Обморок повесть. Продолжение сборника

                О Б М О Р ОК
                повесть               
          Мистика – это знания о Законах жизни Вселенной и Законы этой жизни. Ключи от этих знаний отняты у людей за их злодеяния над Природой.
Из эзотерии.               
Все неологизмы взяты из «Розы Мира Д.Андреева.

           Часть         
             1               
– Кто ты? – уставился Рудаков на возникшую из ниоткуда девушку.
– Ке-етти…
– Катя, значит. А где мы, красотка? – озирается генерал на небоскребы.
– О, кей! – игриво возмутилась она, – сам пожелал прошвырнуться по Голливуду, а теперь придуряется.
– А-а, – припоминает Михаил Потапович свои мысли на счет Америки. – Ну и…
– Заглянем ко мне.
         «Странно, – соображает Рудаков… – Впрочем, с Голливудом, может быть, и розыгрыш. Но кто же она? – с такими явно ненашенскими выходками. Оч-чень недурна собой…белокурая бестия. Такой мягкой, золотистой кожи у наших баб нет: зазывающая улыбка; мягко-синие, с чуть заметной дымцой, глаза; длинные, матово-розовые ногти-коготки.
– Мише-ель,  – оборвала она его раздумье.
«Голос с бархатными нотками. Ого! Она мое имя знает! И звание? И должность?» И Рудаков не понял – как? – но они уже в уютно обставленной комнате. Девушка изящно скинула атласный малиновый халат, а лифчик вроде сам слетел с упругой груди, и на генерала брызнула румяная белизна с пунцовыми пиками сосцов. Он бросился их целовать, жадно поглаживая упругие бедра.
– И сохранилась же!
– Это у нас каждая умеет.
«Уме-ет…вот бы моей бабе так же!» – ласкает он игривую фигуру бестии.
«Ну же, Мише-ель»…–  задорит она его.
«Поро-одистая…сбросить бы годков…резва. Но и мы…» – храбрится генерал. И чем грубее стремится к первобытности он, тем проворнее в этом она. – «Ого-го! Есть еще порох!» – радуется Рудаков, тяжело дыша.
– Мише-ель, кокетничает Кетти, щекоча языком его волосатую грудь. – Ты  ладно скроен и крепко сшит, а  жена у тебя симпатичная?
– М-м-м, – ревниво мычит он.
– Тебе с нею так же приятно?
– Отстань.
– Недот-рога-а… – Кетти, хищно изогнувшись, ласкает его сочными губами, языком.
– Ничуть, – обалдел Рудаков.
– Тебе так нравится?
– М-м-м…
– Тебе со мной хорошо? Ну вот и славненько – он у нас опять поправился.
– Зина у меня не глупа, – опять расслабясь, рассуждает Рудаков. – Но и не дальновидна, как большинство обеспеченных женщин. Пришлось, правда, после накачки от начальства за семейственность на службе  отдалить ее от себя.
– Как  за семейственность? Свое же дело,  свои люди.
– Этого тебе не понять. А из медиков мне и так  никто не возразит.
– А твои подчиненные – коммунисты? У вас все  коммунисты?
– А у вас все – бизнесмены? – огрызнулся он.
– Конечно. Каждый старается дорастить цент до доллара. А доллар…
– На это и у нас  мастера.
– Коммунисты же против золота…
– Какой дурак тебе это намолол? А впрочем, недоумков всегда хватает, – спохватился Рудаков. – Коммунисты, говоришь… Коммунистом еще надо стать! – показал он на связь головы и сердца, прикрыв при этом простынею вялую наготу. – Как малышу на ноги, чтоб пойти, держась за руку партии, а уж потом, может быть – и самому с партией.
 – Я сейчас, – упорхнула Кетти на кухню и задзенькала посудой в буфете.               
        «А коммунист ли я? – задумался Рудаков. – С тестем, моим непосредственным начальником, генерал-полковником инженерных войск в подмосковном заповеднике «рыбнадзорили» красную рыбу. Да не сами, а на «блюдечке» егеря поднесли, полный багажник. И не тестева бы рука, не видать бы так быстро мне ни генеральства, ни «Ласточки». Так и живем сверху до низу. Уставать стал: в голове какие-то перезвоны. Не махнуть ли к сыну в Ялту: позагорать, внучат понянчить. А «Ласточку» на Яровцева оставить: деловой офицер, биография без задиринки и в полковниках засиделся, – Рудаков представил другого в своем кресле. – Эко раскис, – подобрался генерал. – «Бывший», – зашепчутся знакомые. – Нет, во всех тонкостях «Ласточки» Яровцев еще не кумекает. А беспартийные…– почему-то сбился с мысли генерал. – Это, может быть, она считает нас всех коммунистами. А мы до сих пор…в четвертом колене социализма, а докатились… но об этом и помыслить страшно. А меня на этот пост кто поставил? Народ? Куда там…»
– Хорошо думаешь! – решив взять его голыми руками, – кокетливо подошла Кетти.
– Как? – опешил генерал.
– С тебя хоть «Мыслителя» пиши, – видя, что промахнулась, вильнула девушка, целуя его.
«Неужели усилители мысли? – екнуло у генерала сердце. – А о чем я собственно думал? Так, в общих чертах. Но это же наша подоплека, – спохватился он, что продолжает думать для «нее». Задушу!»
«Что за чертовщина? – вздрогнул Рудаков, проснувшись. Приник к горячему телу жены, чмокнув ее в паутинку знакомо пахнущих волос, как бы извиняясь за приснившееся. Шевельнулся. - Эт-того еще не хватало, с женой-то под боком… молоденькая приснилась…вот бес попутал…ох уж эти перезвоны в голове».
– Ба! Он еще в постели! – слышит Рудаков знакомые голоса в  прихожей. – Михайло Потапыч!
Рудаков, накинув халат, вышел к друзьям.
– Не ждал?
– Нет, но рад. Извините за затрапезный вид,  занемог слегка.
– Потому мы и здесь. В твоей малотиражке заметка о тебе вышла.
– Кто разрешил?! – рявкнул Рудаков и добавил мягче. – Вот черти. Ну, я им…
– Зря – оперативность подчиненных надо ценить
– Вот  и оценю…
         Жена юркнула на кухню, и оттуда аппетитно запахло, а друзья, вспомнив академию, подпольно прошлись по коньячку, разговорились, заспорили.
– Газетешка так себе, – заметил генерал-лейтенант пехоты Геннадий Андреевич Летный. – Я после вчерашней вечеринки запасся ею, но по привычке пробежав ее глазами, употреблять передумал. Послушай, Миша, пощечину материализму.
         «Машинист поезда 1254 не придремнул, но все-таки вздрогнул и протер глаза, едва успев притормозить состав, – так внезапно женщина возникла на шпалах, в белой сорочке, развеваемой ветром, отчаянно размахивая белым платком. Машинист потому и оторопел, что увидел ее внезапно, – за мгновение до этого ее там не было. Однако, пройдя по шпалам в узком луче прожектора, он никого не обнаружил. Пожав плечами и стряхивая озноб с плеч, он прошел вперед: мальчик с девочкой, лежащие на шпалах связанными спина к спине и с кляпами во ртах, не знали, кто ими так распорядился.
Над машинистом запосмеивались приятели.
– Да вот же она! Вот эта и остановила меня, – придя с милицией к детям, узнал он на портрете свою ночную гостью.
         Отец с мачехой переглянулись.
– Мы ее в прошлом году схоронили, – всхлипнул мальчик.
– Ну, знаете ли! – развел руками машинист. – Может, вы и на шпалах связанными не лежали?
– Лежали, – оробели дети. А взрослые знобко переглянулись».
– И эти бабкины побрехушки – ваши доказательства зарождающейся науки? – усмехнулся Рудаков.
–  Миша-а, это какая-никакая, а пресса.
– Ты газету для чего припас? Вот и используй по назначению, – усмехнулся Рудаков. Так же и в моей газетешке о моем здоровье. Какой я, к черту, больной?!
– Вот-те раз! Не больной, а в рабочее время дома валяешься. Да ты и сам сказал, что тебе нездоровится.. Дай-ка, Петя, твою «На досуге» – в ней про свадьбу пишут.
         «Жена проснулась расстроенная и рассказывает мужу: «Мы Леночку десятилетней похоронили, а она сегодня уже невестой мне приснилась и просит принести ей мое подвенечное платье. Выйди, говорит, чуть свет на шоссе и с третьей машиной, она грузовая будет, крытая брезентом, в ней молодой лейтенант сидеть будет, – передай платье».
– Бредни, – усмехнулся муж. – От Леночки косточки  остались.
– Вот именно, бредни, – согласился Рудаков. – Не понимаю, для чего бумагу изводят?
Миша, не перебивай, – одернул друга Геннадий, а Петр Похлопал их по плечам. – Читай дальше.
         «Схожу – ничего не потеряю, – настояла мать.
          Полоска зари все шире разгорается на горизонте. Свежестью ли утра, необычностью ли ожидаемого знобит женщину. Вот и первая приземистая машина показалась – мать проводила ее долгим взглядом, машинально отметив вмятинку на заднем крыле. Вскоре пробежала и другая, чуть повыше первой, с брезентовым кузовом – у матери захолонуло сердце; побледневшими губами она зашептала молитву. И вот, с навернувшимися слезами она заступила дорогу грузовику, крытому брезентом. Заступила уверенно, зная, что не ошибается.
– Вы с ума сошли? – высунулся из кабины усталый молодой лейтенант, а солдаты, в кузове с открытым задом взяли автоматы наизготовку.
– Не положено нам останавливаться! – кричит лейтенант срывающимся баском. – Ради всего святого, посторонитесь! – его рука поползла к кобуре.
– Солдатики! – упала мать коленями на не прогретый еще асфальт, остановив этим руку офицера на полпути  – Не сочти меня свихнутой, сынок, – не вставая, продолжает мать. – Но должна я тебе передать, что дочь просила. А чтобы ты поверил мне, расскажу, как все было.
 – Почему мне? Откуда меня знаете? – подобрался лейтенант, соображая, как быть.
– В своем я уме, – запричитала мать, торопясь объясниться. – О тебе и о твоей машине мне дочка сегодня  сказала.
– Не знаю вашей дочки, – дрогнул лейтенант. – Не до этого нам теперь, издалека мы; да встаньте же! – опомнился лейтенант и кинулся к женщине.  Уж больно неожиданно все, – распутывает мать свои мысли. – Получается все, как дочь обсказала, – и  мать поведала лейтенанту сон.
         Водитель посигналил. И можно представить, как поступил бы современный молодой офицер, выполняющий секретное задание и уже многие сутки недосыпающий в пути: скоро опять поднимется убийственная для их груза жара, а тут какая-то тетка со своими мистическими бреднями; пришить ее, а за бдительность еще и награда положена. Но матери повезло: Андрей Геннадьевич Летный учился не только в советском ВУЗе, но получил воспитание и у своего деда, георгиевского кавалера и у отца, генерала пехоты, поэтому для лейтенанта имена Канта, Месмера, Шопенгауэра – не только имена. И все-таки, офицер озадачился.
– Не положено, мать
– Больно уж она просила, – дрогнул у женщины голос и мелко задрожали губы. – Одна она у меня,  –  сказала как о живой. – Господь не порадовал нас более.
«А нам положено, что ли, загибаться на чужбине по чьей-то воле? – возмутился в душе лейтенант. Не пограничная здесь зона, а вовсю уже  Россия; и не человека взять просят, не «свидетеля» и даже не пакет подозрительный, а обрядовую тряпицу».
– Платье у вас с собой?
– При мне, сынок, при мне! – обрадованно разворачивает мать свое подвенечное сокровище.
          Из кабины высунулся водитель, тоже усталый мальчишка. А мать ласково расправила ослепительно-белый наряд своего далекого девичества. Лейтенант нахмурился, размышляя: не может женщина играть самым сокровенным для нее. И чтобы развеять даже намек на «чертовщину», пояснил:               
Везем мы вашей дочке «жениха», в оцинкованном гробу, – и взял у матери ее драгоценность.
         Мать охнула, округлив глаза, запричитала молитву, осеняя крестом и себя, и лейтенанта, и машину, и все человечество».
         
