Уход Льва Толстого. Часть семнадцатая

«Толстой — догматик исполинский,
Он с интеллектом, но тиран...»
«Да, деспот...»  — С ходу встрял Елинский,
«Нанёс жене немало ран...

Пусть Софья глупостям внимала,
Свернул её на свой манер.
Да гениальность донимала,
А общество — во всём пример».

«Коньяк не пейте, только водку!
Нет, де ла Бурс, вы не знаток!
Вот-вот, попробуйте «Находку*»  —
Холодненькой один глоток!

Коньяк от Шустова  — отрава...
Травился им я и не раз...
Виною бочки иль приправа,
Но это дрянь, поставлю глаз...»

Продолжил критик: «Понимаю,
До максима дорос Толстой.
Он ныне миф, ему внимают,
Он выстрел, правда, холостой.

Как моралист, он прост, наивен,
Хоть главный поднимал вопрос:
Что человек? Бесперспективен?
До понимания дорос...»

«Маститый критик, осторожней!»  —
Кричал чернявый журналист.
«Закончите стеной острожной...
Составит бравый ротмистр лист!»

«Удар в тамтам! Всем интересно!
А что пережила семья?
В привычных рамках стало тесно,
Взыграла гордость: «Вот он  — я!»

Типично русское явленье,
Писатель он, но не пророк!
Как критик всем дам объявленье:
«Чем человечеству помог?»

Да, яркий миф, я понимаю,
До максима вёл идеал.
Хоть мудрым мыслям я внимаю,
Их до конца не понимал».

«Как романист известен миру...»  —
Вступил в беседу де ла Бурс.
«Война и мир»  — Настроил лиру,
В литературе  — новый курс».

«Согласен  — моралист по сути...»  —
Маститый продолжал свой бой.
«Но он наивен, слаб до жути,
Не дорожит людской судьбой».

«Неправда!»  — Закричал чернявый.
«Под корень наносил удар!
Всё понимал: где левый-правый...
Толстой  — боец, в нём  — Божий дар!»

Вмешался в спор по виду певчий,
Жуя всухую бутерброд:
«Нет, господа, вам крыть-то нечем...
Его боготворит народ...»

Примечание:
*Марка водки.