Из книги Трава под асфальтом Часть 1 Гиндукушские

                Часть 1

                ГИНДУКУШСКИЕ ПАСТОРАЛИ
 
  Танка – один из видов японской классической поэзии. Наиболее распространены два поэтических жанра – танка и хайку. Танка состоит из пятистишья, а хайку -  из трёхстишья. Японская структура стихосложения отличается от европейской и азиатской. Стихи пишутся в основном без рифмы, но сохраняют определённую ритмику и некоторую незаконченность мысли, которая подразумевает предполагаемое продолжение.
   Для русской и восточной поэзии характерными признаками является наличие рифмы и законченность образа.  Поэтому предлагаемая форма стихосложения отличается от японской и приближена к восприятию российского и восточного читателя. В целом – это синтез японского, русского и среднеазиатского поэтического отражения действительности.

 Я думал, поэзия – образ и рифма,
Но, читая японские танки,
Понял,
Поэзия – это цветенье
Простых и обыденных слов.



Огромное небо,
Безбрежное море,
Но мы с тобой –
Двое малюсеньких –
Больше этих пространств.



В грохоте улиц стою на углу,
Продаю тишину своих песен,
Но людям.
Оглохшим от шума машин,
Не слышна тишина Боговестья.



(Собираюсь в поездку из Ашхабада в Гиндукуш)
Проститутка стоит у вокзала,
Лет шестнадцать, больше не дашь…
Всё своё готов я отдать –
Не черни свою душу
Мужскими кистями.



Случается, порой услышать детский мат.
И видится тогда,
Как сапогами кто-то
Втирает смачно в грязь
Цветущие сердечки русских слов.

На пьяных людей я с презреньем смотрел,
Теперь я их не сужу.
Как жить им ещё,
Если трезвость вождей
Пьянее любых алкашей.



«Проглядел наш народ коммунизм, -
Сказал мне попутчик-туркмен, -
Не впереди теперь светлая жизнь – позади…»
Сквозь молчанье моё слышались лишь
Спешащие стуки вагонных колёс.



«Когда будет снова Союз? –
Досаждали соседки-туркменки.
«Я почём знаю, - ответила мать, -
Спросите об этом у сваво призизента.
Теперь вы свободный народ».



Святое место –
Гиндукуш.
Имеется здесь вход
За занавес
Реальной жизни.



О, Гиндукуш!
Когда-то русским был посёлок.
Теперь их не осталось никого.
Корова жизни языком слизнула
Сиянье детства моего.


Бывало в детстве
Ловили мы на озере руками
Огромных золотистых сазанов.
Их трепет мою душу до сих пор
Экстазом радости питает.



«Здравствуй! – сказал я Мургабу, -
Ты не забыл меня в  век всезабвенья?»
Изумрудную гладью он засиял
И наполнил меня
Позабытою радостью жизни.



АннА – заядлый рыболов.
Едва веной пахнуло,
Не преставая день и ночь
В Мургабе рыбу удит.
Давно не человек он – сом на суше.



Весна! Зелёные туранги у реки,
С сияньем солнца
Спорят свечки маков…
И лёгкий ветерок донёс
Восторги райских ароматов.



Сердце у цветов –
В цветах.
Глаза у них – там же.
Потому
Не срываю я их.


Грибочек! Ты даруешь мне
Свою грибочковую жизнь.
А я взамен из твоей жизни
Слагаю песню
О бессмертии даренья.



Яблоко – яблони стих.
Из древесины ствола и ветвей,
Без вдохновенья от Бога
Ароматную прелесть подобных вещей
Сочинить невозможно!



Две сотки – весь мой огород.
Но вот как десять лет
Он плоть мою собой растит
И вдохновеньем
Душу озаряет.



Спросил я как-то у Земли:
«Как можешь из себя
Красу растений выделять?»
Ответила она: «А также, как и ты,
Из самого себя стихи рождаешь!».



Как трудно здесь, в Туркмении,
Писать стихи.
На каждый стих, как на свечу в ночи,
Слетаются во снах
Разъяренные ведьмы, дугпы, бесы, звери.