 – И давненько вы о загробье задумались? – иронизирует Рудаков.
– А загробья и нет, – возразили товарищи. – Тут совсем иное.
– Да-а, – задумался Михаил Потапович.
– Миша, а Миша! – теребит Зинаида Максимовна мужа.               
– А-а? – проснулся он.
– Ты что это, голубчик, разговаривать во сне начал?
– Да? Разоспался я… – потер он лоб. – Черт-те что снилось.      
         А в голове все тот же перезвон. Рудаков тщательно привел себя в порядок, но перезвона не стряхнул.
– Что с тобой, Миша, на тебе лица нет? – встревожилась жена. – Может, врача вызвать?
– А ты у меня на что, черт возьми? – взорвался Рудаков. – Ты же знаешь, какая сейчас горячка на «Ласточке» – расплылась, обабилась – профессию свою забыла.
–  Ты же сам…
–  Сам! То – на работе…
          С кухни пахнуло чем-то кислым, и до Михаила Потаповича дошло, что снились покойники – его передернуло. «Кто-то давит на волю», – догадался он. – Хоть это и невозможно: деятельность «Ласточки», новейшего электронного чуда под моим контролем – разведке и носа не подсунуть, но в расцвет паропсихологии…А мы как раз разворачиваемся как на марше, – но генерал из опасения не позволил себе додумать.      
          На работе он осмотрел прибором  все закоулки – чисто, а на душе неуютно. Защищаясь от Космоса, несмотря на энергоэкран над городком, генерал дистанционно подогнал свой броневичок под экранированную крышу института и покинул здание. Дома, приняв коньяку, поудобнее устроился в кресле с книгой, но даже двойным восприятием: зрением и образным дешифратором печати смысл книги не доходит до сознания – забивает разрастающийся в голове перезвон, как от праздничных колоколов.
      «Ничего, – утешает себя Михаил Потапович. – Сотрудникам порой тоже невмоготу, а не даю же им поблажки. Подтянуться»! Но улучшения не пришло: даже лампочки индикации заговорщиски подмигивают: отдохни. «Доложить – отстранят, а это сейчас недопустимо, сросся с «Ласточкой» – как часть себя чувствую ее. Даже Яровцев не улавливает всех тонкостей в работе нашего электронного чуда. Надо разобраться в себе». – генерал усложненным тестом проверился через «Ласточку», на экране высветилось: «здоров».
– Спасибо, «птичка», – погладил он клавиатуру.
        Оставив за себя полковника, генерал укатил домой; выпил и через несколько минут едва дополз до телефона. Промывание желудка и тонизирующий укол остановили плавающий мир больного.
           Суббота началась обычно, да иначе закончилась: сослуживцы шепчутся… «Надо докладывать», – решился генерал; собрал по селектору информацию и дал распоряжения персоналу.
– О-о-о! – схватился за виски генерал – перезвон заполонил голову,  кабинет,  весь мир.
– А вот и Миша! – встретили его друзья.
– Опять вы мне снитесь! – застонал Рудаков
– Э, нет.
– Но вы же мертвецы! – «мертвецы» прозвучало как «мерзавцы».
– Ты в другом измерении, – возразили ему.
– Нет такого! – рявкнул Михаил Потапович.
– Вот-те на! Ты же ученый, доктор физико-математических наук, а уподобился школьнику.            
– Понимаю, что нездоров и, видно, в бреду. А я…я же на работе!
– Вот это уже бред! – воскликнули друзья. – Твоя генеральская оболочка лежит в отделении нейропсихотерапии твоей «Ласточки», а с нами - энергия твоего интеллекта – так называемая «душа» – энергия твоего сознания в узде магнитного поля планеты. Мы надолго здесь, так как наши тела – прах, а перед тобой дверь еще не заперта. Вслушайся-ка в слово «обморок» – морока – обморок-а. И мы при жизни звонили на весь мир, что жизнь конечна, а за гробом пустота. Но тело – прах, а дух вечен, он совершенствуется, переходя из тела в тело, как из костюма в костюм. «Жизнь – способ существования белковых тел» – повторишь ты за Энгельсом – это мелкомыслие. Энергия материальна, и это тебе известно – закон сохранения энергии изучал. Об этом здорово сказали фантасты. Представь, Миша, скачок человечества, перешагнувшего, как через старый порог, через свои догмы. Но вам удобнее катиться к катастрофе духовности и этим губить очередную цивилизацию. Вам факты нужны, но удобные для ваших догм, а по-новому включить разум вам не по силам. Властелины Природы! Ха – ха! Идиоты. И мы такими были; мы  – крошки ломтя Природы, энергии ее разума, Миша; от Природы только пользы ищете, а надо бы и самим полезными ей быть.
– Хватит! – зарычал Рудаков, ударив в пустоту кулаком. – От вашей ахинеи тошнее, чем с похмелья; ваши доводы – суть мои сомнения. Проклятый бред!
– Нет, уважаемый, ты в обмороке. А здесь так называемая вами «материалистами»  «мифическая» твоя  душа.
– Значит, по-вашему, всякие там привидения…
– Не спеши, Миша, мы – часть энергии, которой человек подвластен, особенно в состоянии покоя, так как сам  – частица этой энергии.
– Кажется, начинаю понимать,  – очнусь и…– напрягает он волю к пробуждению.
– Не лукавь, Миша, здесь это невозможно, но люди неисправимы в своем криводушии, особенно политики и ученые. Еще кандидатик или студентик может предположить невозможное, положась на авось интуиции, и наткнется на истину – открытие! Но ученый…фактов у тебя, Миша, нет о нашем существовании и разговоре с нами, а без фактов твои сообщения – ничто: мало ли что тебе пригрезилось, пусть даже своя таблица Менделеева – ее еще выверить надо, потом доказать, так ведь у вас.
– А как же человечеству открыть глаза? – сдается Рудаков.
– На это решиться надо… есть лазейка, правда, эфемерная.
– Ну…
– Больно нетерпеливый. Как бы ты стал объяснять дикарям  суть огня?
– Жестами, мимикой и словами объяснил бы явление, назначение, применение… и опасность  пользования им.
– Браво! И  они бы тебя съели сырьем.
– А как же тогда?
– Добыть огонь, показать свою власть над ним и потом дать им обжечься. А потом уже, при полном к нему и тебе почтении учить пользоваться им. Энергии твоей «Ласточки» может хватить на несколько секунд контакта с нами.
– А потом?
– Растолкуй людям – ЧТО они видели!
Лицо больного порозовело: он открыл глаза – врачи радостно переглянулись.
– Лежите, лежите, – предупреждают они его попытку подняться. – Ваше здоровье в вашем покое.
– Покорно благодарю, – окончательно пришел в себя Рудаков. – Покоя, – он кивнул на ложе. – Предостаточно было. Извините за причиненное беспокойство, – сел он, бодро улыбаясь. Звон в голове исчез.
– Мундир мне, пожалуйста.
– Молодцом! – одобрили медики. – Геройский у нас генерал: чуть встал и – на коня, шутить изволит. – В пижаме  побудете. Как самочувствие? – улыбнулась заведующая Роза Ивановна, женщина в расцвете второй молодости.   
 – Отличное. Мундир, пожалуйста, и побыстрее, – нахмурил густые брови Рудаков.               
 – Вы здесь – больной, товарищ генерал, и прошу не…
 – Мундир-р-р-р! – рявкнул генерал, как перед строем, «смир-р-р-рно»!   
 «Больной не больной, а – генерал. А больной генерал – прямой начальник – еще хуже», – рассудила  Роза  Ивановна, зная его кипятковый характер.
– Принесите, – кивнула она сестре.
– Вот люди… – смягчился Рудаков. – Обязательно подстегнуть надо.
– Вы же больной…
– Не больной, а слегка переутомленный. Тссс, и то был, – облачаясь в мундир как в доспехи, с хитринкой пояснил генерал. – А теперь так отоспался, что на год хватит; тут идея в голове вызвенелась: понимаете, всю жизнь ее ждал, а она ко мне – во сне, как к Менделееву, а вы – больно-о-ой.
– Вам жена звонила, сказала, что зайдет, – пробует удержать его Роза Ивановна, ожидая ответа из Москвы на запрос о случившемся.
– Дома встретимся, – отмахнулся Рудаков.
           «Если блокировать ракеты, а энергию запуска в один пучок!» – срывает Рудаков на ходу блокировки готовности, не ведая о том, что из космоса они уже переблокированы. А дежурный персонал, видя неладное, шлейфом тянется за начальником: одни пытаются задержать его вопросами о здоровье, другие откровенно стали оцеплением у пульта. Генерал раздвинул было оцепление, но сотрудники в ужасе повисли на руководителе, берегущем свою «Ласточку»  как зеницу ока.
– Товарищ генерал, – решилась начальник пульта, старший инженер Стронцева. – Это мое рабочее место! –  напружинилась она чуть не со слезами на глазах. – И за него отвечаю! И не только перед вами.
– А теперь, милочка, сам отвечу, – настойчиво отстранил он девушку. – Пустите же! – стряхнул он опять повисших на нем людей. – Слепцы! – упрекает он их, будто сотрудники без информатора могут знать его мысли. – Стоять у двери торжества разума и не открыть ее! – и рука его легла на пульт, а указательный палец завис над беззащитной кнопкой, кроваво блестящей лаком, а левая рука прошлась по тумблерам, включая готовность.
– Это же война! – раздались приглушенные страхом вопли персонала.
– Помогите! – заломила стройные руки Стронцева.
– Где Яровцев?
– Позовите Яровцева!!! – загалдели сотрудники.
– Уже вызвали.
         Рудаков, зная медвежью хватку своего заместителя и железный его характер, хоть и самого бог не обидел ни тем, ни другим, заспешил. И сильные руки схватили его за подбородок в «замок», резко запрокидывая ему голову, но кнопка под пальцем уже затонула.
          Офицеры барахтаются на паркетном полу, а персонал оцепенел, глядя на погасшую индикацию пульта; сначала люди застыли в ожидании неминуемой катастрофы, закрыв головы руками, будто не боевые ракеты рванулись к своим целям, а их высокий, матового свечения потолок сейчас рухнет на них. Где-то звенит муха. Потом ужас ответственности за содеянное сменился ужасом беззащитности:
– Не сработала! – прогремел по залу шепот страха.
Лицо Рудакова побагровело от напряжения и гнева. Яровцев разжал тиски.
– Извольте объясниться, товарищ генерал, – железным голосом прогремел полковник, полагая, как и остальные, что погасший пульт – дело рук начальника.
        «Теперь никому ничего не объяснить,  – сник Рудаков, тоже не понимая, что произошло с пультом. – Хоть снова падай в обморок, чтобы спросить у друзей, и понимая, что без конечного результата его действия бессмысленны и преступны. И никогда уже не повторится возможность…– ссутулился он, сидя на паркете пола. – Вот народец».
– Объясните же, что все это значит, – опомнилась Стронцева. – вы же заявили, что вы сегодня в ответе. Мы надеялись на «Ласточку», как на Бога… а случилось и – пшик.
        Все заволновались, заспорили над поверженным  молчащим начальником.
– Не галдите, – поднял руку дежурный электрик Вася – парень разбитной, смекалистый и расторопный. – Свяжите этого психа. – Разошелся электрик, указывая на поверженного начальника и утирая холодную испарину со лба. – Упредил я его, хоть и наделал вам работенки, – улыбнулся он. – Едва успел кабель питания перекусить.
– О-о-о! – взвыл персонал. – Память!!! –  Вся работа насмарку!
– Я  что-нибудь не так?…А, ребята?…
– Москва вызывает, – сообщила техничка.

