Любовь-океан, любовь-болото

Мужчина может дать поддержку, которую не могут дать ни родители, ни подруги. Эта поддержка не выражается в чем-то конкретном, а скорее представляет собой ощущение, что каждое твое решение пропитывается силой. Но это вовсе не значит, что до этого решения были слабы или бессмысленны: просто это другая природа силы, другая ее категория.

Кажется, что мужчина своим присутствием в жизни создает среду, в которой каждая мысль получает опору и возможность продолжиться. Как когда под вытянутую вперед руку кто-то подставляет свою, только вытягивает ее еще дальше. И когда вытягиваешь руку одна, то чувствуешь в себе единственность и некое противопоставление миру, который как будто сжимается в одну точку и вбирает в себя все то, что не ты. А с мужчиной мир начинается с вас, простирается вперед и представляется полотном, которое вы можете расписывать своими красками.

Когда вы только-только влюбляетесь и, особенно, еще этого до конца не осознаете, воздух кажется вязким от радости, тяжелым и насыщенным, как запах в цветочном магазине, обстановка искусственно отчетливой и от этого пластилиновой, и все так весело и так правильно, и люди вокруг такие добрые. И даже кажется абсурдным, что кто-то может быть несчастлив — ведь вы так счастливы, и все должны быть счастливы! В эти дни внутренние колокола отчаянно вызванивают восторг, а потом мотивы могут меняться.

Помню, я когда-то так любила, что, стоя спиной к двери в противоположном углу комнаты, могла наверняка сказать, когда из двух десятков людей именно этот человек входил в помещение. Я точно знала, сколько он делает шагов до стола, как кладет рюкзак, как отодвигает стул и сколько секунд выкладывает книжки. Знала, что сначала он складывает их стопкой посередине, потом отодвигает к краю, слегка подравнивает и слева кладет пенал. Спустя несколько лет у меня в голове стоит эта картина, как будто я ее пересматриваю на старой пленке без звука.

Радостная и мучительная физическая привязанность, когда телом знаешь, где человек находится и что делает. Совершенно так, как описал Л.Н. Толстой:
«Он узнал, что она тут, по радости и страху, охватившим его сердце. Она стояла, разговаривая с дамой, на противоположном конце катка. Ничего, казалось, не было особенного ни в ее одежде, ни в ее позе; но для Левина так же легко было узнать ее в этой толпе, как розан в крапиве. Все освещалось ею. Она была улыбка, озарявшая все вокруг. «Неужели я могу сойти туда, на лед, подойти к ней?» — подумал он. Место, где она была, показалось ему недоступною святыней, и была минута, что он чуть не ушел: так страшно ему стало. Ему нужно было сделать усилие над собой и рассудить, что около нее ходят всякого рода люди, что и сам он мог прийти туда кататься на коньках. Он сошел вниз, избегая подолгу смотреть на нее, как на солнце, но он видел ее, как солнце, и не глядя.»

И, как и настоящее солнце, любовь может подпалить крылья, как Икару, но останется вечным вдохновением.

Доходило до смешного: помню, я, одухотворенная и ослепленная сильнейшим порывом его увидеть, сидела у его подъезда. Долго сидела. Наверное, это выглядело совсем как-то неестественно, потому что один проходивший мимо мужчина спросил: «Девушка, у Вас все в порядке? Вы кого-то ждете?» Я ответила: «Да. Я жду чуда». А в другой раз, уже зимой, я ужасно замерзла, пока ждала, и впервые в жизни заболела ангиной.

Сейчас, когда я вспоминаю ту себя, «ждущую», в голову приходит только одно: удивительно. Удивительно, как можно было настолько себя не любить! К той себе я испытываю почти что материнскую жалость. Это же надо! Что же во мне такое жило, что заставляло ждать часами у его дома, терпя дрожь в руках от холода. Такое неуважение к себе и одновременно такая способность делать, что хочется, несмотря ни на что.

Мои чувства иногда больше меня: я не могу их объять. Та любовь была как парашют, на котором я полетала и спустилась на землю, а потом не смогла из-под него выбраться, запуталась и завязла, как в болоте. Да. Иногда любовь — океан, а иногда — болото.