3том. юкагиры. 6часть

     6 часть « Возвращение»

Своим молчаньем непонятным,
Какой-то тайною полна,
Пустыня серая безмолвна:
Гнетет, пугает всех она.
Еще как-будто не проснулась,
И дремлет все еще земля,
И под покровом снежным, зябко
Все замерло – леса, поля.
Уныло путник песнь заводит,
Та, в вышину себе летит,
И, по подтаявшей дороге
Повозка медленно скользит.

С дороги, то и дело сходит
И, в рыхлом, тормозя, снегу,
Полозья только тихо плачут:
Ее толкая, на бегу,
Прикрикнет путник на оленей,
И подбодрит их ровный бег,
Споткнувшись, потеряв поводья,
Сам падает, в тот рыхлый снег.
Подскочит, весь в снегу: смеется,
Догнав повозку, он опять,
В нее запрыгнув, как мальчишка,
Оленей, долго будет гнать.

И лишь поежится немного,
Когда, вдруг, ветры – свистуны,
Чуть настигая, хлещут в спину,
Глаза тогда тоской полны.
Но вот, внезапно вдруг повалит,
Пушистых хлопьев легкий снег:
Уже и веселей в дороге,
И радостней оленей бег.
От их горячего дыханья
Клубится воздуха дурман;
И рассыпаясь легким паром,
Садится в степь седой туман.

Дорога дальше все уходит,
Пустыня серая вдали,
Вершин заснеженные сопки
Перед глазами поползли.
И вдоль дороги уже встали,
И с любопытством вниз глядят.
А под копытами оленей,
Лишь льдинки талые хрустят.
Дорога к дому веселее;
Уже Ясачная видна –
Блестит, как черная полоска,
Змеею вьется все она.

Но меркнет и она. Темнеет.
Тускнеет быстро небосвод,
И путник к сопкам поспешает,
К ним стадо все свое ведет.
Там, прячась за скалой от ветра,
Костер разводит, топит снег,
Чай кипятит, связав оленей,
Готовится он на ночлег.
Костер трещит и бродит стадо,
И разгребает рыхлый снег.
Глаза на  небе утопают,
Следят они созвездий бег.

Вот вспыхнул горизонт огнями;
Как пламя, красками мигая,
Столбы, горя росли рядами,
И вдруг опали, исчезая.
Следа вокруг не оставляя,
В душе, лишь всполохи его,
Горели ярко и печально,
Осев на сердце глубоко.
Большим народом юкагиры,
Когда-то были, говорят,
Светло, как днем, бывало ночью,
Когда, все их костры горят.
 
Их было, больше звезд на небе,
И если чайка пролетала
Над ними – черной становилась,
И крылья дымом обжигала.
С тех пор, тихонько вымирая,
Впадая в тяжкие раздумья
Внезапно, словно превращая
Дыхание, в огней безумство;
Их всполохом огня и света
Ночное небо освещают,
Их «юкагирскими огнями»
Издревле люди называют.

Так в думы, словно в сон впадая.
Взгляд, заморозив на звезде,
Он думал о жене, о детях,
И о своей сейчас судьбе.
Но все забудутся невзгоды,
           -3-
Весна станцует хоровод,
Когда в селенье он вернется,
Оленей стадо приведет.
И счастьем расцветет Даайыс,
Уткнется дочь в его плечо,
И будет ворковать, как прежде.
И деревянное ружье:

Твой сын поднимет, как охотник,
И будет ползать он в ногах,
А наигравшись, он под вечер,
Притихнет на твоих руках.
В семью вернется снова счастье,
В тордох опять войдет покой,
Теперь богатый ты, оленный,
 Мечтал о жизни ты такой.
Не зря все было, не напрасно,
И в грязь лицом ты не упал;
И знают чукчи и якуты,
Как ты на гонках первым стал…

Чу! Словно замерли олени.
Откуда шум к скале летит:
А вдруг не кажется, а вправду,
На свет и гость уже спешит?!
Все ближе шум и чей-то голос
Из мрака, словно наплывает.
И Петердэ поднялся, смотрит,
…Ну, вот и путник подъезжает.
В пустыне снега, диких сопок
Друг другу люди очень рады,
И разговоры на полночи,
Дороже им любой награды.

