Рыбный день

«...Да где теперь простые, хорошие чувства? Куда подевалась любовь к родине, к женщине? Почему не может быть гармонии в людских отношениях? Те козы, живущие в хлеву  у бабушки - вот так надо ведь жить... А у нас какая цель?  Не могли ведь мы появиться просто так, без предназначения...»
Все эти мысли приходили невольно в голову юной Маши в постели, и она не могла заснуть. Её охватило этой ночью чувство странное, - ей стало вдруг страшно и с тем тоскливо настолько, что она физически чувствовала глубину своих переживаний. Она быстро, как бы под страхом смерти открыла глаза, вскочила, подбежала к окну. Там ничего нового, всё то же ночное село - фонари, синева, занесённые снегом огороды под домами, берёзы и Луна.  Только метель, ей казалось, завевала как-то по-другому, и фонари казались слишком живыми.
Она постояла перед окном неподвижно и сама испугалась, заметив свою неподвижность и отсутствие какой-нибудь мысли. 
«Да что же это такое?..» - думала она. Её мучило чувство, ей непонятное. Чувство это казалось ей сильней и больше всех чувств, которая она испытывала днём и вообще когда-либо прежде. Но её пугала его неизвестность и внезапная сила, будто она никогда и не думала, что человек способен испытывать что-то такое. Это была тоска о чём-то дальнем, будто совсем не связанная с внешним миром. Она открыла окно и вдохнула холодного воздуха, отчасти, чтобы убедиться, что она не спит и вообще жива. Ей пришли на ум строки Высоцкого -
«...Что-то воздуху мне мало: ветер пью, туман глотаю…
Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!»
Она ещё долго смотрела вдаль прямо из открытого окна. Ветер дул ей в лицо и снег бил по щекам.  В её комнате стало холодно. Очнувшись, наконец, она закрыла окно и решила перебрать все недавние мысли и понять, что было причиной возникновения этого чувства. Но все логические рассуждения и выводы, которые она делала, казались ей сейчас глупыми и неуместными. Вдруг она расплакалась.
И всё ещё она не понимала ни своих чувств, ни причин их возникновения. Так сидела она до рассвета, не думая даже о сне.
К утру прозвенел будильник. Пора мыться, есть, и идти в колледж. Но Маше, как можно догадаться, было не до этого. Этим утром ей думалось о том, что что-то очень  важное ускользает от неё и оттого мучает. Даже утром это состояние не выходило из неё. Мать зашла в комнату с тарелкой бутербродов и чаем. Маша сидела бледная, с мрачным взглядом в постели, смотря куда-то, казалось, за пределы этого мира, в какой-то иной мир. Чтобы не беспокоить маму, однако, она очнулась и попыталась вести себя нормально. Она совершенно не хотела есть. Впрочем, мало что в этот момент интересовало её, кроме чувств и вопросов, которые она сама задавала себе, но не могла найти ответы.
В ванной она посмотрелась в зеркало: бледная и растрёпанная в сером свете лампочки, с дикими глазами; Стыдливые, умные и красивые черты лица её теперь были взволнованы и взгляд опечален.  Она облила лицо водой, умылась. Оделась. Когда Маша выходила, мама крикнула ей:
«До вечера!»
- «Прощай...» - дрожащим голосом ответила Маша.
На сельской улице было свежо и снег, выпавший ночью, таял. Утро было алым. Деревья распускали свои почки: начиналась весна; сирень и вишня во дворе цвели. Маша, против своей воли, пошла в направлении озера, а не на остановку, чтобы ехать в колледж. Она чувствовала, однако, что так надо, и не пыталась остановиться. В голову ей теперь ничего не приходило, кроме песенных стихов, которые она любила тихо нашёптывать:
«- Отпусти мне грехи! Я не помню молитв.
Если хочешь - стихами грехи замолю,
Но объясни - я люблю оттого, что болит,
Или это болит, оттого, что люблю?»
Раньше эти и многие строки были ей непонятны и туманны; сейчас она ощущала дрожь в теле, вспомнив их и то, с каким выражением эти строки пелись. Все стихи, песни и рассказы обрушились теперь на её бедную голову, как озарение.
У озера стоял обелиск героям Второй Мировой со списком всех сельчан, погибших на войне. Когда Маша была ещё ребёнком, этот обелиск с огромным лицом солдата, выдолбленным из камня, казался ей живым. Здесь, ей казалось, стояла атмосфера совсем другая, отличная от всех остальных мест. Перед тем, как спуститься к озеру по склону, она постояла у памятника. Оглядела его и окрестности: по сторонам избы, дым из труб, трава, то же небо, опять голубое. Снизу - лёд.
Ко льду вёл спуск, узкая дорожка вниз, и крутой обрыв. До озера с обрыва было метров восемь. Летом отсюда можно было бы спрыгнуть в воду. Внизу, на уже тонком весеннем льду, сидело ещё четыре-пять рыбаков. Маша спустилась до обрыва. Села на мокрую прошлогоднюю траву.
Всё ещё непонятное чувство тоски за что-то неземное разрывало её; всё тело её дрожало. Она прошептала строки:
«- Я знаю, зачем иду по земле -
Мне будет легко улетать...» - И прыгнула в озеро, пробив головой лёд. Рыбаки, бывшие поблизости, кинулись к воде, но было уже поздно.