Навсегда

 В славный  Таганрог приехали ранним утром, когда горячее южное солнце ещё не успело разогреть остывший за ночь город, а в траве, под высокими деревьями, еще оставалась не высохшая роса. Перрон вокзала был пуст, лишь дворник подметал старой скребущей метлой оставшийся ночной мусор, да милиционер будил спящего на скамейке бомжа, явно не понимающего, что от него хотят. Слышался звук проезжающего вдали автобуса, да лай собаки-дворняжки, отгоняющей ворону от чего-то съедобного. Город просыпался.
Потягиваясь и поёживаясь, Ирина подхватила две большие дорожные сумки и потащила их в сторону вокзала. Пройдя шагов десять вперёд, оставила сумки и вернулась за детьми, крепко держащимися за третью, самую большую. Так, перебежками, дошли до телефона-автомата. Поставив сумки рядом, зашла с детьми в кабинку, набрала номер телефона и замерла в радостном ожидании: сейчас она услышит ставший однажды и навсегда таким родным, знакомый голос Нонны Марковны! Та, как обычно, заплачет, запричитает от радости, а потом они с дядей Митей приедут за ними на вокзал на своём стареньком зелёном «запорожце» и, вдоволь нарадовавшись, наобнимавшись, всю дорогу до дома будут ехать и восторженно, перебивая друг друга, рассказывать новости и удивляться-восхищаться, верить-не верить, сожалеть-качать головой от услышанного, охая и ахая, каждая на свой манер. Вечером же, уложив детей спать, Ирина с Нонной Марковной ещё долго будут сидеть на летней веранде, пить чай и вести свои задушевные разговоры…

- Алло! Ой, кто это? Дядя Митя, это вы? - сердце Ирины вздрогнуло от неожиданного грубого ответа в трубке.
- Чего надо? В такую-то рань… - ответивший мужчина был явно недоволен.
- Дядя Митя, здравствуйте! Это Ирина, мы на вокзале, только что приехали.
- А мне-то что? - дядя Митя был явно не рад, что крайне удивило Ирину, обычно он сразу приветливо щебетал и скорее давал трубку Нонне Марковне, мол, твои долгожданные приехали, а тут…
Сердце у Ирины сжалось, на душе стало не хорошо, но, затаив дыхание, она всё же спросила:
-Дядя Митя, где Нонна Марковна? Позовите её пожалуйста!
- Где-где!? На кладбище твоя Нонна Марковна, вот где, - был грубый ответ.
- На… на… на каком таком… кладбище?.. - еле выговорила Ирина.
Может, запил дядя Митя, бывало с ним изредка такое, потому сердитый, хоть бы трубку не бросил!
- Дядя Митя, что вы такое говорите! Я только от неё письмо получила, она просила срочно приехать...
- На местном, на каком ещё! - продолжал угрюмо ворчать дядя Митя, - вчера как раз девять дней было, поминали, на кладбище ездили. Попрощаться, видать, хотела. Опоздала ты. Бывай!
- Дядя Митя, можно нам приехать?
- Как хотите. Автобусы ходят. - устало и безучастно сказал дядя Митя и положил трубку.

Ирина продолжала слушать гудки, только бы не закричать, не испугать своих малолетних детей, и без того давно присмиревших и смотревших на неё испуганными глазами, почти понимая, что случилось что-то страшное. Трубку пришлось положить, но гудки зловещей пустоты так и били в висок… Надо собраться с силами, надо как-то объяснить детям случившееся, надо ехать, а Ирина села на сумку и долго сидела, глядя вверх, на нежно-голубой утренний просвет между деревьями. Слёз не было, но всё вокруг было в мутной дымке. Дети крепко прижались и молчали, никуда её не торопя и ничего не прося, хотя до этого хотели и пить, и есть, и прочее. Хотелось же скорее позвонить, а потом все эти свои дела делать, пока не приедут за ними дядя Митя и Нонна Марковна. Теперь уже не приедут никогда. И все это не сон, все это — навсегда. Какое это, оказывается, страшное слово… Навсегда ушла, навсегда осталась в сердце...

Ирина вдруг отчётливо поняла, что именно сейчас, в этот момент, на этом железнодорожном вокзале, возле синей телефонной будки и этой старой обшарпанной лавочки, на которой осталась помятая газета, служившая подушкой для того, разбуженного милиционером, бомжа, и где теперь сидит немолодая подвыпившая парочка и громко выясняет свои отношения — она вступила в ту полосу своей жизни, когда начинают уходить близкие и дорогие ей люди. Навсегда...