Вот снова чай их согревает,
Из уст их новости плывут.
И каждый, рад опять услышать
Что, где, и люди как живут.
И за беседой гость печально
Рассказ поведал, вдруг о том;
В одном селенье юкагиров,
Он слышал - горе, и при том,
Селенье все теперь в волненье,
Там от проказы умерла,
Мать двух детей, и их изгнали,
Такие , ке, теперь дела.

Живут одни в печали дети,
В тордох занесена тропа,
Там девочка; от слез ли, просто,
От горя ли – совсем слепа.
Мальчишка, ну совсем ребенок,
Капканы ставит на зверей,
И пищу сам им добывает
Среди заснеженных полей.
Сестра, готовит ему пищу,
 Сама ж, как свечка угасает.
Все говорят отец живой их,
Об этом видимо не знает.

Да и приедет – мало толку,
С «проказой» дети там живут,
К ним подойти отцу поближе
Селяне просто не дадут.
И оба , как-то замолчали,
И каждый думал о своем.
Над ними ночка колдовала;
Их укрывала мирным сном.
Потух костер, смирился ветер;
Он тоже, видно, где-то спал.
И только месяц в черном небе,
Со звездами всю ночь играл.
ххххххххххххххххххххххххх
Олени мчатся мимо сопок,
Вот лес, за ним уже река,
Последней льдиною играя,
Уходит, словно в облака.
А вот дымки. Селенье дышит.
Тордохи точками вдали,
По побережью раскидались,
Торчат холмами из земли.
Олени мчатся. Ближе, ближе…
Как-будто птица, Петердэ,
Влетает он в свое селенье,
Тордох родной. Ну, где ты, где?

Со всех сторон, собаки стаей
Несутся, ощетинясь, лая.
Остановился: что за диво,
Он слез. Собак всех отгоняя,
К нему спешат его родные,
Соседи все его встречают.
Но среди них он, ни Даайыс,
И ни детей, не замечает.
Все взгляд отводят виновато,
И словно прячут все глаза:
Сквозь них идет он. Нет тордоха.
Вот, навернулась вдруг слеза…
   
Земли чернеющей пятно лишь,
Как страшный и холодный след;
И понял Петердэ, что больше
Даайыс в этой жизни нет.
-« Луна прошла, как схоронили,
Такая оттепель была…
Болела тетка очень долго,
И на покой потом ушла.
Детей шаман жалел, однако,
Здоровы ли, не мог он знать,
Пришлось от них нам отказаться,
И духам нужно так, видать…»-

С ним говорил Навял, племянник,
А Петердэ все это знал…
Оленей он пастись оставил,
К реке скорее зашагал.
Сел в лодку и поплыл на остров.
Добрался. По тропинке, вверх,
Поднялся на одном дыханье,
Ка-будто здесь, ходил он век.
Шаман, опешил, как увидел,
Перед собою Петердэ,
Сбиваясь, начал говорить он,
Все: о случившейся беде.

А Петердэ стоял и слушал,
Но, вдруг потом, его спросил: -
-« А почему, шаман, детей, ты,
Моих, скажи, не пощадил?
Ты обвиняешь духов чукчей
Во всех, давно, земных грехах.
Я с ними жил три долгих лета,
Но я, не слышал, на губах
Я не прочел еще ни разу,
Чтоб зла желали они нам.
Не говоришь ты, правду людям,
А только то, что хочешь сам.

А духи здесь, старик, признайся,
Совсем, и вовсе не причем,
Скажи, шаман, и как посмел ты,
Одних, в отсутствии моем,
На смерть отправить, на погибель,
Ни в чем невинных двух детей,
Что тоже духи виноваты?!
Закрыли все глаза скорей,
Чтоб быть слепыми и не видеть,
Что дети вовсе не больны;
На них свалить, конечно, проще,
Чтоб на себя ни брать вины!

И кто сказал, что от проказы
Моя Даайыс, умерла,
Что заезжал в селенье фельдшер,
Или знахарка здесь была?
Алма(1), с соседнего селенья.
Случайно степью проезжал
Он заходил в тордох и видел;
Проказой вовсе не страдал,
Ни сын мой, и ни дочь родная;
Она ослепла. В том вина
Твоя, шаман, ты это знаешь,
Ослепла от беды она!»-

И Петердэ вдруг громко плюнул(2)
И вышел от шамана он.
На сопке ветер разгулялся:
Стонал и дул со всех сторон.
На свежий холм, где вся чернела
Чернее черного земля,
Он опустился, как-то тихо,
Лишь произнес: - « Прости меня».
И долго там сидел понуро,
Рукой все землю поправлял,
Потом, опомнившись как-будто,
Ушел, когда лишь месяц встал.

