Вспомнить все

Когда б меня спросили, ну а что же я?            
Как допустил такой бардак в стране? -               
Пресек бы сразу мнения расхожие -
Не нужно плохо думать обо мне.

На ваш вопрос отвечу очень просто я,               
Не стану ни лукавить, ни юлить:
- Мою судьбу убили девяностые            
И оборвали в будущее нить.

И я остался, проданный и преданный,
В Союзе бывшем - Бог ему судья -               
С проблемами, несчастьями и бедами,            
С такими же убитыми, как я.               
 
Не в сельве Амазонской неизученной,               
Не в Занзибаре с мухами цеце -
В своей стране, голодной и измученной,               
Где шли во власть подлец на подлеце.               

Конечно, не найду теперь на карте я   
Безвременно почившую страну,               
Но в Думу лезли, словно раньше в партию,
Зачем? Не понимаете? – Ну-ну…

За правдой шли?  А может, уважением? -               
Ответы на поверхности лежат:
Чтоб, пользуясь служебным положением,
Срубить себе по-быстрому деньжат.

Прикормленные службами заморскими, 
В систему власти мастерски вплетясь,
Трясли страну элиты компрадорские,
Иные – так и вовсе не стыдясь.

Нефтянку с оборонкой прикарманили,
Друзьям заводы стали раздавать,
Мозги народу напрочь одурманили,
А на людей всем было наплевать.

Прошлись по банкам - как пропылесосили,            
Подлодки сдали на металлолом,               
Заводы развалили и забросили,               
Потом свалили с краденым баблом.   

Как от наркоза после операции,
Страна ввалилась в черную дыру.         
Сам Президент решил на днях признаться нам:               
В Правительстве Российской Федерации      
Сидели сплошь агенты ЦРУ.

Менты, братва – по сути одинаково:
Ни совести, ни чести, ни ума -
Так расползалась опухолью раковой
По всей стране египетская тьма.               

В республиках сплошные коронации
Внезапно появившихся царьков,
А в городах под песни Комбинации 
Делёж бензоколонок и ларьков.

Валютчики, барыги и обнальщики - 
В безвременье хватает подлецов -               
На рынках и базарах злые мальчики
Обкладывали данью продавцов.

От этой своры не было спасения,
Не мог помочь ни СОБР, ни МЧС.
Последний транш, три миллиарда зеленью,
Куда-то вовсе гибельно исчез.

В момент не стало ничего запретного -               
Такие наступили времена.               
И в каждой тачке слушали Каретного,      
Как будто бы сидела вся страна.

Так в людях убивали все хорошее,       
Что разрешили даже РНЕ.               
И это все в стране, где чтили прошлое,
Хранили в семьях память о войне.               

И кто тут мне поет про демократию?
Я говорил и повторю стократ:
Хоть в Питере, хоть в Туле, хоть в Бурятии –
Кто был наглее, тот и демократ.               

У нас, в Твери, закрыли губернатора:   
Раздел родную область под орех.
Потом и депутатов-махинаторов –
Перечислять? – да можно почти всех.

И где они сейчас: в тюрьме, на зоне ли…               
Теперь все активисты и костяк…
Потом и мэра взяли, но не поняли,
За что его – могли и просто так.

Мы с кем идти хотели в дали новые,
Когда их всех по тюрьмам развезли?
А может, были мы тупоголовые? -               
Не зли мой разум, память, ох, не зли!

А люди что? Хотели есть по-прежнему,
Когда пришла нежданная беда:
Ругались, пили, вспоминали Брежнева
И со столбов срезали провода.

Глушили самогон и спирт технический,   
Кто помоложе – сдуру нюхал клей.    
И каждый жаждал – ну, почти клинически,       
Заполнить тень кладбищенских аллей.               

С утра у моргов с вялыми гвоздичками
Толпились люди - будто бы в музей.
Венки с уже привычными табличками:
"От тещи, от соседей, от друзей".

И спирт Рояль в стаканчиках пластмассовых
Жег носоглотку дьявольским огнем -
Так общество, не ставшее бесклассовым,
Безвольно погибало с каждым днем.               

А завтра снова прежними составами -               
Уже без одного, а то и двух,      
Спасались немудреными забавами:       
Лакая спирт, поддерживали дух.             

Чумак народу воду с кремом втюхивал,               
А Кашпировский правил энурез.               
Народ вино портянками занюхивал,
А кое-кто откапывал обрез.               

Но умирал покорно и безропотно -
Все на потоке: водка, морг, погост…               
И хоронить уже не стало хлопотно -
Как будто бы внедрили новый ГОСТ.

Агент ходил довольный с папкой кожаной,
Священник оптом жмуров отпевал,          
Ну а народ, морально уничтоженный,
Последние копейки отдавал.      

От голода стонали холодильники,
Пустой желудок к стойкости взывал.               
По темным паркам шарили насильники -
Убийства превратились в сериал.               

Телеэкраны педики заполнили -
На вид мужчины, только в неглиже -            
Такой тусовку эту и запомнили
В ее предельно мерзком типаже.

Еще и наркота, и проституция,
И Черкизон, и шубы из собак…               
Челночники из Польши и из Турции,               
Оттуда же и водка, и табак.               

Камю турецкий – гадость несусветная:    
От запаха уходишь в резонанс,          
И детский леденец – мечта заветная -             
Один на весь родительский аванс.

Хотелось просто выйти и повеситься -
Разжать судьбы костлявые тиски.
И удавиться на ближайшей лестнице               
От безнадеги, страха и тоски.               

И было наплевать на всех и в частности:               
Что воля, что неволя – все одно…   
Осталось осознание причастности,      
И четкий знак, что вляпались в говно.