Таков туркменский обычай:
Рядом с согбенной невестой
Идёт с выпирающей грудью жених.
Живут и не знают – от женщин согбенных
Родится такой же согбенный народ.



Сотни лет мужчины-туркмены
Закрывали женщинам рты.
Но настала пора
Молвить слово мужское
Молчаливее женщин стали они.



Лишь «Халк, Ватан, Туркменбаши!»
Позволено туркменам
В новой жизни знать.
Беднее лая дворовых собак
Язык туркменский может стать.



«Салям алейкум!» - говорит.
Ему по-русски: «Здравствуй!» -отвечаю.
Стоим, молчим,
Как будто обо всём
Уже давно поговорили.



От Ашхабада до Москвы
Три тысячи километров.
На самолёте надо три часа.
Чтоб превратиться в бомжа…
Из изгоя…


Душою чистою ребёнка
На взрослого себя смотрю,
И думаю:
Что в этом мире жизнь моя –
Старение одного лишь тела?



Я от «всего» ушёл
И к «ничему» пришёл.
Лежу я на траве и вижу,
Как птицы по небу летят.
Следов на нём не оставляя.



Пусть лучше плюнут в душу мне,
Чем я кому-то плюну.
Пусть лучше изобьют меня,
Чем я кого-то трону.
Такие правила себе завёл и ими жизнь одолеваю.



С небес, с пространства,
С каждой крошечки земли
Большая боль вошла в меня,
Сказала:
«Я – Россия!».



На сотни лет смотрю назад,
На столько лет вперёд –
В слиянии времён
Начертаны слова:
Туркмения! Ты – Русская земля!


Как долго сиротою жил
Среди родных и близких.
Но вот
Сиротства вышел срок –
Бог приютил меня.



Я пузырями сопли не пускал.
И не кричал» долой того… другого…
Учился просто и достойно выживать
 И при коммунистах.
И при демократах…



Дальние – пугают лишь.
А ближние? Те распинают…
Всю жизнь учусь я с ними быть.
Ни далеко, ни близко
Не бывая…



Хотите вы меня убить?
Что ж… убивайте!..
Убитым доводилось быть
Мне в этой жизни не однажды.
Как, впрочем, столько и воскресшим быть.



Ваше дело – убивать.
Моё дело – выживать.
Убивая вы меня,
Слабей делайте себя,
Но ещё сильней меня.


Туркменбаши! С тобою долго бился я,
Лишь матерью твоей тебя я победил:
«Сынок, мне будет стыдно за тебя…» -
Свои слова в её уста я влил.
Так нежности струну в себе я сохранил.



Туркменбаши! Тебя я победил!
И по утрам теперь
Сквозь злобный волчий вой
Всё звонче слышу я
Чарующее пенье соловья!



Ну хороша!
Как хороша ты – цветущая вишня!
Ни у Кардена, Зайцева, Ричи
Нет и в помине
Моделей таких!



Мурашик, глупышок! Куда ты так спешишь –
На ножках после зимней спячки слабых?
Я, вижу, ты, как я,
Проспавшую свой срок весну,
Растормошить скорей желаешь.



Подняв голову вверх,
Виноградные лозы срезаю.
И вдыхая, небесную чистую синь,
Светлой радостью дела простого
Истомлённую душу свою очищаю.



Простые фразы я пишу:
Блеск солнца на поверхности воды,
Весёлый щебет маленькой синички,
И кажется, лекарствами кормлю
Израненную лязганьем машин
Доверчивую тишину Природы.



Плывут по небу облака,
Весёлый ветерок рябится в речке.
Открылась в этой простоте
Мне дверь –
В Бессмертье.



Иду и здороваюсь
С речкой, турангой, цветком,
Пролетающей птицей,
Ползущим жуком…
Как много друзей у меня в этой жизни.



Весна! Весна вокруг цветёт стихами!
И даже та земля,
Которую на огороде я мотыжу,
Не говорит – поёт через меня
Поэзии волшебными словами.