                Часть 2
– Как в «Ревизоре», – боднул головой воздух Рудаков, поднимаясь на ватных ногах и ковыляя к телефону. «Как доложить Москве, что вместо открытия, а открытия ли? – прибредилось в обмороке, а наяву сорвалось: персонал помешал провести эксперимент космического значения – какой я  после этого начальник? Генерал? – эксперимент обернулся экскрементом. А где санкция? Это победителей не судят, а я? Мальчишество! Бредни…вот ведь… глупая осечка, а «Ласточка» парализована;  доруководился: электрик оказался сильнее, а техничка сообщает о связи с Москвой, и это под моим руководством. А что бы я сделал, если бы кто-то из подчиненных?…и это не во сне и не в обмороке. Вот и я этого же заслужил. Права Стронцева: взялся –  рули».
– Кабель срочно заменить временным; по документам ускоренно, посменно повторно ввести данные. Возобновить их обработку ускоренным темпом! – распорядился он.
 – Да, – взял он трубку телефона. – Рудаков слушает.
– Что у тебя там за свистопляска, Миша? – услышал он слегка раздраженный голос тестя – генерал-полковника Василия Петровича Овцева.
        «Как ответить: отговориться и, пока суть да дело, «заретушировать» все – на этом структура держится: выдаём на «гора» то – что требуется, а потом авралим, наверстывая. Но уж больно серьезное заварилось: прорыв во что-то невероятное.  прибредилось? Нет… Рудаков не нашел подходящего слова. А доложить – как есть: сам любого бы за такой доклад в психушку спровадил. Правы бестии покойные: все по их выходит. По-видимому, не ведомые науке силы вышли через мой интеллект на контакт с нами. Но это же метафизика! – чушь. А парализованная «Ласточка» – факт».
– Товарищ генерал-полковник, – начал он официально. – На моем объекте по моей вине произошла авария, поэтому до выяснения причин прошу сдублировать работу «Ласточки», проконтролировав ее «мертвое» время. Василий Павлович, – перешел он на доверительный тон, – надо срочно встретиться, сразу после восстановления «Ласточки». Ее, налаженную, оставлю на Яровцева. Причины аварии загадочно опасны – это не для телефонного разговора.
– Хорошо, – согласился начальник. – Позвони дополнительно.
– Есть, – ответил генерал.   
        «Ласточка» очнулась через полчаса – это долго в конкуренции: многое может успеть соперник, а соперник – Америка.
          В восстановительной работе можно позавидовать энтузиазму персонала, вновь зауважавшего своего начальника за его хватку – такова жизнь страны: трудности одолеем и переживем, а по чьей вине? – разберутся, кому следует.
Рудаков на персональном самолете вылетел в Москву, а «Ласточку» временно принял генерал-майор Яровцев, срочно произведенный – не зря барахтались на полу.
        Рудаков и Яровцев питомцы сибирской тайги: оба физики, здоровяки телом и характером – это общее. В остальном они разные люди: Валентину Павловичу Яровцеву никто не помогает добывать звездочки.   Со школьных лет у Вали на кухне его уголок был загроможден потрохами работающей радиоаппаратуры. Ничего он не изобрел в своем селе, но Америку отчетливо слушал, чтобы не мешать остальным, в наушники. А на магнитофоне, новинке того времени, тоже добился чудес: целый оркестр записал из концертов по радио, добавив свое сопровождение на гитаре, баяне и ложках – одновременно. С отличием по физике и математике закончив школу, ушел в армию, а вернулся радиоспециалистом первого класса. В селе работы по профилю не нашлось: на Почте предложили катера горючим заправлять, вот и уехал в Новосибирск, где его никто не ждал, прошел по конкурсу в НЕТИ, с отличием закончил факультет радиоэлектроники – начал мальчишкой с радиоламп и дошел со временем в ногу до интегральных микросхем. Его принял Академгородок. Потом он услышал о «Ласточке», и попросился – его направили. С Рудаковым сошлись характерами, но не взглядами. А в личной жизни в женихах ходил недолго: на факультете быстро с Анютой нашли друг друга. С тех пор и в семье, и в работе вместе, но каждый, со своей изюминкой. Верно, Валентин чаще верховодит хрупкой, но энергичной Анютой, подтрунивая над нею по мелочам. Она не остается в долгу.
– Что ты мне на «кастрюльках» объясняешь, как первоклашке! –  весело возмущается она.
– Так проще, доходчивее и наваристее, – размышляют они частенько над сложнейшими процессами электронных связей.
         Валентин Павлович заместителем у Рудакова, а Анюта начальником отдела первичной обработки информации. И если муж силен в интеграции, то жена оставляет его с «носом» в дифференцировании, доказывая ему это и на кухне. Они - ученые инженеры. И тут Валентин обошел Анюту: он доктор, а она кандидат технических наук.
– Понимаешь, Нюта, – ласково рассказывает он жене о курьезном случае. – Пригласили меня соседи помочь, сами уже зашились. Ищу по схемам неисправность. Верно, засиделся – каверза попалась, а за мной шепотки: «буквоед какой-то». Если бы я в шкафу возился – понятно. А тут: вокруг стола ходят…И я назвал им номер шкафа, ячейки и неисправный элемент.      
          Недоверчиво пошли они заменять его. Машина, разумеется, заработала. Так они мне, пожимая, чуть руку не оторвали и спиртишка плеснули, вроде у нас своего  мало.
– Ах ты  алкоголик! Без меня!
– Принес без тебя, а выпьем при случае вместе. И механик у меня в масть: Андрея Зубова знаешь?
– Еще бы…да ну тебя! Ты можешь серьезно?
– Ладно–ладно…так вот, Андрей тоже заочно отыскивает неисправности. Но это же механика, железяки, их видеть надо – он еще ни разу не ошибался.
– Конечно! Сам механика подбирал. Послушай, а чего это технический  гений  в полковниках засиделся?
– Дорожка роста на «Ласточке» закончилась – на нашей «птичке» выше не взлететь, хоть она и космического масштаба.

