им о том, как мы с тобою
Под этим небом коротали дни,

Как в степь мы выходили на рассвете
Томиться высотой, бумажный змей пускать.
О вечной юности напомнят людям дети,
И будут взрослые их к небу поднимать.

Весь вдаль уйдёт - не канет мир нетленный,
Он зло переживёт и встретит песней труд.
И перед ним - там, на краю вселенной,
С бумажным змеем мальчики пройдут.

НЕ ВЫЙДЕТ ЭТО, ГОСПОДА!

Давно ль мы грозною стеною
Шли в бой за мир и честь труда?
Опять пугают нас войною…
О чём шумите, господа?

Не вы ли русскую отвагу
Расхваливали в дни, когда
Кровь окропляла путь к рейхстагу?..
Долой цилиндры, господа!

От слов хвалебных что осталось?
От них ни звука, ни следа.
Играет бомбой мистер Даллес…
С огнём играет, господа!

Мы этим шуткам знаем цену.
От этих шуток иногда
Бывало тяжко джентльмену…
«Какому?» - «Многим, господа!»

Не с тех времён ли спорим с вами
И повторяем громко: «Да,
В своей стране мы правим сами,
Себе мы сами господа!

Претит нам ярмарка свободы,
Где продаются без стыда
Любовь, и песни, и народы,
И ваша совесть, господа!»

И оттого кричу открыто:
«Кровь павших в битве - не вода!
Ничто народом не забыто:
Поосторожней, господа!

Он видит правду в дружбе с нами,
Ей не изменит никогда,
Он вам не даст играть словами…
Не проиграйте, господа!

А мы не слово - дело ценим.
И воля, словно сталь, тверда…
Нас не поставишь на колени,
Не выйдет это, господа!»