сумерки уже в воде

в ссадинах - одинокое небо,
что ждет своей запоздалой судьбы.
раскосый берег ждет своего мертвого
часа, своих мало-мальски оплодотворенных
собратьев.
здесь, в глубине, растет воск,
и он пускает свои корни во время,
в свое внутреннее я.
из высоты идут годы,
из высоты идут люди и книги,
россыпи снегов плачут о небе,
о его лучезарных глазах.
во тьме я стражду, изливаясь внутренним пламенем
на свои руки.
на руках моих моя душа - я считаю ее
тела, ее руки множественные я перебираю
своими пальцами.
в мольбе моей мое небо,
в жизни моей мое тело.
я рою яму для своего неба,
я рою могилу для воды,
для камней я сооружаю свои храмы.
здесь все велико - и пламя, и треск
светил, что отзываются упрямыми родами.
резко я открываю свои детородные глаза -
и сквозь сумерки вижу - растет живот,
ноги растут из высоты,
и упрямые сумерки протягивают к телу
свои руки.
что-то мерещится в приливе и отливе,
что-то падает, как спелый плод,
мне на голову.
и я открываю свои руки,
объятия я открываю для внутренних жестов.
сумерки уже в воде - там они
собирают свое крепкое время.
гладь прорастает звуками,
и я ночую на ее бездорожной ниве.
под деревьями - долины неба,
и они кочуют по рукам,
и вмещаются в слово.
растет из глубины твое имя, небо, и ты ждешь нас,
каждый раз засыпая при нашем приходе.
из диких небес льются неземные слова,
и они открывают свою душу
и карабкаются ближе к уму.