          Яровцовы первыми заметили странности начальника, но подстраховать его не успели, слишком бурно развились события. А на следующий день дома…
– Поздравляю генерала! – повисла Анюта на шее мужа, затяжно, как под «горько», целуя его. – А говорил  роста нет.
– Сдаюсь. Но не таким бы образом. И тебя поздравляю «генеральшей».
 – Да ну тебя, – весело обиделась жена. – А ведь правда: ге-не-раль-ша.  Фу, вульгарно.
– Ладно, генеральша-доцент, давай-ка за стол, по рюмашке за звездочку, а у меня их две. Но Что это обрушилось на Потапыча? И о чем сейчас разговор в Москве?
– Жди «коррекций» за мертвое время.
– Много ли «дыр» успела нам Америка наделать. Не накрыл ли нашу «Ласточку» их «Икар»?
         Дружеского разговора в Москве между родственниками не получилось: где вмешивается чертовщина, там взаимопонимание исключено: на то она и чертовщина. А чертовщиной – мистикой мы привыкли считать все, что неприятно и непонятно нам. А светлонепонятное – чудом. И хоть Америка не захотела или не успела насолить нам в наше «мертвое» время: – все равно, никаких чертовщин нам не надо, и обратного хода для Рудакова нет: конечно, генерала обследуют анонимно, не подрывать же репутацию, но Яровцева с «Ласточки» уже не убрать и не разжаловать – не за что. А двум медведям в одной берлоге делать нечего.
– Новое, достойное тебя место подбирать будем, Миша, – улыбнулся Василий Павлович.
«Достойное тебя». Это как же понимать? Повышение или все сначала?»  – соображает Рудаков.
– А чего я достоин? – обронил он.
– Многого! Вон в какой полет «Ласточку» подбросил! – Американцев контролируем, а пока успокойся… не жалеешь ты себя, зятек, как в «белой горячке» – черти снятся.
– Не черти, а умершие друзья, – огрызнулся Рудаков.

           Михаил Потапович вернулся домой для обследования через «Ласточку». Жена теперь медэкспертом на ней, а Роза Максимовна, жена Василия Павловича - ассистентом.
           Исчезли стены, и плавает Рудаков в невесомости, понимая, что он во сне, а вокруг совершенно реально летают светящиеся люди, но их каким-то черным ветром оттеснило, и уже вокруг нечто, похожее на кентавров, но тела не лошадиные, а звероящеров. А он, едва пожелав, летит, куда захочет.
– Сначала ты видел даймонов – сверхлюдей, первое человеческое народонаселение Земли, они для нас иноматериальны, – слышит он голос Геннадия Летного. – Потом «кентавры», как ты их мысленно «окрестил» – это раругги, потомки доисторических ящеров, они очень тупы и столь же воинственны. А теперь видишь верхом на них существ, похожих на ваших биороботов из ваших фантастических фильмов, они – ваши настоящие соперники за место на поверхности планеты: лишены эмоций, но гораздо умнее и совершеннее вас. Это низший уровень – инфрамиры, а я при тебе, как Вергилий при Данте. Но на сегодня хватит – врачи волнуются.
Рудаков очнулся.
         Первое «колдовство» «Ласточки» над ним ничего не выяснило, кроме каких-то мутных нервных сдвигов психики.
– Это от неопределенности в будущем, – решили врачи.
– Миша, ты почти здоров, – заверила его жена.
– Что значит, почти? – и он решил поделиться с ней виденным.
          У нее округлились глаза: такого быть не может, зачем тогда медицина и техника, если ничего не обнаружили, а у мужа симптомы «белой горячки», а он не из пьющих. «Белая горячка» от переутомления? – хоть диссертацию защищай.
– Миша! Мишень-ка-а-а! Мишуля-я—а-а, – почти сквозь слезы трясет она мужа. – Что с тобой?
«Обратиться за помощью выше? Куда ещё? – институт нейропсихотерапии на «Ласточке». Собрать консилиум? – предать огласке. И кувырком карьера мужа и всех, связанных с ним, ведь «Ласточка»  его детище. А он  псих…А не вирус ли это»?
 – Что ты голосишь, как по покойнику, – настраивается муж на ироничный лад. – Ведь все идет как по писаному, как покойники говорили. Зинок, пожалуй, отдохну, что-то притомился.
– Да, Мишель, конечно, постель разобрать?
– Я в кресле.
          Пространство мгновенно расширилось, и сопровождаемый  даймонами ментальный Рудаков понесся по нему, как рыба в воде, но мгновенно преодолевая любые расстояния.
– Вы у меня  – почетный эскорт? – с усмешкой обратился он к даймонам.
– Миша, – ответил голос Летного. – Меж вами интеллектуальный барьер, общаться не можете, а они здесь, чтобы тебя опять не похитили темные силы, а их на нашей планете, и светлых и темных  более двух сотен слоев.
– Кто они такие?
– Повторяю - первое разумное население планеты, когда еще Гагтунгр – инфрофизический куратор Земли не изнасиловал ее духовно. Поэтому их развитие идет по светлому пути, и они на ступень – эон выше нас интеллектом, а по отношению к нам иноматериальны – невидимы. Они охраняют нас от темных сил и помогают нам светлее мыслить. Тебе, Миша, вообразилось, что додумался до чего-то, а это ты настроил  свой разум на нужную волну и принял необходимую информацию. Развитие Космического интеллекта до совершенства – цель существования Вселенной – так можно упрощенно сформулировать…
– Миша! Очнись! Что с тобой? – всполошилась жена, увидев безжизненного мужа с открытыми глазами и с очень слабым пульсом. – Нюхни-ка, – поднесла она нашатырного спирта, и Рудаков видит растворяющихся в пространстве даймонов, а возле себя  прорисовывающуюся испуганную жену.
– Ну вот, так и не понял до конца, – вяло пробормотал он.
– Помешался! – метнулась она к телефону. – Надо спасать. «Спасать» прозвучало в сознании как «спасаться»: спасти его,  значит, и свое благополучие.
– Мама! Скорее приезжайте с папой! Что? С Мишей что-то творится. Не знаю. Не телефонный разговор…
 
         К Рудаковым пожаловали тесть с тещей и ещё двое: средних лет мужчина и женщина – нейротерапевт и нейропсихиатр из Москвы. Михаил Потапович хотел  было  возмутиться вторжению, но сообразил, что он потерпевший, аварийщик, генерал в самоотставке. Двухчасовая возня с ним на «Ласточке» ничего не просветлила: есть данные, не поддающиеся  расшифровке.
– Без своего Шампольона не обойтись, – невесело пошутил тесть.   
– Мишенька! Сынок! Расскажи, что ты чувствуешь, ощущаешь в этих своих состояниях, – по-матерински просит Роза Максимовна.
– Как в сказку попадаю.
– А ты, милок, попробуй рассказать: это же  сон, только сон. А сны незазорно рассказывать.
И Рудаков начал «исповедание».

