Муза и котлеты для Гаврилы

Свеча на четверть обгорела.
Исписан лист, как жизнь, строкой.
А Муза поутру ревела,
Разлившись в горести рекой.

Ведь отдавалась же поэту
Строфой, душою, волшебством,
Но буркнул тот: "Поджарь котлеты!
А я схожу за коньячком.".

Она мешала фарш с желтками
И тёрла ревность и чеснок:
"Творить бы мог сонеты в храме,
А он ушёл, слинял, убёг!".

Котлеты мялись комковато -
Не в поэтический размер.
Стонала Муза: "Всё, что свято,
Он променял на пухлость Вер."

"На кухне надобны Анфисы,
Глафиры с бюстом номер пять,
А я тонка, как биссектриса,
Могу, как воздух, вдохновлять.".

Шкворчало масло и плевалось,
Марая шёлковый хитон.
Сказала Муза: "Обозналась!
Он - не поэт, а Пана клон.".

И бросив яблоко раздора
Средь ложек, специй и судков,
Стихи вдохнула - без повтора,
И скрылась в перьях облаков.

Гаврила пил коньяк с соседкой
И тыкал пальцем в чистый лист:
"Хлестать бы Музу вербной веткой,
Но я ж - поэт и гуманист!".

"Как предала! Как подсидела!
Лишила грамот, денег, лент!"
Соседка шустро оглядела:
"Да он, похоже, импотент!".

"Стихи ваять - увы - не может
Ни на листе, ни между ног.
Пускай кирпич кладёт иль ложит
Заместо вдохновенных строк!".

Она ушла к котам и моськам.
Гаврила в форточку воззвал:
"Готов Танталом быть с авоськой!
О, Муза, ты - мой "Капитал"!".

"Вернись, вернись, я пламенею!
И нос - от градуса - горит.".
Но Муза брякнула: "К Кощею
Ступай занудный "инвалид"."

На спинке кресла филин ухал,
Не став премудрою совой.
Свеча. Лист скомканный. И муха,
И пять копеек за постой.