Уход Льва Толстого. Часть двадцать третья

Тихонько вышла из салона,
За нею вслед Андрей: «Куда?»
Она ответила резонно:
«Сынок, оставь, моя беда...»

Пути переходила быстро,
Платформу краем обошла.
К Озолину — догадка — выстрел:
«Да, мама, ты отца нашла!»

Никто не встретился ей, к счастью.
Окно за шторой — виден свет.
Какое жуткое ненастье...
Она одна и Лёвы нет.

К ней тихо подошёл Алёша*:
«Простите, не могу впустить...»
«Не надо, что вы, мой хороший...
Мне надобно себя простить...»

«Боятся, что визит взволнует.
Граф думает: вы далеко.
Врач Душан всех  к нему ревнует.
Вам, близким, право, нелегко».

Ушёл Алёша. Сильный ветер.
Похолодало, ночь, мороз...
Как бесприютно ей на свете,
Лицо залил поток из слёз.

Она лицо платком прикрыла:
«Нет, не простит и будет прав.
Такого я наговорила...
Всему виной мой злобный нрав».

Крутила лёгкая позёмка.
Из телеграфной Ксюнин вдруг.
Увидел Софью, понял: «Ёмко
Напишет сам, Андрея «друг».

Мгновенно подбежал и с хода:
«Был вам представлен — Ксюнин я».
Озолин вырос: «Сколько сброда!
Подите прочь, с графиней — я!»

«Я журналист!» — Взметнулся Ксюнин.
Я повторю: «Подите прочь!
Не то петух вас злобный клюнет,
Поймите: «Ныне злая ночь!»

Сказала Софья: «Вам спасибо!
Ведь графа приютили вы...»
«Простите, встречу скорый, ибо,
Не избежать дурной молвы...»

Бесшумно скорый приближался.
«Температура высока...» —
Жандарм в вагоны как бы вжался,
Дрожала у него рука...

Примечание:
*Личный секретарь Толстого.