– Посмотри, что они надумали! – воскликнули  Геннадий с Петром. – В таком случае,  «поможем» и…
         Рудаков онемел на полуслове, и его мир наполнился призрачными существами. А медицинский консилиум хлопочет над его обмякшим телом.          
         Михаил же, ментальный, полетав над ними, унесся в иные измерения. И опять голос Летного сопровождает его.
– Разве «Божественная комедия» не художественный вымысел гения?
– Нет. Это художественный показ гением этажей земного многослойного населения. Это не люди, а их шельты, в проторечии души получают по заслугам за содеянное человеком на земле. А даймоны трудятся, чтобы убавить их преждевременное переселение сюда. Они тысячелетиями ищут контакта с людьми, но черти –так называем силы зла – всячески препятствуют этому, ведь излучения наших мучений – их хлеб, поэтому они толкают людей на грех. Пока только мы, умершие, являемся связующим звеном между даймонами и людьми, да и то только искупив свои грехи перед силами Света.
– А праведников совсем нет?
– Очень мало. И становится все меньше, но только они – строители Добра. А Зло – это антикосмос, инфрафизика – тьма.
Приборы осатанело чертят графики состояния пациента, но в этих каракулях здравомыслящему не разобраться.
– Придется подключать весь институт – случай чрезвычайно необычный, такого медицина пока не знает, – пришли к выводу медики.
– Без шизофреника не обойтись, – невесело пошутила Роза Максимовна.

                К  «ЛАСТОЧКЕ»
        Оговорка Розы Максимовны о шизофренике натолкнула Василия Павловича на догадку: не шизофрения ли у Рудакова, только уж в больно необычном проявлении. Он вспомнил сюжет французского фильма о «невезучем». Не поискать ли сходственного больного? И нашли: толкует о каких-то аппаратах, передвигающихся по Луне, о загадочных существах вокруг них. И видит это наяву, но не глазами, а как? – объяснить не может. Василий Павлович обмолвился об этом с Розой Максимовной. Она удивилась – во что выросла ее шутка, но, поразмыслив, согласилась. И ученые медики с шизофреником у Рудакова в ожидании «сеанса» его «инобытия» – это, как погружение в сон – неконтролируемо.
           Ментальный Рудаков ускользнул от врачей, и стрелки самописцев пляшут.
– Вольготно же ему, – заметил шизик.
– Что?… с ним, – вскинулись они.
– Общается с какими-то даймонами через шельт своего покойного друга.
– Ну и? – ничего не поняв, ждут они разъяснения.   
– Улавливаю только смысл…эти даймоны* ищут прямого контакта с нами, чтобы помочь: нам кто-то сильно угрожает, а они  наши покровители… больше не могу, – схватился больной за виски.
– Итак, к чему мы пришли? – рассуждает Василий Павлович. – Непонятные, неведомые существа, слова – ни в одном словаре не найдешь – даже на маломальскую гипотезу не тянет, а со ссылкой на психобольного, хоть и доктора, профессора в прошлом – очень убедительно. От чего лечить Мишу? Как? Чем? Тридцать лет вместе, и вот тебе на! А каково Зине! Что делать будем, коллеги?
– Думать! – согласились все.
– И действовать: «Ласточка» опять в надежных руках. А Мишу к сыну, в санаторий – под наблюдение  врачей.
         Перед Рудаковым через покойных даймонами поставлена нелегкая задача, теперь осмысленная им: самаритянам даймонам нужен контакт с людьми, чтобы помочь нам устранить угрозу порабощения и устранения нас с планеты, так как  в войне, которую мы назвали Отечественной, очередная попытка Гагтунгра демонизировать население Земли удалась частично: Германия и Россия волею уицраоров стран Жругра и Укурмия под водительством самого Гагтунгра обескровили один другого действиями Гитлера и Сталина. А следующая идея, космополитизма рухнула в зародыше. Теперь черный куратор решил демонизировать планету через «послушных» умниц игв и воинственных раруггов, дав им возможность выбраться из инфраслоев на поверхность земли – пусть поработают. Игвы иноматериальны по отношению к людям, поэтому неуязвимы и у них нет нашей чувственной закомплексованности, а по уму людям до них далеко – только даймоны с ними соперничают. Но есть все хотят, а люди и животные своими отрицательными эмоциями поставляют инфрамирам энергетическую пищу. А чтобы сообщить людям об опасности, даймонам нужна электронная эмиссия, как в радиолампе – как проводник высокой энергии – ею можно пробить нтеллектуальный барьер между слоями иноматериальностей – нужна энергия «Ласточки». У американцев пока такой  нет, да и устремлена Америка в другие двери – в Космос. А там сейчас нечего делать – на Земле разобраться надо. В связи внутри земных слоев кинорежиссеры  уже преуспели – дали миру «Чародея»! А игвы – это высший антинарод антикосмоса, управляемые через уицраоров Гагтунгром. Появились они очень давно в Вавилоно-Ассирии. Родитель игв жил в Эрехе и Вавилоне, был жрецом Нергала. Он с Лилит и произвел первую чету игв. Лилит – духовная проматерь всего живого на Земле. Она давно демонизирована Гагтунгром и материализовалась по его воле для рождения игв.
 – Теперь, – продолжают пояснять Рудакову через Летного  даймоны. – Ваши задачи с Яровцевым перпендикулярны: он верный служака, умный мужик, достойный соперник. А твоя задача: как говорится, когда волк в огороде, незачем за ним в лес ходить – пусть американцы штурмуют космос, мешать не будем, у нас дома работы невпроворот. Конечно, не сможешь никому ничего ни объяснить, ни доказать – сам недавно таким был. У вас, у «материалистов» ум наоборот работает, как у игв по отношению к даймонам: белое – черное, а черное – белое.

