Нарочно ли ошибся Пушкин?
Ведь такого быть просто не может. По сведениям известного пушкиноведа Александра Лациса, ссылающегося на данные очевидцев, Пушкин был способен прочитать наизусть порядка сорока страниц своего свеженаписанного текста. В данном случае речь идет о последней главе «Евгения Онегина», с которой поэт ознакомил своих друзей перед уничтожением рукописи. Но вернемся к преамбуле статьи и разберем ошибки, которые 200 лет оставались незамеченными миллионами читателей и сотнями критиков.
Если следовать содержанию стихотворения, князь Олег, обращается к вышедшему из леса кудеснику, с просьбой предсказать свое будущее. «И скоро ль, на радость соседей-врагов, могильной покроюсь землею?» – спрашивает он.
Кудесник открывает ему, что все опасности минуют его, и даже предсказывает подробности завоевания Цареграда (Царьграда), с символичным водружением княжеского щита на воротах города-крепости. «Щадят победителя годы… Под грозной броней ты не ведаешь ран…» – утверждает предсказатель. Далее он сообщает князю, что его конь тоже избежит всех опасностей: «…и холод, и сеча ему ничего…» Подводя итог череде своих взглядов в будущее, следует сообщение, что смерть Олега (надолго отсроченная) наступит, все-таки, от его коня. И что же дальше?
А дальше, мы видим, что наш благородный герой моментально совершенно забывает хронологию предсказания. Он уже не помнит, что ему будут дарованы многие годы побед вместе со своим боевым четвероногим другом. А вместо того, чтобы всегда помнить про напророченную ему опасность, которая должна проявиться лишь только после завоевания Цареграда, он тут же избавляется от коня. И чтобы обмануть судьбу, он продолжает совершать подвиги уже на другом коне. На этом подведем первый итог нелогичных действий нашего реального и литературного героя. И спросим себя: «Кого он решил обмануть? Неужели себя?» И сразу правильно ответим. Ведь в итоге видна явная забывчивость князя про последовательность предсказаний, о чем в произведении не оговаривается.
А теперь перенесемся к описанию последующих нелогичных действий, совершенных после серии заранее предсказанных и состоявшихся побед.
Идет княжеский… назовем это встречей с боевых товарищей: «Они поминают минувшие дни/ И битвы, где вместе рубились они». Внимательно следим за логикой действий главного героя. Она возвращает его к ностальгическим воспоминаниям по верному коню тех самых минувших дней. А желание проследить судьбу разлученного друга, приводит князя, в сопровождении охраны, на конскую упрощенную могилу, где на поверхности земли «лежат благородные кости».
Естественно, драматургически построенный финал требует чего-то невообразимого, но логичного. Можно, конечно, согласиться, что «гробовая змея» выбрала себе пристанище в виде конского черепа, хотя змеи, как правило, живут в норах, или в каменных расщелинах. А вот согласиться с тем, что пока князь предавался воспоминаниям, эта змея, шипя, выползала, но он ничего не слышал – достаточно сложно. И охрана – на что? Даже пребывая в не вполне трезвом состоянии, кто-то, включая князя, должен был обратить внимание, на посторонние шумы. Ведь змея, испуская звуки, не молниеносный бросок на свою жертву совершила, и не поспешила укрыться, а еще спокойно «вкруг ног обвилась». Вряд ли змеи тех времен сильно отличались манерами от современных гадов, сразу уползающих подальше, когда приближается толпа людей.
Но что написано пером гусиным, топором вырубается только с согласия автора. А Пушкин на это не пошел, наверняка, заведомо зная, что тут, при сильной драматургии, – слабая логика совершения поступков персонажами произведений, свидетельствующая о литературных ошибках авторов. И на естественный вопрос «почему?», начинает вырисовываться ответ. Да потому, что ему не хотелось править исторический памятник русской литературы – летопись «Повесть временных лет», разные редакции которой приписывались Нестору, Никону, и Сильвестеру. В летописи уже описывались, еще красиво не зарифмованные Пушкиным, большей частью, надуманные, события. Были и некоторые расхождения: в летописи – волхвы, а у Пушкина один кудесник. По данным летописи, Олег повесил волхвов после того, как решил, что они его обманули насчет смерти от коня, а у Пушкина – он только осерчал. А ведь строго спрашивать, было за что. Кудесник (или волхвы) своими неточностями ввели князя в грандиозное заблуждение, предсказав, что причиной смерти станет конь, а не змея! Но когда всё это выяснилось, было уже поздно.
