Приём. Эпизод-1

 
Великое множество встреч
с замечательными людьми
дарила мне профессия по мере служения ей!
И звучащие порой в памяти напоминания
о тех скромных советских людях,
отогревают мою выстужаемую душу,
отчасти смиряя мой взрывной норов, 
и уводя на время от гложущего неприятия   
творящегося ныне коммерческого свинства…

Середина 80-х годов. Отделение реабилитации:
экспериментальное поликлиническое отделение,
где лечились сложные пациенты со всего района.
Дружной команде нашей приходилось исправлять
последствия халатности или топорной работы коллег,
а ещё заниматься реально тяжёлой сочетанной травмой.
И вот несколько достойных внимания и памяти историй
возможно, скрасят твой досуг, читатель, и…
потешат, отвлекая от хлопот пустых и огорчений.

Заходит однажды на первичный приём
огромный, крепко пожилой человек
(не могу назвать его старым – язык не поворачивается);
заходит, с трудом протискиваясь в дверной проём
и держа в рамочке ещё влажный рентгеновский снимок.
Старательно скрывая удивление от габаритов визитёра,
предлагаю присесть, и, пока сестра заполняет карточку,
рассматриваю рентгенограммы локтевого сустава.
Ох, и не смог удержать возглас изумления,
ни-че-го подобного я и представить не мог:
разве ж такое бывает – сустава нет, какие-то торосы,
скопище костных фрагментов, труха и крошки?!
Но что ещё более удивительно – при таких руинах,
функция руки окажется вполне приличной!
Глядя на снимок, невольно забормотал вполголоса:
– Как это…  что же…  м-м-м…  эт-та-а…  м-дя…  Кто?!
– Да фашист руку вывернул, –
пробасил протяжно мой посетитель,
напомнив мне замечательного актёра Бориса Андреева.
– А вы что? – растерянно выпалил я.
– А я его зарезал!
Далее короткая немая сцена и пациент продолжил,
видя моё внимание и неподдельный интерес:
– Забросили наш диверсионный отряд в тыл к немцам.
Глухой ночью подобрались к бараку, сняли часовых,
прокрались внутрь и аккуратно кончаем спящих гадов.
Прибрали уже добрую половину, а тут какой-то фашист
таки вскрикнул и… по-о-шла мясорубка!
Их около полусотни против нас – едва за десяток.
Вот тогда-то фриц и вывернул с хрустом мой локоть.
Но, то была его последняя удача…

Я, замерев, слушал это повествование:
благодаря случаю, окунувшись в трагическую историю
от первого лица, – геройского советского человека,
повествующего ровным голосом о страшных вещах…

С превеликим интересом внимал бы и далее,
но за дверью ожидали приёма другие люди…
В те достославные времена удавалось помочь
до тридцати пациентам за смену и, странное дело, –
успевал всё: и карточки заполнить и гипс переложить
и врачевать эффективно и от души, а не за деньги
да формально, ещё и с «разводом», как многие «спецы»
в наше шкурное время!      
 

***

Удивительный этот большущий дядька
в процессе лечения неоднократно предъявлял
плавно возвращающуюся былую мощь десницы
и благодарно поведал при выписке ещё одну
любопытную часть своей увлекательной жизни.

Склонившись (сидя!) надо мной,
заговорщицки пробасил вполголоса:
– Доктор, если вам кто-нибудь когда-нибудь скажет,
что можно побороть медведя, не верьте, глупости это!
Я же после войны какое-то время в цирке работал,
боролся с медведем…
Поначалу долго приучал его к себе, да-а…
подкармливал, лакомствами баловал,
да и просто часами сидел у клетки и разговаривал;
а чуть поздней аккуратно тормошил и оглаживал,
почёсывая, трепал за ухом и обнимал за шею.
А то, что со стороны выглядело как борьба на арене,
так мы озоровали, возились шутейно, да-а…
главное не раззадоривать мишку, а то заломает!
Когда же приходила пора побеждать мне, –
протискивал голову под мышку косолапому
и ну-у щекотать, жарко дыша, как на стекло в мороз,
тут костоправ и валился на спину, рыча от блаженства.
И рёв лесного барина смущал, устрашая зрителей,
а когда уводили хозяина, зал облегчённо выдыхал,
и я собирал бурные продолжительные аплодисменты.
Затем шёл к топтыгину с гостинцами…  Вуаля!

Э-эх, слушал бы и слушал с почтением
поразительные истории человека редкой судьбы,
но сроки вышли, локоть подлечили основательно,
пришла пора и расставаться.
Пожали руки, поблагодарили друг друга,
простились и…  я – так точно с сожалением:
бывают же такие пациенты,
вдруг сделавшиеся как родные.