***

«Кошачьего корма, будь, дочка, добра», –
Монеты легли у прозрачной преграды, -
Погрелся, малыш? А теперь нам пора.
Пойми, нам и тут люди будут не рады».

Проклятия в спину, брезгливое «Ах…»,
И клятвы убить, покалечить при встрече –
Бродяга в лохмотьях с котёнком в руках
Шагнул из тепла в остывающий вечер.

В бетонном заборе знакомая брешь,
Картонка, матрас у поваленной ивы.
«Давай же, малыш, не стесняйся, поешь.
А вдруг и сегодня останемся живы?

Ты помнишь, вчера были близко они?
Наелся, малыш? Жизнь наладилась? То-то!» -
Заката последние гасли огни,
В безлюдных дворах начиналась охота.

Без жалости, молча, с ухмылкой немой
Из окон квартир глядя злобно и косо,
Годами в проулках копившейся тьмой
Сам город себя очищал от отбросов.

«Не бойся, малыш, отвернись, не смотри», -
Всё больше дома искажались в оскале.
Ночь улицы в клочья рвала изнутри,
Несчётные тени добычу искали.

Рассвет же прибавил бродяге седин.
Карманы пусты, голод душит, но всё же
Не так страшен страх, когда ты не один,
Пусть даже второй – лишь комочек из дрожи.

Привычное утро вступало в права.
«Проснулся, малыш? Поживём…Не иначе», -
Для тех, кто во тьме не остался едва,
Так много рассвет наступающий значит.