В селение вернулся ночью,
Оленей в стадо вновь собрал,
И среди ночи, как отшельник,
Он стадо в степь свое погнал.
Олени медленно тащились,
 Не зная, где конец пути;
Сейчас с дороги бы не сбиться,
Скорее бы детей найти.
И вот, он видит; одинокий
Тордох среди степи стоит,
Но света нет: нигде не видно,
Онидигил, нет, не дымит.

Заколотилось, заболело
Как-будто у него в груди.

----------------------------------------------
1- алма- в некоторых селениях ни шаман, а алма- в то же время – знахарь, лекарь.
2- У юкагиров плюнуть в присутствии шамана – оскорбить его, не признавать.
-----------------------------------------------------
К тордоху он спешит: не смело
Заходит. Темень впереди.
И тут, на первый взгляд не видно,
Чтоб здесь, огнем горел очаг;
Здесь холодно и очень сыро.
Он делает вперед лишь шаг,
Зовет: -« Аана, дочь родная,
Сайрэ, ну, где ж ты, мой сынок?» –
И вдруг в углу зашевелились
И Петердэ понять не мог:

Кто это?! Совершенно голый,
Чумазый и, в сплошной грязи,
Пугливо, выпучив глазенки,
Мальчишка ручкою возил
По телу девочки – подростка,
Казалось, он ее будил.
Та, повернула лишь головку;
А встать, наверно нет и сил.
Разжег очаг, слезу глотая,
Чай кипятил и все смотрел;
Как сын его, пугливый мальчик,
Так похудел, но повзрослел.
ххххххххххххххххххххххххх
В низовье, у реки Ясачной
Стоит селение одно;
В нем мудрый, умный, справедливый
Живет алма. Давным – давно
Селенье то, живет советом
Лишь только старца своего:
Он ведь шаман, но только белый:
Все верят в магию его.
Как знахарь лечит и словами
Он поднимает веру в жизнь,
Не обирает как другие,
Людей. Не терпит лести, лжи.

Он по лесам, болоту, полю,
Как ветер быстро пролетит,
Поклонится любой травинке,
Любую почку оглядит.
И даже, зверя если встретит,
То взглядом может положить,
Ему всегда и смерть покорна,
Уходит: оставляя жить!
Несет в себе алма – незримый,
Неугасимый, яркий свет.
И разговор ведет ночами
Он с разумом других планет.
ххххххххххххххххххххххххх

Ко сну селение торопит,
Зовет пылающий закат:
И каждый, кто весь день трудился;
Под вечер, отдыху, так рад.
Вдруг лай собак. Покой нарушен.
И люди стали выходить,
Чтоб посмотреть, кто мог под вечер,
В столь поздний час, сюда прибыть.
Немного все оторопели,
Зажгли скорей они огни.
Увидели, что к ним повозка
С оленей стадом и детьми.

Вот юкагир какой-то въехал;
Его приветили они
И, поздоровавшись, узнали,
Зачем он здесь, и повели
Его к алме. Старик увидев,
Вдруг улыбнулся и сказал:
-« Ну, наконец, ведь я порою
И даже на тебя серчал.
И думал, неужели сердце
Твое совсем не защемит,
Детей своих, уже ль не вспомнит,
И от беды не защитит?!

Я видел дочь твою Аану,
Ее болезнь; нет, не страшна,
Поутру, чуть рассвет проснется,
Увидит свет опять она.
Так заходи! Будь милым гостем,
Детей в тепло скорей веди.
Эй, люди, что же все стоите,
Ведь ночь, у нас всех, впереди.
А только ночью и бывает,
Что люди видят чудеса,
И только самой темной ночью,
Нам счастье дарят небеса.»

И все вокруг засуетились.
Оленей их загнав  в загон;
Того, который помоложе,
Вот отделили: нужен он.
Сайрэ с Ааной накормили
Две женщины; потом одна
Договорилась с мальчуганом,
И увела к себе она.
А Петердэ, глазам не веря,
Все суетился между них:
В чужом селенье, незнакомом
Он был, как-будто у своих.

