Люди. Роман Славацкий. Алхимия стиха

.



АЛХИМИЯ СТИХА
Роман СЛАВАЦКИЙ



Содержание

- Зубчатый кремль в тиши апреля спит / Кудесник
- Стихи – как будто лёгкая игра / Эпиграммы
- Борис, ты знаешь этот странный час / Вдохновение
- Шумят ветра – небесные качели / Раковина
- Резной Альгамбры каменные лозы / Испания
- В саду рассыпан вишен вьюговей / Борису Архипцеву
- Не зря старинный стих пленяет нас
- Опять апрель ручьями прожурчал / Переводчику
- Сонет – готовый к бою ладный лук / Стрела и лук
- Творение индийцев и арабов / Шахматы
- Звезда бессонных, грустная звезда / Байрон
- Зачем он положил стихи свои / Россети у гроба Элизабет Сиддол

====================================_rs_=====



I.  КУДЕСНИК

Зубчатый кремль в тиши апреля спит,
в постелях дремлют маленькие дети,
спят слободы, молчит старинный скит,
на древних башнях спит тысячелетье.

Луны окаменелый сталактит
безмолвия развешивает сети;
и только Вечность пылью шелестит,
как будто мышь в купеческом подклете.

И лишь в одном окне струится свет,
и там, в тиши, волшебник и поэт
неслышно движет шахматные рати.

И пусть молчаньем Город занесён, –
он сохранит его спокойный сон
бесплотною бронёй своих заклятий.


II.  ЭПИГРАММЫ

Стихи – как будто лёгкая игра –
для маленьких забавных ребятишек:
то мячики прыгучих эпиграмм,
то взрывы конфетти-четверостиший.

Но Вечность очагом просторным пышет
и жаждет подпалить «искусства храм»…
И ждёт огонь, когда ему напишут
громоздкие тома стихов и драм.

Поэты, драматурги и актёры…
Как будто фейерверка пёстрый порох
недолог нашей жизни тонкий срок.

От многих ли из нас, надменных самых,
останется хотя бы эпиграмма –
строфа из четырёх весёлых строк?


III.  ВДОХНОВЕНИЕ
Б.А.

Борис, ты знаешь этот странный час –
молчание расплавленных эмоций,
когда, сквозь дым луны – Ночное Солнце
волной огней охватывает нас.

И пряных переводов льётся вязь,
и в колбе – пламя синее мятётся…
Мой милый Фауст! Чай налить придётся –
разбавить переводческий экстаз.

Но чу! – восток вдали горит опять
и утро шлёт… Пора ложиться спать,
банальных будней прах оставя прочим.

Но день пройдёт, минуты теребя,
настанет мрак. И вспыхнет для тебя
невидимое миру Солнце Ночи.


IV. РАКОВИНА
       Алине Чадаевой

Шумят ветра – небесные качели,
морские нимфы водят хоровод…
Венеция – Венерой Боттичелли
на гребешке распахнутом плывёт!

Летит она – прелестною капелью,
и золото волос роскошно вьёт;
и плещет Город – песней и весельем,
а синим волнам – вторит небосвод.

 – Но кажется, что раковина эта
заснеженным Бореем – резким ветром
с далёких берегов принесена…

И пенится прекрасным поединком
меж солнечным теплом и русской льдинкой
бокал прозрачный белого вина.


V. ИСПАНИЯ

Резной Альгамбры каменные лозы –
арабской рифмы сладостный шербет!
И лепесток Завета, свеж и розов,
словесной вязью шёлково одет.

Но Запад отвечает звонкой бронзой,
и стынет, словно сталь, латинский метр;
в нём – только жёсткий ритм и чёткий отзвук,
и лишь колючей логики расцвет.

Кто свяжет их – надёжней и мудрее?
 – Учёный Жид (куда же без Евреев!)
в латинский кубок влил манящий яд.

Не зря, раскрыв певучие страницы,
мы слышим дух гвоздики и корицы
и пряностей арабских аромат!


VI.  БОРИСУ АРХИПЦЕВУ

В саду рассыпан вишен вьюговей,
и землю высветляет, словно мелом;
на лето умолкает соловей
и оставляет флейту Филомелы.