       «Густенько каша заварилась, – очнувшись, соображает Рудаков. – Но как действовать, когда спеленат врачами – при полной власти остановили. А в ментальном теле с нашим миром в контакт не вступить…»
– Рассказывай! – насели на пациента врачи.
– В раю я был, – вспомнил Рудаков свой первый сон с американочкой – и выдал его со всеми смачными подробностями, еще и приврав изрядно.
– Ну даешь! – воскликнули мужчины, а женщины всполошились.
– Роза Максимовна, – игриво запротестовал Рудаков. – Вы же сами настаивали, что это только сон.
– Ах ты проказник, – примирительно погрозила пальчиком теща.
«Кажется, раунд выигран, – улыбнулся в душе Михаил Потапович. – Теперь надо разработать эту теорийку в сериал: жена пусть поревнует, а все отвлекутся: секс – дело  захватывающее».
        Тесть повеселел, подумывая о новой должности зятю. – Никакая это не шизофрения, – балагурит он в застолье по случаю именин жены. – Вторая молодость к Мише подкатила, бывает же у женщин «бабье лето». Вот и здесь то же.
        И забылось, что с «Ласточкой» Рудаков начудил не из-за баб.
«Молодцы, даймоны, – думает Рудаков. – И надоумили, и прикрывают».
– А чего это в духоте сидим, лето же на дворе! – спохватилась именинница. – Пошли в сад.
– И верно, – поддержал муж, – Нечего при полной экранизации городка в своих курятниках прятаться.
          Заблагоухало ароматами цветов, трав и листвы. А по яркой синеве неба, едва двигаясь, плывет пух облаков, причудливо меняя формы.
– Замечательно: с живыми ласточками в небе! – радуется Зинаида Максимовна. – Вон реактивный кометой идет, а сам, как стрела, – люблю на это смотреть. А ну-ка, музыку и – на круг!  Под «Вальс о вальсе» закружились парами, потом – поменявшись партнерами.
– Где собака зарыта? – хороша своя жена, а с чужой вроде слаще: какая-то изюминка таинственности появляется, – весело рассуждает Василий Павлович.
– И свою жену под чужим забором целовать слаще! – поддержала шутку компания.
           После танцев присели за чаем. Потом мужчины пошли курить, а женщины – перемывать посуду и косточки. А Рудаков тем временем присел на диван и умчался в пространство.
– Я, кажется, нашел ключик к двойной игре, – сообщил он другу.
– Очень хорошо.
– А как с тобой встречаться при необходимости?      
– Сосредотачивайся, расслабляясь физически, и аккуратно выходи из тела.
– А обратный ход в тело?
– Конечно.   
– А если не в свое? …
– Ты делаешь успехи!
– Тихо… он опять в путешествии.
– Вот удалец: на глазах у жены изменяет и не придерешься.
–  Доберусь еще до него! – задиристо подбоченилась жена.
– Устрой ему, дочка, весело поддержала мать.
– Очнулся, милок, а девочек там оставил? – склонился навеселе над бывшим начальником механик Зубов.
– Вот единоличник.
– Уж и отлучиться нельзя, – подыгрывает Рудаков, рассказывая очередную байку.
        Направляемый даймонами  и при поддержке друга Рудаков ринулся в дело: уединясь в одном из кабинетов «Ласточки», он, ментальный, сквозь стены двинулся к пульту, возле которого Валентин, склонясь к плечу Стронцевой, уточняет детали… Михаил аккуратно слился с Валентином, и в сознании Михаила закипел поток чужих мыслей. «Верно говорили даймоны: «служака», – отметил Рудаков. – И я таким же был. «А она симпатична и молода», – думает Валентин. «Ай, да Валя! А в семьянинах ходит»  «Что это я»? – потер Валентин лоб.
       Рудаков, чтобы не спугнуть, улизнул из Яровцева и, невидимый, завис в воздухе, наблюдая. Валентин же, опершись на спинку кресла, приобнял Стронцеву. «Действуй, Валя, – поощряет Рудаков. – Ай, да Валя! А и не устоишь перед такой красавицей: стройна, полногруда и пышноволоса, румяна, с приятным  улыбчивым лицом»…
         Разведка «боем» ободрила Рудакова. Теперь надо разработать план мышления и атаковать.
«Верно, Гена»?
«Конечно».
«Пора бы и отдохнуть».
           Рудаков вернулся в тело и вышел из кабинета, а навстречу ему – обеспокоенная жена.
– Ты чего, Зинуль?  Все кончено, больше никаких перезвонов; последние записи свои пересмотрел; схожу к Валентину.
         Заслышав шаги, Валентин, отстранившись от Стронцевой, полуобернулся, и офицеры тепло поздоровались.
– Прежним  курсом?
 – Прежним.
 – А свои коррекции вносить думаешь.
 – Пока нет.
 – А соображения есть?
 – Их еще выверить надо.
 –  Может быть, со временем.
 – И утвердить…
 – И утвердить, – зондируют друг друга офицеры, слегка подкалывая.
 – Римма Афанасьевна, а у вас как настроение под новым началом?
 – Замечательно, как при вас, – спокойно ответила девушка.
        «Умеют держаться», – отметил Михаил и удалился.               
Рудаков, навязывая Яровцеву свои мысли, снова атаковал его: «Она очень хороша, обнять нравящуюся женщину – не измена».
Римма удивилась, но не отстранилась.
«Я сильный, симпатичный – генерал. А любая женщина хочет нравиться», – заглянул ей в лицо и поцеловал в губы слегка, а потом как под «горько» – затяжно. У Риммы вспыхнули и потеплели глаза, и она жарко ответила ему.
– А мне казалось,  вы  однолюб.
– Ты прекрасна…
Он выпустил ее из объятий – она смущенно отошла к окну, а он присел за пульт. «Так…– переключает Яровцев тумблеры на автономную работу. – Боже, что делаю? – опомнился было новоиспеченный генерал. – Правильно делаю, надо ударить вертикальным столбом энергии. «Вот влип! – сопротивляется Яровцев, – Кто мной руководит? – Не надо волноваться... Пуск».
«Привет друзьям по разуму! – высветилось на экране, а на месте исчезнувшего потолка – радостные, светящиеся фигурки людей. – Мы даймоны – ваши друзья, – читает Валентин на экране. –  Ждем вас на следующий сеанс для передачи вам козней игв. До свидания».
         Яровцев в холодном поту переключил машину на нормальный режим, мельком взглянув на часы: сеанс длился ноль секунд. «Поздравляю, Валя!» – будто со стороны поздравил себя, постепенно приходя в чувство. К нему подошла счастливая Римма и ласково обняла за плечи. Он, невольно вздрогнув, с улыбкой обернулся к ней. Вошел Рудаков.
– Все нормально, Валя?
– Да, конечно.
– Вот и славно.

          Римма Афанасьевна Стронцева родилась и выросла в Средней Азии, в местечке Б., куда ее родители железнодорожники перебрались с Украины в смутное время. Училась отличницей, активисткой, горячо отдаваясь школьным руководящим постам. Потом заочно закончила, тоже с отличием, московский энерготехнический институт по курсу электроники и тоже через Академгородок попала на «Ласточку» дежурным инженером. Теперь она начальник пульта управления. Симпатичная, подвижная, общительная, она сразу приметила Яровцева, но, как поется: «как рано он завел семью». И вот, он, уже генерал, сам подошел к ней. А чувствами люди еще не научились управлять. И Римма расцвела.
               
                3 часть
      Одержав победу, Рудаков подорвал в волевом напряжении сердце и едва очнулся дома с пронзительной болью в груди – тяжкий стон, непривычный для него, вырвался из нее. С трудом бедолага дотянулся до кнопки вызова на пульте связи и огрузло перевис через ручку кресла. Перепуганная жена нащупала у мужа нитевидный пульс. Михаила Потаповича с невероятными усилиями вернули к жизни. А он, как в бреду, радостно повторяет:   
 – Получилось! Все-таки, получилось! Валя все сам видел, теперь он продолжит.
– Миша, что видел? Где видел? О чем ты? – хлопочут над ним врачи. Связались с Яровцевым, но тот в  полном недоумении:
– У Миши бред, – предположил Валентин Павлович.
«Миша, держись! Ты ещё живой нужен, – слышит Рудаков Геннадия. – Это только начало. Нужна прочная связь. Твой Яровцев завертелся, как уж на огне, и он прав: свидетелей нет, а огласка ему не нужна: у него другая цель. А тебе мы сейчас поможем», – и Михаил Потапович почувствовал прилив сил.
– Спасибо…– хотел он сказать, Гена, но, спохватившись, закончил. – Товарищи. Зиночка, милая, спасибо, вернули меня к жизни. А умирать-то мне, оказывается, ещё рановато.
– Что случилось, Миша? Едва не умер, а уже шутишь…   
Рудаков мгновенно вспомнил очередную историйку с Мужиком и нечистой силой из Короленко, где «нечисть» на глазах у писателя и всей семьи мужика, прикончила бедолагу оргазмом с невидимой бабой. Вот и со мной нечто подобное – переусердствовал. А вы оказались сильнее: там только наблюдали, а вы действовали. – Михаил удивляется своим способностям мгновенно накручивать целые истории. – «Ну, даймоны! Ну, молодцы! – благодарно думает он. – Такие перспективы открываются нам в прямом общении с ними! Игра стоит свеч».
         «Гена, а почему нужен я, а не вы сами?» – думает Рудаков.
«Мы можем общаться с вами только во снах, а ты в ментальном теле можешь воздействовать на любого и в бодрствовании».
«Но со мной-то общаешься в моем бодрствовании».
«Ты уже медиум. Не волнуйся – это высокое состояние психики. А начали мы с чего… с обморока, со сна. Посмеши хорошенько коллег и медицину подроб ностями историйки, а сам готовься к решительному бою. Предупреждаю, мы же друзья, может кончиться для тебя летальным исходом. Зину жаль – вдовой останется. Но это тебе решать. А ты сам согласился, что игра стоит свеч».
 «А мне долго пребывать бодрячком?»
«Нам приходится расходовать драгоценный запас объединенных наших сил, а у нас их ровно столько, сколько мы накопили своими положительными поступками, мыслями и эмоциями на земле. Вспомни: дерево выделяет за свою жизнь столько кислорода, до молекулы, сколько потребуется для его окисления после смерти – сгниет оно или сгорит. А теперь готовься к завтрашнему бою. А нам надо уплотнить информацию для передачи».
           Михаил в кощунстве над духовностью и плотью в своей очередной историйке за очередным обедом уподобился гению древнего Парни.
– Ну, Миша, мы в тебе таких талантов и не подозревали: и вывалял все в грязи, и нигде не нахамил, а показал привычное с необычной стороны, – удивляются бывшие сослуживцы.
 – Полвека вместе прожили, а и не думала, что муж поэт и артист, – смеется жена.
– А заметьте, – продолжает Михаил. – Все святое в любви оборачивается пакостным в анекдотах. И весь мат на этом же основан. А вот ещё: любуюсь я на женщин, а в каких позах мы с ними…– что-то унизительное в этом есть. А, по-вашему, какая поза самая благородная?
– Ну и тему ты,  Миша, завел, – засмущалась жена.
– Естественное  не безобразно, – поддержала зятя теща.
          Из застолья разошлись, шумно обмениваясь мнениями.
«Молодец, друг! подзавел ты их на самом скользком и сладком – в этом равнодушных не бывает, – одобрил Михаила Геннадий. – Всесильна планетарная блудница Велга. Но она же и кровожадна».
           А над Анютой как облачко наплыло: неясную тоску почувствовала. «Откуда бы это? Валя поводов не давал. Да и при чем тут Валя? – душа в душу много лет живем. А теперь на нем «Ласточка» – днюет и ночует там, ведь на международный марш вышли – нельзя срамиться перед Америкой. Штаты форсируют связь с Венерой – богиней любви: много о ней разных толков: одни утверждают, что она безжизненна разумом, только растительность буйствует, как на Земле в доисторические времена. Но так можно думать о Марсе, он удаленнее Земли от Солнца. А Венера к нему значительно ближе, значит, и в развитии должна опередить Землю. Некоторые горячие головы пришли к мнению, что коли есть на планете атмосфера, открытая Ломоносовым, значит, и разумная жизнь должна  быть  цивилизация. Даже некоторые замахиваются, что намного выше нашей.
       «Ласточка» и американский «Икар» готовят аппараты для полета на планету любви, а тут какой-то туманец на нашу любовь наплывает. Надо заняться графиками последних наблюдений за атмосферой Земли», – переадресовала Анюта свои раздумья на работу.   
         Яровцев под действием космоса из волевого мужчины превратился в марионетку. Это только в Библии говорится, что человеку дана воля выбора положительного и отрицательного. А этой волей всегда управляет кто ближе и сильнее. А ближе всегда оказывается темный искуситель – он рядом, он в нас чертовщинкой засел с рождения. Воля…Ленин народу обещал волю, и землю, и мир, а народ получил Гражданскую войну, и землю стало некому обрабатывать – все ушли на ее защиту. А потом землю объединили в колхозы, вот и все обещания.
         Несокрушимая натура Яровцева склонилась под первым же дуновением высших сил – всесильна злая Велга, демоница разбойных сил Земли. А виновата ли Римма, что ей нравится богатырь Валентин?  Он позвал, и она радостно отдается его ласкам – это уже наполовину женское счастье. Бесконечно сладко таять в его объятиях. И какое ей дело, как это люди назовут, если «это» очень сладко. Потом, может быть, она отрезвеет, но вряд ли раскается – в хорошем не раскаиваются. «И вечный бой»… – не уступай своего, добивайся, если ты не рохля. А  рохля – хнычь на здоровье, «Москва слезам не верит».
          Валентин с Риммой точно очнулся от спячки. Да, метафизическая владычица Велга – мастер своего дела. С Анютой замечательно, а здесь – огонь: сгорают в объятиях и вспыхивают для новых.
         «Миша, пора, – одобрил Геннадий. – Объект созрел».  Радостно утомленный Валентин, оставив прихорашиваться в комнате отдыха счастливую Римму, сел за пульт, связался с «небесами» и, получив густую, ужасающую по ценности для людей  информацию на экран и в память машины – этого и добивались даймоны: материалистам – материальное, закончил связь, машинально же, как и работал, переключив машину на земные тормоза, и с сознанием невинности агнца, (сознание в операции не участвовало), передал пульт разрумянившейся Римме. Она взглянула на экран и укатилась в обморок. Валентин, поддерживая её, только теперь увидел экран и остолбенел. А в его памяти не без помощи ментального Михаила началось просветление о только что содеянном и о значении сообщения.
Минут через пять подошел Михаил.
– Усвоил, что это не бред, а вопиющая реальность!
– Это ты?…
– И я…докладывай в Москву, что при загадочных обстоятельствах «Ласточкой» получены из Космоса неотразимые сведения о неминуемой опасности для людей из земного инфрамира. А мне, извини, очень плохо, – и Рудаков повалился замертво.
      