Алма велел забить оленя,
Наисвежайший взял кусок:
Его прижал к глазам  Ааны,
И придавил. Как-будто сок,
Текли живые капли крови,
Он мясо снял и бросил псам,
Взял острый камень и скользнул им,
По не подвижным тем глазам.
Соскреб бельмо и снова мясо
К глазам девчонки приложил:
А та, не двигаясь, лежала,
Казалось, нет у нее сил,

Ни плакать, ни кричать от боли.
И удивился Петердэ,
Чтоб людям резали камнями
Глаза. Такого он нигде
И не слыхал; и чтоб от боли,
Вдруг, человек не закричал.
И понял он; алма какой-то
Секрет один, навено, знал.
Переживал ее страданья,
Казалось, изо всех, лишь он.
А люди, просто улыбались,
Ему сейчас, со всех сторон.

Потом, оленя свежевали,
Отдали шкуру Петердэ,
А мясо, до утра оставив,
Хранится на ночь в леднике.
В тордохе у алмы, селяне,
Так долго, там еще сидели,
Про то, про это говорили,
И с удовольствием смотрели,
На Петердэ, и были рады
Узнать про праздник в Улоро,
Услышать про купца Потончу,
Узнать не прочь и про добро,

Про счастье, про любовь: все в радость(!)
Узнать им: но потом, печаль
Их лица сразу застилает,
Когда про беды… Смотрят в даль
Глаза, и глубоко в раздумья
Уходит каждый; только ночь,
Не останавливает время,
Чтоб горю каждого помочь…
Лишь за полночь все расходились.
И Петердэ пошел в тордох,
Где спал давно его сынишка,
И осторожно он, как мог,

Залез под полог, нежно сына
К себе тихонечко прижал;
Боялся даже шевельнуться,
Чтобы ребенок сладко спал.
И самого его сморило,
И он, тихонько задремал,
Но: из под головы ребенка
Руки своей он не убрал.
Потом, за ровдугой(1) все стихло,
И тишина, как гром казалась.
Река и та, как-будто встала:
И не шумела, не плескалась.
ххххххххххххххххххххххххх
Людей будило нынче солнце:
Оно так ярко всем светило,
Что талый снег с земли потоком,
Ручьями в речку уносило.
Тут и собаки подскочили,
Носились по селенью лая,
И ребятишки, не умывшись,
За ними бегали, играя.
Сайрэ ж, как гость, лежал степенно,
Не выдавал всем, что проснулся,
Но, вот, не выдержал, и на бок
Другой, он все же повернулся.

Увидел, что отец, здесь, рядом:
И так спокойно ему стало,
Что он, как мышка притаился,
Но сердце детское бежало,
Рвалось наружу, ликовало.
Что наконец, отец вернулся(!)
За столько времени ребенок,
Он в первый раз, вдруг, улыбнулся.
И от улыбки этой светлой
И Петердэ стал просыпаться;
Увидев сына, сгреб в охапку,
И начал весело смеяться.
----------------------------------------------
1- ровдуга – верхнее покрытие тордоха.
------------------------------------------
А возле пуора крутилась,
Здесь женщина: их не журила,
Воды подала, чтоб умыться,
Потом их сытно накормила.
Несмело высунул головку
С сэпсэ Сайрэ, был удивлен,
Что дети сразу подбежали,
И окружив со всех сторон,
С собой играть его позвали.
Робея, вышел он. Не знал,
Что делать дальше, но девчонка
Схватила за руку: -« Что встал?

Бежим скорей: вчера под вечер,
Вновь лебеди вернулись к нам,
Они своей огромной стаей
В пруду резвятся по утрам.
Сайрэ, в мгновенье подхватился,
За нею быстро побежал:
Он видел лебедей на небе,
Вблизи, Сайрэ их не видал…
И до обеда, с пацанами,
С девчонками, он все играл;
Никто его здесь не обидел
И от себя никто не гнал.

Вот солнце замерло в зените:
Мужчины кучкою собрались,
О чем-то долго говорили,
Потом, к оленям все подались.
И стали дружно все готовить,
Уже они повозки в степь;
И мяса вволю нагрузили,
Юколы дали, даже сеть,
Они в подарок положили.
Отец, всему уж очень рад.
Да и Сайрэ крутился рядом,
И счастьем полон его взгляд.

Потом в тордох к Алме спешили;
Сайрэ торчал уже в ногах.
Повязку с глаз Алма снимает
Ааны: слезы на глазах
Отца, как бусинки сверкнули.
А та, так весело глядит,
Глазами водит по тордоху,
И к ним в объятия спешит.
Их обнимает, выйти хочет.
Алма же, строго не велит:
Он за руку берет Аану.
В глаза он долго ей глядит.