Уже вершатся завязи плодов,
и ветви ждут молитвы и трудов…

Теплынью плавит медленное лето,
дыханье розы тянется окрест;
и мучатся безмолвием поэты –
боятся, что их песня надоест.

Но царский Август, баловень Природы,
собрав плоды, быть может, сохранит
земную плоть стихов и переводов
в узорчатых корзинах Аонид.


VII.  А. Б. В.

Не зря старинный стих пленяет нас,
как в хлебе на столе – горчинка тмина,
как странный спиритический сеанс
в готической гостиной у камина.

Казалось бы – что толку хлопотать,
ища чужую грацию и стать?

И всё же – бродит аглицкая речь,
чужой закваской сбраживая млеко…
И будет смех, и слёзы будут течь,
как в Англии – тому четыре века.

И сальная свеча горит, как встарь,
и утром не погаснет – уж поверьте!
…И чья-то тень неслышно сбросит гарь
на старый стол – в печальное бессмертье.


VIII.  ПЕРЕВОДЧИКУ
                А.Б.В.

Опять апрель ручьями прожурчал
и снова переводчику поведал
загадочное счастье толмача –
профанам неизвестную победу.

Виктория! – над кем? Да над собой,
над собственною жизнью и судьбой…

Что пользы – знать иные языки,
иной страны коварные изветы,
чтобы в песках у сумрачной Реки
вздохнув, похоронить в себе поэта?

Но нет, не зря вовне стремится дух,
струится строчка – робкая, косая, –
когда в ночи – войдёт ушедший друг
твоей руки невидимо касаясь!..


IX. СТРЕЛА И ЛУК

Сонет – готовый к бою ладный лук,
из дерева и рога слитый туго;
нацеленный в открытую округу
катрен его – упор для умных рук.

Второй катрен – движенье – но не вдруг,
не жалкий труд, не рабская потуга,
но ровное борение друг с другом
руки и тетивы – союзных дуг.

Терцет – летучий яд, сухой полёт,
зловещий свист, спадающий с высот,
слиянье перьев, дерева и жала.

Второй терцет – удар! – доспех пробит.
И стройное двустишие звенит,
как точная стрела, что в цель попала.


X.  ШАХМАТЫ

Творение индийцев и арабов,
поэмы, что зачитаны до дыр;
они проникли даже в Лондон, дабы
играли в них Бен Джонсон и Шекспир!

И так – направлен дар Великих раджей
в резную рать арабского «шатранджа»!

И шахматам покорна вся Европа,
попали в плен и Крест, и лунный Серп;
и даже в Церкви слышен грозный ропот:
за шахматной доской играет Смерть!

…Поэзия – такая же наука,
где все ходы записаны в блокнот;
и каждая строка – стрела из лука,
и каждый наш сонет – последний ход!


XI.  БАЙРОН

Звезда бессонных, грустная звезда,
царица мрака, бледная Селена,
свидетельница чувственного плена,
седого Стикса стылая вода…

Пленительный напев английской речи –
печальный Байрон, горечи предтеча…

Звезда бессонных, грустная звезда!
…Лукавит перевода перемена:
и не цветы, а лишь виденье тлена
таит страниц иссохших череда.

Лишь изредка, нежданно, сердце слышит:
пронижет небо лунная слюда,
и душу озарит нездешней тишью
звезда бессонных, грустная звезда!..


XII. РОССЕТТИ У ГРОБА ЭЛИЗАБЕТ СИДДОЛ

Зачем он положил стихи свои
под изголовье умершей подруги?!
Достойно ли – дыхание любви
бросать гробам в остуженные струги?

Зачем, прождав немного лет, потом
он вскрыл гробницу – символ смертной маски,
и взял от изголовья страшный том,
чтоб страстные стихи предать огласке?

Что живо и прекрасно – пусть живёт!
А то, что взял Танатос в тёмный грот –
укрыто и заклято чёрным перстнем.

Но он посмел затворы оттолкнуть,
и проклят был, и выбрал грустный путь:
идти от «Дома Жизни» к Дому Смерти…