           Михаила окутала тьма – его не стало. Но через несколько мгновений он вновь очнулся. Вылетев на свет, заливший окрестность, ментальный Рудаков покружился над своим телом, ведь много лет считал его собой. Теперь над его безжизненной оболочкой – наземным костюмом, скафандром для жизни на земле скорбно хлопочут родные и друзья: им тяжело – они убеждены, что его больше нет, а разве это не печально. Ловко придумал сатана, (на то он и сатана): заставил человека цепляться за земное существование как за единственное, убедив человека в неповторимости. Но надо спешить, река времени стремительно сносит, Михаил чувствует, что летит куда-то вниз, а рядом  Геннадий.
– Сначала приведем тебя в порядок: почистим  от прегрешений против Света, а его Законы – и есть норма жизни. Существуют разные искупительные ступени: если ты преступил по своей воле – убежден, что так и надо, тяжесть искупления одна. А если ты вынужденно исполнял чью-то волю, тяжесть ослабевает за счет руководителя. А если лицемерил, прикрываясь чьей-то волей, тяжесть возрастает неимоверно, таков закон Кармы – Закон Космической Справедливости.
– Опять мне сказки рассказываешь.
– Сам убедишься. Это на земле убеждают, а здесь практика – ма-те-ри-а-лизм. – они остановились в погружении, как в шахте, дойдя до своего уровня.
 – Мне искупить грехи, – иронизирует Михаил. – А ты за что? Тоже искупаешь?
– Я уже частично просветлен, но структура на земле отсюда: путь вверх затруднителен, а вниз, пожалуйста, помогай заблудшим – это тоже вид искупления.
– Так ты не по дружбе, а из выгоды. Тоже мне, справедливость.
– По дружбе я именно тебя выбрал.
– И здесь, значит, по знакомству,  хороша Карма.   
– Ничего, покорежишься, поймешь что почем. Мы в Скривнусе, в первом  слое чистилища – видишь: обезбоженный мир обезбоженного общества. Бесцветный ландшафт, свинцово-серое море, чахлая трава, низкорослые кустарники и мхи, отдаленно напоминает нашу тундру. Но тундра хотя бы весной покрывается цветами. Обиталищами миллионных масс тех, кто были людьми, служат здесь котлованы, замкнутые среди невысоких, но неприступных откосов. Нескончаемый бесплодный труд, прерываемый лишь для сна, лишенного сновидений. И работа, и сон протекают в баракообразных домах. Облик обитателей сохраняет полное человеческое подобие, но черты смыты.
– Что это? – поразился Михаил.
– Сказочки.
– Значит, вся потусторонняя галиматья – не выдумка!?
– Сказок, Миша, не существует. Люди способны обрабатывать мысли Космоса, доступные им. Все Сказки – это знания  веков, искаженные людскими понятиями. И легенды, и мифы тоже, но это глобальные масштабы. Даже пресловутые хвостатые черти – реальны, довольно мерзкие и злобные твари самых низов преисподней, и они умеют выжать из грешника «свое». Человечество – это крупнейший на Земле генератор питательного излучения энергии: отрицательной для инфрамиров, а положительной  для Светлых миров. Все, что люди создают на земле – только воссоздание подлинника из высших миров. А в инфрамирах это опрокинуто копируется. Инфрамиры  воюют меж собой за власть и пищу, вместе сражаясь с силами Света за влияние на земле. Наши войны – проэкция войн инфрамиров. Люди в Космосе – дети, принимают то, что способны понять – «материализм». Космос с его законами невообразимо сложен. Отдых твой, Миша, здесь, а работа – на «Ласточке». Моя миссия закончена.  До встречи в мирах Просветления.
        Оставшись один, Михаил ощутил неизбывную тоску, вроде его обманули и предали. Утоляя голод, он сощипнул и пожевал бледную безвкусную растительность, но его грубо оттолкнули – заработать надо.
– Гена! – беспомощно завопил он.
– Здесь я. Мое прощание с тобой – провокация, проверка. Махнем для ознакомления на Венеру. В ментальном теле это так же легко, как подумать. С ментальным телом тоже скоро расстанешься, оно тоже обуза для огненного, но об этом позже.
        На Венере Михаил поразился великолепию городов, похожих своей архитектурной воздушностью на громадные цветы, излучающие все цвета радуги, и одухотворенно прозрачные. Но ни животных, ни птиц не было – они еще не достигли одухотворенности. Люди светящиеся и сосредоточены на трансформе своего тела, вместо его смерти. Совершенство немногочисленной техники тоже удивило. Одежду, легкую, как покрывало, люди духовно вырабатывают сами. Пищей служит обильная полупрозрачная растительность и сама одухотворенная среда обитания. Общаться невозможно: инициатива за венерианами – опять порог иноматериальности и разница уровней интеллекта. Люди здесь очень воздушны – свободно летают безо всяких приспособлений, подобно земным даймонам. Михаил почувствовал себя, в сравнении с ними, младенцем. Они на целый эон развитее нас. «Эон – это качественно-временная ступень развития планеты, – снова поясняет Геннадий. – Первые наши цари Лемурии, а потом, Атлантиды были венерианами – учителями наших народов – от них пошли династии, все более оземляясь. Пшеницы, к примеру, в диком состоянии на Земле не было, животные выведены человеком. А когда люди, не без помощи темных сил, познали раздор и начали злоупотреблять знаниями, Светлые силы лишили людей «лишних» знаний, передав их на хранение жрецам.  Тогда животные, одичав, озверели. Теперь люди отнятые знания называют мистикой, магией – сверхъестественностью. А сверх естества в природе ничего нет. Все материально: сама мысль материальна, иначе мы не знали бы телепатии. Недаром же Библия сообщает: «Сначала было Слово – мысль». Вот это и есть материализм. Теперь ты, ментальный увидел, чем живет Венера. А американцы, прилетев сюда на корабле, увидят бушующую растительность, потому что в их измерении на Венере очередной этап развития каменного века прошлого эона. Вот и пусть любуются ею. А нам на Земле надо дать хорошего щелчка игвам. А растолковать людям хотя бы часть того, что мы уже знаем, бесполезно, как первокласснику – материал выпускника школы. Надо дорасти до этого во времени. А в России время развития еще и искусственно заторможено: первый вождь и особенно второй, с подачи тьмы, позаботились об этом. Навна – женственная духовная сущность народа, так мы ее условно назовем, замурована под Мавзолеем. Теперь ты, Миша, знаешь причины и цель – дело за «Ласточкой» – она должна быть в наших руках.