Опять повязку одевает,
Ей на глаза и говорит;
От света что, глаза отвыкли –
Их солнце сразу ослепит.
К отцу Аану он подводит,
Всех до повозки провожает,
Сайрэ с Ааною сажает,
Отцу с поклажей помогает.
Толпятся люди; суетятся,
Снуют мальчишки тут и там.
Обоз уходит. Только солнце
Идет за ними по пятам.

Хххххххххххххххххххххххххххххх

Тордох в степи угрюмой точкой
Издалека всем показался.
Но что такое?! Рядом кто-то,
И Петердэ вперед подался.
Он подхлестнул своих оленей;
Они немного поспешили.
Тордох все ближе.подъезжают:
В тордохе, видно, люди были.
Олени рядом мирно ходят,
Повозки рядышком стоят,
Но не разобранные; видно
Не долго здесь они гостят.

От шума из тордоха вышли:
Эвенков две семьи. Встречаясь,
Здороваясь и объясняясь,
И за вторженье извиняясь.
А Петердэ и сам не против;
Гостей с улыбкой привечает,
Детей из нарты поднимает,
На землю их он опускает.
Мужчины, что в повозках с ними
Приехали, повылезали,
И спины только расправляли,
Да долго ноги разминали.

Потом, все ели, говорили,
Смеялись долго и шутили.
Вот солнце зазевалось; быстро
Ушло. Его все проводили…
По утру, шум и шевеленье,
Тордох опять все разбирали,
В повозки скудные пожитки
Усердно  дети все стаскали.
Аане черную повязку,
Вновь на глаза они одели,
Опять все в нарты порасселись:
Олени дружно полетели.

Хоть нынче солнце не всходило,
Но ощущение тепла,
Кочевка их на побережье;
Все радовало: и цвела
В душе у каждого надежда.
О, сколько раз они порой,
Переезжая, все мечтали
О жизни новой и иной.
Но проходили дни, однако,
А жизнь, как в сказке, не менялась.
Со временем свыкались с мыслью,
Что нет тут счастья, им казалось.

Вот и сейчас, Сайрэ мечтая,
Он в облаках летал как птица,
Внизу под ним, ни луг, а поле,
А в поле милая сестрица.
Цветы в букеты собирает,
Как мать, она ему поет…
Вдали вот, речка, лес багряный,
Багульник склонами растет.
Лосята бегают, олени,
Ручей холодный, вот, журчит,
А в нем прозрачная водица,
По камешкам себе бежит…

Хххххххххххххххххххххххххх

Луна вторая миновала,
С тех пор, как Петерде с семьей,
Да две семьи эвенков с ними,
Откочевали за мечтой.
И не ошиблись; мирно, ладно
Тордохи рядом все стояли:
На берегу расположившись,
В соседстве этом проживали.
Капканы ставили мальчишки,
Мужчины рыбу промышляли,
А женщины: с Ааной трое,
На зиму ягод запасали.
Вот, к ним и гости заглянули.
О переменах рассказали:
В долине Нижнего Улуса
Беда – там люди все в печали.
Их женщины: в лесу одни –
Капканы ставили – погибли:
С болота выйти не смогли.

Детишек люди разобрали
С соседнего селенья, всех:
Вот, двое здесь, одних их кинуть
В степи, конечно, было б грех.
Вот стынет чай, о нем забыли.
Звенит снаружи тишина.
В тордохе птицею привольной
Летает лишь печаль одна
.
Край диких рек, тайга, да степи:
Все глушь Калымская, скажи,
Когда же верить люди будут,
Дорогу в счастье укажи.
Между собой селяне в ссоре,
Шамана как похоронили;
Он перед смертью отрекался,
Сказал, что духов нет впомине.
Полыни горче пересуды.
Где правда?! Что там говорить,
Обиды все позатаили,
И не хотят в соседстве жить.

Поник, казалось, головою,
Но, слушал молча Петердэ:
В его селенье снова ссора,
Людская мудрость, где ты, где?
Эвенки тоже все в печали
В селенье их, уж нет живых.
Весной, работать подрядившись,
Мужчины, пять их, молодых,
На сплаве лесом придавило.
ххххххххххххххххххххххх

КОНЕЦ.