Уход Льва Толстого. Часть двадцать первая

Таскал вагоны маневровый
По задним запасным путям.
Салон-вагон богат — ковровый,
Отведен важным был гостям.

Пока что в тупике — стоянка...
Гуляли двое в котелках.
Высокая пред ними планка,
Но взять её  мешает страх.

Шагает мимо предводитель,
Жандарм почтительно за ним.
Дворянства груб руководитель,
Ругает: «Что не так — сгноим!»

Салон-вагон семье назначен,
Для губернатора — другой.
Графиня Софья горько плачет,
При ней сыночек дорогой.

Сидела в глубине вагона,
Пред ней разложен был пасьянс.
Стонала: «Белая ворона,
Не брак, ненужный мезальянс.

Как надоели сплетни, слухи...
Народу больше с каждым днём.
Синематограф — краем уха
Услышала, здесь всё — о нём.

Нет, даму пик сюда положим...
Нет короля, семёрки нет...
Я виновата, предположим,
Но как жесток, коварен свет!»

«Ах, мама, сколько плакать можно?» —
Вскричал разгневанный Андрей.
«Ты за отца в тревоге ложной,
Так успокойся поскорей...»

Она не слушала, молчала...
Воспоминания — лишь тень.
От острой боли замычала —
Вставал их жизни каждый день.

Как белка в колесе, в заботах:
Хозяйство, дети, прежде — он!
Невидима, трудна работа,
На первом месте муж — закон!

То он не спит, то заболеет,
Во сне внезапно закричит...
Она босая — сердце млеет,
Пугается, но всё ж молчит.

Страдает, новые шьёт блузы,
Которые он так любил.
Но гибнут, рвутся счастья узы...
Брак слаб... он сам себя добил.