       Тело генерала Рудакова, подобно телу маршала Брежнева похоронено с генеральскими почестями. Все оглушены его внезапной кончиной. И что бы сталось с Зинаидой Максимовной, не будь рядом родителей, да еще такого высокого ранга. Долго еще быть ей в трауре, сознанием и сердцем. Сын с женой прилетал на похороны. Теперь вдова одна в хоромах, поэтому старается больше быть на работе. Но это уже только работа, а не сотворчество. «Ласточка» чужая – Яровцева.
        Счастье Риммы Матвеевны Стронцевой оборвалось: пришлось Яровцеву в личной беседе с Василием Павловичем без огласки выложить все начистоту и покончить с лирикой. И Велга упорхнула восвояси, а Наташа успокоилась. Зато на Яровцева что-то нашло: в непонятную задумчивость впадает: с ним разговаривают, а он не слышит. Обработкой таинственной информации, предельно засекретив ее как и все таинственное и непонятное, занялась Москва. Звучит значительно – Москва. Как будто вся Москва, а не какой-то отдел в институте космических исследований. А этот отдел не может обработать небывалую информацию без специальной литературы. А литература нужна по оккультным наукам. А оккультизм официально считается чушью, поэтому заморожена на неопределенное время ценнейшая информация, как Сталиным о начале войны. Только там  видимым оружием – на тело, а здесь  невидимым и невиданным – на психику.
         Валентина Павловича не пускает в сон боязнь очередных бесед с Рудаковым: бывший начальник доказывает, что надо настрополить Москву на регулярные связи с даймонами, а для этого убедить ее в существовании этого народа, а потом уж, в необходимости разработки противомер против мистических игв и раруггов». А к мистике марксизм враждебен. Его основатели – гении из гениев, а тут какой-то новоиспеченный генерал со своими бредовыми снами, верно, от полученной информации не отвертеться, но она упрятана – не ломать же из-за нее, неизвестно откуда и как полученной, государственную систему.
        Ментальный Рудаков настаивает подключить к делу своего тестя, показав ему короткий сеанс, конечно, строго секретно – пусть он и покумекает. Яровцев, оговорив все детали с Анютой, решился на этот шаг, очень дерзкий уже потому, что Яровцев – не Рудаков, и генерал–полковник ему только начальник, но не тесть. Да и больное расшевеливать. Но это введет в Мишину тайну: официально, Рудакова убил второй инфаркт. Но у инфаркта тоже есть причина. С этой подоплекой и подошел Яровцев к начальнику.
– Товарищ генерал-полковник, – доверительно обратился Яровцев по телефону. – Не могли бы вы уделить мне некоторое время для личного разговора.
– Пожалуйста, Валентин Павлович, когда изволите? Полчасика, а то и час найду,  мы с тобой старые  знакомые.
– У меня есть некоторые соображения насчет «Ласточки», так лучше бы на ее территории.
– Хорошо, послезавтра с утра жди.
– Спасибо, Василий Павлович.

– Держит меня на узде, – начал Валентин Павлович издалека. – тайна кончины Миши – все случилось при мне; он только и успел сказать: «Извини, мне плохо». Я уж вам говорил, что он руководил моей волей – сам оглоушил: «Да, это я». Мы отдали в Москву запись, а у нас копия, так полагается для отчета. А на время сеанса с ними наше время останавливается…
          Василий Павлович недоверчиво рассматривает своего тезку по отчеству, как бы не узнавая его.
– Валентин Павлович, в ренегатство ударились?
На это Яровцев выдал припасенный козырь.
– Извините, но Миша утверждает, что не был больным, а его инфаркты от перенапряжения психики, когда он, подчиняя меня, дважды перенапрягся, сознательно идя на это. А разговариваем мы с ним во сне так же реально, как сейчас с вами. Он настаивает, чтобы я вам показал сеанс связи под его руководством, благо, время на это для нас нулевое. А потом уж нам самим решать…что было с Мишей.
         Яровцев не случайно сделал паузу в разговоре: решать после сеанса будут не о Мише, а о применении «Ласточки». Это Василий Павлович сам должен понять, а иначе генерал-полковник отшатнется от «фокуса», а Яровцеву нагорит по первое число за самодеятельность.
 – Давай, – согласился начальник.
– Надо бы на это время отстранить зав. пультом.
– Ты начальник, тебе и командовать.
– Римма Матвеевна,  не попить ли вам пока чайку – Василий Павлович хочет лично ознакомиться с  работой машины.
«Было уже это, – хотела возразить женщина. – Но кто я такая, чтобы возражать высокому начальству», – одернула она себя.
– Хорошо, – удалилась девушка.
«Миша, ты здесь»? – мысленно позвал Валентин Павлович.
«Да»
«Командуй –  не помню, как это делал».
        Машину переключили на контакт, и Василий Павлович от неожиданности вжался в кресло: потолок исчез, а на экране высветилось: «Молодцы, люди! Силы Света активно подавляют античеловечество, изрядно тормозя их. Восстанавливайте свою положительную психику всеми формами воздействия. До связи».
«Ласточку» переключили на  нормальный режим.
– Точно, ни секундочки, – взглянул на часы Василий Павлович. – Ну и хитрюги же вы с Мишей!  – сказал о зяте как о живом, этим признавая положение дел. – Провели старого волка на мякине. – Миша действительно здоров умом и геройский мужик. Но ведь это ни в какие рамки не вставить и, если заикнемся об этом, нам психушки не миновать, – озадачился начальник. – Ладно, Валентин Павлович, спасибо. Умно придумано и сделано – есть над чем поразмышлять. До свидания, – пожал руку Яровцеву.
«Валя, вживайся в мою роль», – озадачил Яровцева Рудаков.
«То есть»?   
«Учись медитировать, но ко мне не торопись – каждому свое время и место», – и Рудаков вкратце объяснил принцип медитации.
«А в какую сторону меня понесет: к Свету или во тьму? Или от тьмы откреститься можно»?
«Крест – это символ, значок на мундире твоего тела. А черт – понятие условное: и святых черти искушали, так что крест, вроде посоха в руках: при необходимости и оходить противника можно, и при ходьбе опора. А для черта смутить носителя креста – удовольствие, ведь под крестом – под защитой сил Света».
«Очень туманно. А кому молимся»?
«Творцу – он един. Наши проступки смогом отгородили вас от Света, и любая молитва – связь с Небом. Собираясь вместе, сплетаем ниточки в жгут, поэтому чувствуем себя чище, увереннее после молитвы – как под душем побыли».
 «А с нами кто-нибудь из инопланетян ищет контакта: много шуму наделали летающие тарелки, сначала у американцев, а мы посмеивались, представляя их кухонными, а теперь и у нас о них заговорили».   
«Земной мир многослоен иноматериальностями и есть, точки соприкосновения, в них и может наблюдаться нечто подобное. Но больше говорильни, подогреваемой журналистикой. Времена пришельцев (богов с Венеры) давно прошли, Земля уже на своих «ногах», а вот с «ног» ей не слететь бы по алчности нашего куратора и его свиты – мирового господства Зла у него не получается: ни Чингиз-ханы, ни Наполеоны, ни Гитлеры со Сталиным – везде срыв. Он и решил на игв с раруггами опереться».
«А кто на Земле хозяин? Считалось, что люди. А теперь? Черт или Бог? Или эти, как ты их называешь, дай…даймоны»?
«Каждый в своем слое. Планетой курирует Гагтунгр. А покровитель планеты со стороны Света – Христос. они с Логосом враги. Вот и решай: кто хозяин? «Есть ли на свете мужество, каждый решает сам»».
«И чем борьба закончится? Или этого никто не знает»?
«По одним «данным» – Армагеддоном», а по другим предположениям придет Христос во славе своей Силы и покончит со Злом при переходе планеты в следующий эон. А пока нам самим не надо мух ловить, не отворачиваясь от даймонов».

          В помощь генералам и даймонам грянул 91 год – год, уничтожив Доктрину. Но конвульсивно цепляется за жизнь наглый, как их прародитель – российский уицраор Жругр. Так что теперь дело за «Ласточкой»,  помоги нам, «птичка».
          Американцы раструбили на весь мир о своей победе и что на Венере разумной жизни нет и еще долго  не будет.
Зинаида Максимовна вышла замуж за доктора физико-математических наук, заядлого рыбака и охотника и уехала с ним в Восточную Сибирь. Римма Матвеевна Стронцева вышла за Зубова Андрея, тетешкая первенца, они счастливы, в обнимку со своей «Ласточкой». Яровцевы живут душа в душу, сражаясь при поддержке Овцева в новом, своем направлении «Ласточки». Электрик Вася заканчивает техникум. Техничка Маша ушла на заслуженную пенсию и продолжает на «Ласточке» заниматься своим делом – на пенсию не разживешься, да и прикипела к месту.
                2001 - 2004 г.