Беседа

Беседа с К. Д. Кавелиным.
(стихи, которые не стихи)*

 Уважаемый Константин Дмитриевич!

Цель моего обращения к Вам – потребность разобраться в проблемах нашего времени, которые, конечно же, растут из прошлого. Перекидываю мостик сразу в Ваше, 19-ое, столетие, потому как проблемы, о которых пойдет речь, глубокого характера. Этот век, век журнальный и полемический, когда расцвела художественная литература и русская история стала наукой, век, давший эпохальные имена А. С. Пушкина, Л. Н. Толстого и С. М. Соловьева, – всех заслуг Вашего времени не перечислить… Но и век начала терроризма и либеральных разрушительных тенденций, которые принесли неисчислимые беды 20-му столетию, продолжаются и в нынешнем…

В поисках ответов обращаюсь к Вам, уважаемый Константин Дмитриевич, активному участнику всех полемик по самым ключевым запросам жизни, общества и философской мысли того времени. Будучи правоведом, историком, философом, психологом, в итоге своей масштабной деятельности Вы смогли подняться над всеми разногласиями русского дискурса, найти достоинства оппонентов и объединить их в единое целое. Это, полагаю, продуктивный, объективирующий  шаг развития русской мысли. Тем самым, на мой взгляд, Вы стали новой ступенью развития культуры своего времени. И что не менее важно, вместе с объединением Вы вносили позитив в общественный климат тех лет. На фоне Вашего позитива надеюсь нащупать причину разрушительных тенденций в наше время.

1.
В течение многих лет, чем больше читала русскую литературу, тем больше убеждалась, насколько советским преподаванием взгляд на нее был искажен. То, что выдавалось за главное, оказывается на поверку маргинальным. Русская литература совсем не была сосредоточена на  герценовском призыве к топору. На самом деле, литературная жизнь представляла собой сложный многовекторный процесс становления русской философии, осмысления своей истории и решения злободневных социальных задач. Она шла в русле мировых философских исканий понимания человеком своего миросозерцания. К тому же, была в какой-то период раздираема двумя крайними лагерями –  славянофилов и западников, что явилось  философским выражением  глубокого противоречия русской жизни, унаследованного исторически.

 Петр Первый, прорубая окно в Европу, распахнул ворота в Россию –  началась у нас в высшей степени драматическая  переработка богатейшей и столь же чуждой европейской культуры. 18 век, усваивая рационализм Европы, учился смотреть на себя со стороны и накапливал историческую свою фактуру как факт идентификации. Русский дух, пройдя через все крайности жизни, не упустил своих возможностей, - достаточно быстро  проявил своеобразие, силу и величие.  В 19 веке русское общество уже могло осознать себя в контексте мировой культуры.  Иван  Сергеевич Аксаков  в одном из писем своему тестю Федору  Ивановичу Тютчеву писал, что в тридцатые годы под шум событий  явилось русское самосознание. Русские мыслители, хорошо изучив европейскую жизнь, философию и религию, оценили их достоинства и разобрались в недостатках. Иван Васильевич Киреевский, один из основателей славянофильства, писал в своих письмах, что познание не может ограничиваться лишь логическим анализом миропонимания. Логика  оставляет в стороне другую часть духа, где есть  вера, эстетический смысл, совесть, любовь, без которых не может быть истины. «Стремление к умственной цельности является необходимым условием разумения высшей истины».

Слов нет, европейские мыслители достигли великих глубин в понимании человеческого мировосприятия, они были умными, но русские мыслители оказались мудрыми. Ключевой момент их учения  - цельность  человека и его единство с миром. И. В. Киреевский не успел написать своей истории философии, но оставил достаточно мыслей в письмах и статьях, чтобы положить начало  этой парадигме миропонимания (История русской философии Н. О. Лосского).  Думаю, что его проницательность была не менее глубока, чем кантовская, например, - он интуитивно прозрел глубины подсознания, которые научно подтверждены в наше время. Это был к тому же смелый и решительный отпор общему преклонению перед Европой и самоуничижению, самостоятельный поиск в русской истории своих достоинств и идентичности, защита самодостаточности русского мира…

