Кистепёрые рыбы вымерли не совсем...

Кистепёрые рыбы вымерли не совсем — мне шептали на ухо про верлибры и о том, что кисейное море — всего лишь миф, а любовь — (не)мелкие к быту титры. Но пока колокольчик во тьме звенит, но пока от груди до груди тянется след улыбки,

я прошу:
дорогие рыбы, передайте Ему привет,
и вразумите скорей прийти исправлять ошибки.

Я когда-то читала книжки: в них были море и киноварь, смеялись люди, скалы, скаты, и кто-то, конечно же, умирал, но всегда возвращались к сути. К тому, что жемчужина — голос, к тому, что добро — вода, и самые вкусные сэндвичи готовят любимые руки (и плевать, что кофе сбежал из турки, пока ты их целовал). А в окно тем же утром стучалась, надо думать, орда: ручные зверьки от солнца катились по электрическим проводам, шутили и пели гимны, подначивали облака. Под них, говорят, лучше всего смотреть в зеркала, но искать там мечту свою, не погибель.

Тропы койотов (вот уж спасибо им!) нынче ведут не в лес — городской квартал изгоняет их безудержной мессой. Но что-то такое среди бетона всё-таки есть... Что-то лесное — в нас — цветущее белым по улицам сердце и первый, кто из земли пролез. Настойка из хвои запрятана в дальний шкаф, ранний час всё дробится бисером в чайных ложках, хочется очень открыть золотой ларец и закрыть глаза. Там вроде как схоронено сил про запас, немножко.

Снился мне город, облачённый в хрусталь и медь, облик прекрасных мест, которых никто не достанет, и рука, что тянется дать чудес всякому, кто протянет ладонь в ответ. А что чешуйки на ней видны — ерунда.

Главное правило — рыбы мне говорят — надо смотреть туда, где прячется (прячет?) нежность. Она-то здесь точно есть и не уйдёт никуда.