Пять повестей

           Пять повестей
               
                Елене

                1
Войди в мой дом, перепиши начала.
Поспешность ткани придержи
Неторопливостью причала
И руки тайной обвяжи.

Мне руки тайной завяжи
И поднимись на выступ ночи,
Где сны -  пустыни миражи
Свои слова о воздух точат,
Словно испанские ножи.

И прикоснись холодной местью
Незримой стали острия
К едва заснувшему предместью,
Чтоб предрассветная струя
Гремучей, неусыпной смеси,
Блеснула кожей, как змея,

И зашуршала, как змея,
Между лопаток, тратя вечность,
Туда, где рушится заря,
И не дают расправить плечи
Еще холодные моря.

И, как развязывают петли
В полете утреннем стрижи,
Входя в дождливые столетья:
Мне руки телом развяжи.
1990; 2017

              2
То отступала, то пленила,
Записывала в исповедники.
Вдруг, окна небом заменила,
Срывая ставни, как передники.

Ты та, другая. Или, или…
Все сказано, но повторятся
Приходится. Углом застыли
В ознобе пальцы. Притворяться
Собой. Озоновые кили
В промокшем вечере ярятся.
И не понятно: или, или…
И повторять, и повторяться.

И, снова, по диагонали
Врываться в скученность болезней,
И ждать в приемном госпиталя, 
Любых перевранных известий.   
Ждать дверь, которой не по силам
Открыть пространства хрупкий полог.
Совсем не равная, сивиллам,
Ты ослепляла, словно, всполох.

Но, громы удлинялись эхом,
И множились, соударяясь.
На площади стояла Гретхен.
Во всех закатах повторяясь.
1989

             3. Маргарита.
            «Насущное отходит вдаль, а давность,
            Приблизившись, приобретает явность.»

                Гете. Фауст.

               
Гроза, грядущая над полем,
Спешила в город, в свой удел.
Он следом шел, хвостом собольим,
Приманивая юных дев.

Вошел, и сделавшись каликой,
Смешался, как актер из драм,
С ватагой шумной, многоликой
Приникшей к перекрестью рам.

Напущенная сатаною,
Чесотка вызывала зуд.
Но, площадь, окатив волною,
Гроза вершила Страшный суд.

Входили: то, поодиночке,
То целой сценой, но двоим,
Задуманным единой строчкой,
Холодным гением твоим,

На сцене не хватило места,
И тот, кто руки целовал,
Со своего не смог насеста,
Слететь, чтоб рухнуть в дней провал.

Лишь мертвенное удивленье
Скользнуло в трещины мостков,
Ища защиту в заточенье,
От стука дамских каблуков.

Трещало платье от разрядов.
Пряма, как молнии ожог,
Она прошла, конечно, рядом,
Что лоб от напряженья взмок.

Она ему, еще, не мстила
Плечом, откинутым назад,
И дьявола ему простила,
И сон дурной, зовущий в ад.

Она ему, уже, не мстила.
Вошла, как Эльмовы огни.
Не узнавала, лишь просила,
Чтоб чашу мимо пронесли.         
1990,2020         
              4
Заплаты заката на тьме темнокожей
остаток распада на запад рогожу,
чадрою восточной бросает, и слепы:
дорога, карета и платье из крепа.

Тревог перекрестки в оковы отлились,
на руки упали и в спицы вцепились.
В декабрь, в расход –из бульварного склепа,
несется карета и платье из крепа.

Подъезды далеки, проемы забиты,
но картою в масть все сомнения биты.
На мост разводной успевает карета.
Дорога, как платье из черного крепа.

Грозой, разделенная наполовину,
уноситься ночь, низко шляпу надвинув:
в разводы мостов и под всполохов трепет,
на цугом заложенной черной карете.

И за город рвутся, забыв о засаде
по бреши, размытой в гранитной осаде,
по времени, вырванному из вертепа:
дорога, карета и платье из крепа.
1989
                5
Вы не видали их, успевших
уйти по неокрепшим вьюгам
и затеряться в захрипевших
метелях, запряженных цугом.

И, видимо, заставы правы,
колокола твердят об этом,
что нет пронзительней отравы,
чем повесть покидать дуэтом.

В столь бесконечно ясных смыслах
расчерчено свеченье неба,
на  необъятных коромыслах
расплескивая всплески гнева.

Так вечность всходит круг над кругом,
чтоб окольцованное время,
пространство вспахивало плугом,
в подзол сводя людское племя;

подобие в его деснице,
устанет трепетать запястье,
и снова сыпаться пшенице
в горнило ненасытной пасти,

и, снова, в забытьи, заставы
пройти, укрывшись лунным светом,
и, плыть пронзительной октавой
над неоконченным дуэтом.
2019