Смотрю на сливу в изумленье,
Нет не цветами зацвела она
А радостью, словами восхищенья,
Весельем солнца, скромностью небес,
И целомудренной свободой вдохновенья!


И вот всё кончилось – зима прошла.
Растаяли обиды и невзгоды.
И солнце, жаворонком взлетя,
Поёт, взахлёб поёт весне
С небес сверкающие песни.



Чем холодней зима.
Тем красивей весна.
Смотрю на русские невзгода.
Не верю – вижу – зацветёт народ,
Ой-ёй, каким ещё он цветом засияет!



Люблю смотреть, как персики цветут,
Но, нет, не красота меня пленяет.
Хочу понять, как дерево себя
Из нежного сияния цветка
В блаженство вкуса плода превращает?



Озимые поля мне зеленят глаза,
В весенних тугаях пасётся стадо,
И голубые небеса
На белых вёслах прорезают ладьи цапель…
Мургаб! Ты – Родина моя!



Не знаю, отчего и почему,
Душа моя вдруг замирает,
Когда в небесной сини замечаю,
Я белых цапель царственный полёт…
Как будто божьи письмена читаю…


«Камыш, растущий у реки. Тебе не одиноко
В нашей жизни жить?». Ответил он:
«Я – есть соединение земли, воды,
Сиянья солнца, радости небес, а также Гласа Бога.
В слиянии миров, как может быть мне одиноко?»



Картошечка, подружечка моя!
Тебя я в грядки посадил ещё в начале марта.
Не минуло и месяца с тех пор,
Как ты волшебно предо мной
Фатой зелёной заневестилась.



Июнь настал. Картошку в огороде я копаю.
Женулечка моя! Как много ты детишек нарожала.
Теперь они в моей душе стихами станут,
И будут силою земной кормить
Тех, кто поэзию мою читают.



От шума, лязга, грохота машин
Душа моя так зачерствела,
Что забываю речке поклониться,
Спеть песенку цветку
И к солнцу-матери ребёнком прислониться.



Раздевшись догола,
Лежу я на песке у речки.
Но... нет, не загораю я.
А с солнцем, небом, воздухом, водой
В единую любовь сливаюсь.


Взошёл на дамбу я,
И утки, что у берега кормились,
Вдруг с резким шумом взмыли…
В одном лишь страхе друг пред другом
Живём мы в этом мире.



Летел по небу уткой я,
С земли охотник целился в меня.
Раздался выстрел, я упал. Ощипан был затем и сва…
С кошмарным возгласом проснулся я…
Такие сны вам, утки, снятся по ночам…



Круг. В нём квадрат,
В квадрате маленький кружочек,
А в том кружочке – точка.
Всё это – геометрия стиха.
В нём явное с неявным воедино слиты.



Всеяден русский дух.
И в этих танках будут всем слышны
Газели, эпиграммы, сиджо, рубаи
И несомненно,
Русские частушки.



Сказала ты: поэзия моя –
Кормление детей, уборка, стирка, глажка.
Ожиданье мужа…
Поэзия бывает только там,
Где серость жизни в песню превращают.


Я сигареты не курю,
И водку не употребляю.
Я свежим воздухом дышу
И ранним солнцем
Умываюсь.



Сказал я:
«Без тебя – умру!»
И вот, как видишь, - умираю,
Но в смерти скучно без тебя,
 И потому я воскресаю.



Сказала ты: «Гуляй –
 И с кем и сколько хочешь!»
И в этом разрешении твоём
Так много было мне дано свободы,
Что коротать я век решил с тобой вдвоём.



О русский мой родной язык!
Учил меня ты
И в безысходности надежду видеть,
И в горестях
Смеяться над собой.



Поэзия – есть чистка раковин, мытьё полов.
Налёт злоядья нашей жизни
Стремлюсь своею совестью надраить так,
Чтоб радость и любовь под ним
Светлее солнца засияли.


Отомо Якомоти! Ты писал стихи,
Когда свет нарождался на Руси.
И вот, спустя века,
Твои стихи читая,
Твоею благостью Россию обновляю.