В эту цельность полностью вписывалась православная религия.  Для славянофилов она не сводилась к эмпирической вере –  как ее составную часть они интерпретировали понимание внутренней свободы, воли, идеала, любви. Тема эта бездонна во всех смыслах, но я не должна отходить от своей задачи и  поэтому касаюсь лишь некоторых  выводов, проецируя их в нашу жизнь. Нас когда-то отлучили от религии и вряд ли мы теперь разберёмся в своих духовных потерях… Однако, постепенно я стала сознавать, что  религиозность живет во мне, обнаруживаясь в напряженные минуты. Затем   пыталась разрешить противоречие в душе  - психологическую веру и рациональное безверие. Когда мои дети, каждый в свое время, подрастая, спрашивали меня, есть ли Бог, я отвечала честно: не настолько я умна, чтоб утверждать, но и не настолько глупа, чтоб отрицать, - не знаю… Наконец, Карл  Юнг объяснил мне цельность психоментальности, где должное место отведено религиозности, которое не должно пустовать… к этому времени я понимала, что поэзия в какой-то мере замещает религиозное чувство (об этом говорится в стихах), но религиозная сущность нашего внутреннего устройства – слишком важна для цельности личности и так или иначе она должна быть воплощена, а для рефлектирующего человека еще и осознана. Эта потребность хорошо освещена в литературе, далеко ходить не надо, 18 век – Гёте, Державин… Сведя воедино начитанное и испытанное, пришла к выводу –  дело не в том, есть ли Бог или нет, а в том, что он нужен…. Блажен, конечно, тот, кто верует изначально…

Но вернемся в ситуацию 19 века. Во второй его половине разразилась  публицистическая баталия о непримиримости науки и церкви. Анализируя   причины и перипетии обоих направлений, Вы пишете, что антагонизм существует лишь в односторонности взглядов оппонентов, а на самом деле область знания и область религии  не могут противоречить друг другу, существуя в разных  плоскостях – рационального мышления и иррационального. Более того, они не могут существовать друг без друга…
 Одним из самых ярких проявлений этого противоречия была статья Л. Н. Толстого «Не могу молчать!» , где автор защищая религиозность, яростно отвергает науку. Уважительно и деликатно   (обычная черта Вашей журналистики) Вы сказали о заблуждении великого писателя.

К слову сказать, поправлять  знаменитых своих современников Вам, Константин Дмитриевич, не привыкать. Но если об ошибке Льва Николаевича Вы упомянули попутно, даже не назвав его имени, то для Ф. М. Достоевского Вы опубликовали большую статью как обращение к нему. В ней Вы обстоятельно проанализировали  приблизительность его суждений о славянофильстве (в спорах с профессором Градовским) и утопическое  представление о русском народе (в нашумевшей его речи к открытию памятника А.. С. Пушкину).

Объективировать и, обобщая, находить общую платформу, - похоже, было Вашим  предопределением.. В Вашей объективности – прочность позитива, необходимого для созидательного развития общества. Объективность и позитив были Вашими руководителями в анализе исторических фактов и явлений. Будучи энергичным поборником отмены крепостничества, Вы видели, что русский человек, лишенный гражданского права, умел в религиозном пространстве находить внутреннюю свободу и нравственные качества. Вы не лишили гуманности личность Ивана Грозного, всматриваясь в его душевную жизнь. Тем самым ломали стереотипы, устоявшиеся вследствие одностороннего подхода к истории. Разбираясь в структуре гражданского общежития, Вы называете право «отвлечённым понятием о человеке в составе общества» - и в этом состоит его сила и слабость. Оно меряет людей одной отвлечённой меркой,  «имея дело с людьми не с их внутренней личной стороны, а только с их внешними поступками, право не может всегда и во всём совпадать с полною, безусловною справедливостью, которая предполагает особую мерку для каждого отдельного человека». Можно сказать, вы заглянули в сегодняшний день - сейчас гражданское право, не регулируемое нравственным идеалом, стало  культом и превращается в безоговорочную крайность и, кстати говоря, поводом для политических спекуляций…

2.
Либеральное направление мыслей в Ваш век широко распространилось среди просвещенных слоёв общества. Историк В. О. Ключевский в своих «Литературных портретах»  пристально изучал превращение петровских преобразований во всех положительных и отрицательных вариациях в сферах общественной и культурной жизни 18 столетия. В статье об историке  И. Н. Болтине он прозорливо заметил, что рационалистическая обработка идей становилась в конечном итоге «радикальным отрицанием и горьким осуждением существующего исторически сложившегося порядка». В Ваших работах  радикальность изучалась уже, я бы сказала, детально – в психоментальном плане, где связывались воедино религиозность и этика.

