Станислав Минаков

СТАНИСЛАВ МИНАКОВ
(род. в 1959 г.)

Маме
 
Никакой надел не хочу делить.
Я и сроков вовсе не жажду длить.
Но – как Бог велит. Значит, жив покуда.
И, сквозя, как ялик, меж битв, ловитв,
я храним лишь словом твоих молитв.
Знать, свинья не съест, коль продаст иуда.
 
Много-много звёздочек в небесех.
Отчего же матушку жальче всех?
Погляди, скиталец, сквозь сор метельный.
И видна ли зиронька – не видна,
Но хранит тебя – лишь она одна.
Как един, на ниточке, крест нательный.

* * *
 
У грешника болит рука. Он болью, будто тряпка, выжат.
Рука нужна ему пока. Урча, собачка руку лижет.
 
Зверёныш – верный терапевт, зубастый ангел безусловный.
Он жизнь, сходящую на нет, кропит всерьёз слюной солёной.
 
Крепись – до Страшного суда. Греми, собакина посуда!
И сказано: «иди сюда», и никогда – «иди отсюда».

* * *

Старуха молча умирала.
Белел лица скуластый мрамор.
Неумолимо убывало
пространство меж двумя мирами.
 
Ей светом яркий мрак казался.
А со стены, из рамы ветхой,
глядело жёлтыми глазами
десятиликое семейство.
 
Лампадный свет ломало ветром.
Осины ныли в небе рваном.
Последняя в пустой деревне
старуха тихо умирала.
 
Царапал ставни ветер зимний,
скоблил ладони стылых крыш.
И в дверь открытую сквозило.
Но было некому закрыть.

* * *
 
Проснёшься – с головой во аде, в окно посмотришь без очков,
клюёшь зелёные оладьи из судьбоносных кабачков.
 
И видится нерезко, в дымке, – под лай зверной, под грай ворон:
резвой, как фраер до поимки, неотменимый вавилон.
 
Ты дал мне, Боже, пищу эту и в утреннюю новь воздвиг,
мои коснеющие лета продлив на непонятный миг.
 
Ты веришь мне, как будто Ною. И, значит, я не одинок.
Мне боязно. Но я не ною. Я вслушиваюсь в Твой манок,
 
хоть совесть, рвущаяся в рвоту, страшным-страшна себе самой.
Отправь меня в Шестую роту – десанту в помощь – в День седьмой!
 
Мне будет в радость та обновка. И станет память дорога,
как на Нередице церковка под артобстрелом у врага.