Тебе, сестра моя,
Свои я танки посвящаю
За то, что ты духовно помогала
Мне выдержать незримый бой
С туркменской тьмой.



За улыбками
Сознанья
Часто были мне видны
Волчьи зубы
Подсознанья.



Почти святым себя ты мнишь,
Но сущность тёмная твоя
Ко мне во снах являлась не однажды.
Но страшное не это – то.
Что тёмное твоё от самого тебя сокрыто.



Камса, Путана – вот те двое
Из знаемых людей, что двадцать лет
В тисках колючих болей головных
На верность свету мою душу проверяли.
И их сумел я полюбить…



Антихрист и Христос
Похожи друг на друга, как близняшки.
Различие меж ними в том:
Христосу ведомо, что он – христос,
Антихрист за Христа СЕБЯ считает.



И в солончаках
Трава находит силы жить.
Смотрю на хилые невзрачные цветочки
И кажутся они мне
Красивее и дороже королевских роз.



Мой знак, мой символ, смысл –
Трава, растущая из-под асфальта.
Через твердыню омертвевших чувств
Я нежными ростками
Прорастаю.



Тебя и травят, топчут, жгут –
Трава, растущая из-под асфальта,
Но всё же
Нежностью и слабостью своей
Жестокость жизни побеждаешь.



Давила жизнь меня,
Гноила и терзала…
И что ж?.. А ничего…
Живу и радуюсь расцветшему цветку
И щурюсь солнышку на небосводе.


Опять во сне
Каналы творчества
Во мне закрыли.
Не дремлют силы тёмные
В астральном мире.



Сыновий крест смиренно нёс,
Чтоб жизнь родителей
Терпимей стала.
Сидели братья на кресте
И гиканьем беспечным погоняли.



Явился мне во сне
Астральный облик
Некогда любимой.
О Боже! И она
В подневолии у тёмных сил была.



И снова подсознание своё
От пыли мрачных мыслей очищаю.
Пусть смотрит в этот мир
Душа моя
Глазами утренней росистой розы.



Круги рисует дождик на воде
И небо тучами который день чернеет,
А на напоенной
Небесным молоком земле
Весна здоровьем зеленеет.


Из тишины мир состоит.
Через молчание цветов она цветёт.
И песнями счастливых птиц поёт,
А через Безмолвие небес
Дорогу людям указует.



Срываю с дерева урюк
И медленно вкушаю.
Кем эта сладость создана?
Землёю, солнцем, воздухом, водой
Или восторгом Бога?



Всего лишь нужен миг,
Чтоб выйти из реальной жизни
В запредельность.
Вопрос лишь в том: как выйти из себя,
В самом себе оставшись?



Из Дао-пустоты
Наш зримый мир исходит.
 И я в незримости пустой
Незримый облик свой
Настойчиво узреть пытаюсь.



От мира
От самих себя
Закрыты мы
Буквальным восприятием
Самих себя и мира.


О трудностях, несчастьях тот орёт,
Кто менее других несчастен.
На деле же несчастен тот,
Кто делает других счастливым.
Несчастье-счастье для него сливается в одно.



Прознал я, что твоя
Нежнейшая любовь ко мне –
Ни что иное,
Как любовь
Клеща к собаке.



Сказал ты: «В чём я виноват?»
Ответил я: «Ни в чём.
Виновным
Разве может быть кирпич
За то, что он бесчувственный кирпич».



О нет! Я тех не перекричу,
Которые себя несчастнее других считают.
Несчастливы они лиши в том,
Что силы все на крики тратят.
Счастливей я их тем, что сил на крики не хватает.



Астральные бои упорно я веду,
От тёмных сил освобождаю небо подсознания.
И вот сквозь непроглядный мрак
Сверкнула вновь она –
Владыки Шамбалы Лиловая звезда.



Вокруг зелёные деревья,
Такая же зелёная трава.
Так растворяюсь в этом естестве,
Что становлюсь
 Единством Жизни на Земле.



Смотрю на цаплю у реки,
Зелёную кугу на побережье
И голубую гладь воды.
В мгновениях Природы мне видна
И красота, и вечность, действо Бога.