 В конце  Вашего столетия и начале 20-го русская философия, продолжая философию Вашего времени,  разрабатывала глубокую трактовку православия, плавно вытекающую из доктрины ранних славянофилов, и в основе которого она видела триединство – идеал, добро, истину. Интересно, что некоторые мыслители, вкусив радикализма смолоду, становились воцерковлёнными людьми. Возможно, эта религиозная активность была в каком-то смысле  противовесом растущему радикализму. Но этому направлению, как мы знаем, при советской власти не суждено было выжить… А о том, какие формы радикализм принял у нас и какую роль сыграл в начале 20-го столетия, в результате чего какие трагические страницы перелистнула наша свеженькая история, никому рассказывать не надо… В наши дни эти разрушительные тенденции опять становятся многоликим чудовищем, пронизывающим все этажи жизни. Причины его так же многолики, но если вдаваться в них, то беседа наша никогда не закончится. А мне хотелось бы продолжить некоторые Ваши суждения – они продуктивны и сейчас.

Ваш вывод, что  нравственность соотносится с религией, на мой взгляд, актуален и в наше время. Целостность человеческой натуры без религиозного чувства нарушена, независимо от того, осознаёт это человек или нет. Для православной церкви высокий эстетический уровень – её составной элемент: красивы архитектура и интерьеры храмов, службы, песнопения, обряды, тексты молитв, жития святых. Красота служит почвой для главных религиозных чувств – любви, доброты, помощи ближнему… Насколько понимаю, представление о красоте сейчас кардинально изменилось. У меня есть один яркий пример. Несколько лет назад в Рыбинске, на берегу Волги, я увидела молодую пару из местной турфирмы, встречающую теплоход с туристами и по этому случаю одетую в национальные костюмы. Меня поразила выразительность и образность их нарядов: парень в образе петушка, а девушка – в образе лебёдушки. Суть, необходимая для продолжения рода, закамуфлирована не просто в красивые формы, но  подается  метафорически, то есть облагорожена и развивает высоту чувств в душе. Сравните нынешнюю «сексуальность», пришедшую, кстати сказать, из западной  безудержно рационализирующейся культуры, с которой сняли  все эстетические одежки, обнажив стадность. Образность, метафоричность, рождённая народной мудростью,  сохраняла духовное богатство и целостность  натуры – без них вряд ли жизнь может быть равновесной и устойчивой. Законченные, округлые формы образа, по-моему, свойственны русскому (или славянскому) подсознательному содержанию и подмена их на другие формы уже есть разрушение. Например, плавный хоровод, раздольные песни в нашей культуре сменяются угловатыми, резкими, дергаными движениями уличных плясок и рваными ритмами музыки иноземных культур.  У себя на родине они естественны и, наверное, созидательны, с познавательной точки зрения интересны, но повальная подмена  национальных архетипических образов, выраженных в культуре нашего народа, – это уже серьёзные эстетические потери, за которыми следуют утраты духовные.  Потеря национального художественного эталона, отрыв от своей идентичности переформатируют  человека – положительные формы подсознания сменяются на отрицательные. Структурное нарушение в подсознании, на мой взгляд, - благодатная почва для негативных влияний социального характера и плодит всякого рода нигилистов и либералов.

Ваши современники и Вы сами под напором внедрения европейской культуры в русскую жизнь активно обратились к изучению своей истории в поисках равновесия. В наши трудные дни россияне тоже ищут свою устойчивость в знании истории, народных традиций, в возрождении церкви. Беседуя с Вами, я сейчас занимаюсь тем же самым. Спасибо Вам, уважаемый Константин Дмитриевич, за масштабность и глубину Вашего видения, за цельность русского духа. Вы подытожили духовные достижения своего века и весьма поучительные итоги передали нам. С большим сожалением оставляю в стороне многие и многие актуальные  аспекты данной темы, но наша беседа из формы «стихи, которые не стихи» превратилась в совсем уже не стихи, зато, правда, принесла продолжительную радость общения с Вами.


*Эта форма воображаемых бесед начата мной  в поэтическом сборнике «Зов» , 2016, (Беседа с Л. Н. Толстым) и подзаголовок продиктован тем, что  они  носят метафорный характер и для меня неотделимы от поэтического пространства, то есть воспринимаются мной как разновидность стихов в прозе.

К. Д. Кавелин. Сборник статей «Наш умственный строй». М. «Правда», 1989.

Март 2021