Теперь попробуем проанализировать – почему Александру Сергеевичу не хотелось капитально править явные ошибки летописцев, даже во имя исторической правды не хотелось. По моему мнению, во-первых, эта правда до сих пор противоречива. Одни считают Олега великим героем, другие – предателем, сговорившимся с Византией, как выжить конкурентов в борьбе за престол. Во-вторых, созданный в Повести временных лет образ храброго и справедливого князя, соответствовал становлению патриотической идеологии того времени. Пушкину казалось, что порочить светлые образы первых лиц молодой российской государственности – некрасиво. И критиковать авторов первых документально-художественных произведений о подвигах великих россиян – тоже нетактично. Да и если бы он написал, что-то с более логичным и спокойным завершением, без убиения Олега, то такое бесконфликтное произведение с вялым финалом, не вызвало бы читательского большого интереса.
Конфликт – это движущая сила в драматургии литературных произведений, отмеченная еще со времен Эсхила. Наглядным примером ляпов во имя высокой драматургии, в древних произведениях, для Пушкина могли стать Мифы древней Греции. Представьте себе – как божество, призванное быть намного сообразительнее людей, в лице богини Фетиды, может не додуматься, как правильно купать с Стиксе маленького Ахилла. Ну, держала она его за пятку, но вспомнила бы, что та незащищенной остается, перехватила бы сына за другую пятку, и – нет проблем! Неужели нельзя было примитивный ум включить? Оказывается – нельзя! Потому нельзя, что тогда Гомеру делать нечего было бы! Вся его «Илиада» и последующая «Одиссея» – бесконфликтными оказались бы. Ведь Ахилл – стал бы полностью защищенным, не победить его никак! И развитие сюжета сразу становилось предсказуемым: ликвидировал бы воинственный Ахилл Пелеевич всех несогласных со своими взглядами, хоть это будет всё население Земли, поклоняющееся древнегреческой мифологии и теологии.
А еще, если бы царь Менелай за гостем, который у него супругу уволок, смотрел, как положено, тоже не пришлось бы на Трою стотысячный десант высаживать. Поэтому драматургия предполагает создание острых конфликтных ситуаций. А слабые драматурги, как мы видим, писали драматические произведения, над которыми сегодня можно, если не смеяться, то посмеиваться.
Так что, есть все основания предположить, что Пушкин сам подставился под критику, не ожидая, что она будет отложена на два века, и… не состоится. Ведь, если изучать высказывания специалистов о его литературном даре, то он всегда прислушивался к мнению редакторов, охраняющих произведения от вмешательств коварных случаев.
В свою очередь, добавлю, еще один штрих к его мастерству, обнаруженному в стихотворении «Зимний вечер». Здесь, в знаменитой классической строке «Буря с мглою небо кроет…», кто-то может усмотреть диссонанс (…с мгл…), считающийся проявлением признаков «поэтической глухоты». А если произнести эти несколько букв, и послушать, создаваемый ими, глухой, свистящий звук? Я полагаю, что многие услышат в нем оттенки завывания бури, описываемой автором. Т.е. – налицо использование литературного приема, называемого аллитерацией или звукописью, что свидетельствует о высоком владении поэтическим мастерством. А это – в свою очередь, отвечает на вопрос, поставленный в заголовке: не случайно, а нарочно, из добрых побуждений!
Возможно, еще одним мотивом его было – что кто-то, в последующем, вернется к найденным неточностям, а это будет способствовать более глубокому изучению нашей истории.
Свидетельство о публикации №122042206904