Парижские русские...

       К 1930 году в Париже и его предместьях обосновались более 50 тысяч эмигрантов из России. Среди них было много писателей, которые на новом месте продолжили работать. Поэт Борис Поплавский вспоминал: «Новая эмигрантская литература, та, что сложилась в изгнании, честно сознается, что ничего иного и не знает… Не Россия и не Франция, а Париж ее родина…» Читайте, как жили и писали в эмиграции Иван Бунин, Владимир Набоков и другие литераторы.


       Лауреат Нобелевской премии по литературе Иван Бунин приехал в Париж 28 марта 1920 года вместе с женой. С 1922 года он обосновался в доме №1 по улице Жака Оффенбаха. По воспоминаниям Ксении Куприной, дочери писателя Александра Куприна, Бунин завел в Париже много знакомств, любил наносить визиты. Он щегольски одевался и на европейский манер заказал себе визитные карточки с дворянским «де» ; «м-сье де Бунин». Летние месяцы Бунины вместе с друзьями проводили на вилле в Провансе.

       "Париж, куда мы приехали в самом конце марта, встретил нас не только радостной красотой своей весны, но и особенным многолюдством русских, многие имена которых были известны не только всей России, но и Европе, — тут были некоторые уцелевшие великие князья, миллионеры из дельцов, знаменитые политические и общественные деятели, депутаты Государственной думы, писатели, художники, журналисты, музыканты, и все были, невзирая ни на что, преисполнены надежд на возрождение России и возбуждены своей новой жизнью и той разнообразной деятельностью, которая развивалась все более и более на всех поприщах."
                Из мемуаров «Воспоминания», 1950

       Бунин прожил во Франции больше 30 лет, именно здесь он написал сборники рассказов «Солнечный удар», «Божье древо» и «Темные аллеи», а также произведения «Жизнь Арсеньева» и «Освобождение Толстого». После смерти Ивана Бунина похоронили на Русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.

     - - - - - - -


       Владимир Набоков собирался переехать в Париж из Берлина еще в 1930 году. В одной из самых популярных газет русской эмиграции «Последние новости» уже тогда публиковали его рассказы под псевдонимом «В. Сирин». Когда Набоков приезжал в Париж на публичные чтения, он обычно останавливался в квартире у Ильи Фондаминского, редактора журнала «Современные записки»:

       "Одно время я жил у него в маленьком будуаре рядом со столовой, где часто происходили по вечерам собрания, на которые хозяин благоразумно меня не пускал. Замешкав с уходом, я иногда невольно попадал в положение пленного подслушивателя; помнится, однажды двое литераторов, спозаранку явившихся в эту соседнюю столовую, заговорили обо мне. «Что, были вчера на вечере Сирина?» — «Был». — «Ну как?» — «Да так, знаете —» Диалог, к сожалению, прервал третий гость, вошедший с приветствием: «Бонжур, мсье-дам»: почему-то выражения, свойственные французским почтальонам, казались нашим поэтам тонкостями парижского стиля. Русских литераторов набралось за границей чрезвычайно много, и я знавал среди них людей бескорыстных и героических."

                Из автобиографии «Другие берега», 1954

       К середине 1930-х годов в Германии усилились антисемитские настроения, и Веру Набокову, еврейку по национальности, уволили с работы. В 1937 году супруги вместе с сыном наконец переехали в Париж. Здесь Владимир Набоков создал своей единственный «парижский» и первый англоязычный роман «Подлинная жизнь Себастьяна Наи;та», где действие в основном происходит во французской столице. В Париже он дописал и один из своих самых знаменитых романов — «Дар». Его частично опубликовали в альманахе «Современные записки», но полное издание вышло только в 1952 году.

       В мае 1940 года Набоковы покинули Париж: наступали немецкие войска — и последним рейсом пассажирского лайнера «Шамплен» отправились в США. . .

       - - - - - - -



       Оказавшись на чужбине, все те, кто не принял революцию 1917 года, попали в
   новый для себя мир. Их прошлое, титулы и даже знания и навыки имели значение
   только в среде своих же, но не они принимали решение о приеме на работу.
       Бывшие офицеры и генералы, графы и князья и даже их жены осваивали для
   себя новый мир тяжелого труда, полуголодной жизни, тесноты и бесправия. Со
   временем таксисты-белогвардейцы стали заметной частью парижской жизни.
   Социальная активность и желание лучшей доли заставили их объединиться в два -
   по политическим симпатиям - профсоюза.

       В Париж после Гражданской войны русские попадали самыми разными путями.
   Кто-то - через Константинополь, а потом Галлиполи, Тунис или Болгарию. Кто-то
   - северным путем, из Петрограда, возможно, с задержкой на какое-то время в
   Берлине. С первого взгляда эмиграция первой волны - сплошь бывшие дворяне,
   офицеры-белогвардейцы (собственно, по этому первому взгляду французы и
   окрестили всех русских, приехавших в 1920-е годы, “белыми русскими”) и
   творческая элита. Вынесенные на гребень волны Дягилев и Юсуповы, Бердяев и
   Бунин, Мережковский и Гиппиус, Шагал и Сутин - единицы, чья жизнь на чужбине
   тоже не была безоблачной.
       Но гораздо больше было тех, чьи судьбы заурядны для первой волны
   эмиграции: эти люди вынуждены были работать на шахтах и заводах, открывать
   свои маленькие кафе, брассери, рестораны (иногда и большие), эксплуатировать
   русский дух, брать клиентов экзотикой и подчеркивать свою русскость, доводя её
   чуть ли не до пародии. Были и те, кто шел работать в набирающее популярность
   такси: русский князь - шофёр такси надолго стал персонажем парижского
   городского фольклора. В 1931 году образ был “увековечен” в бульварном романе
   Макса дю Вьюзи (псевдоним Альфонсины Зефирин Вавасер) под названием “Джон,
   русский шофер”. Сей “вокзальный” роман, конечно, не обессмертил образ русского
   таксиста на парижских улицах. Скорее он говорит о том, что между мировыми
   войнами этот образ был весьма популярен. В столице Франции в “безумные годы”
   между мировыми войнами, к 1930-м годам, работало примерно три-четыре тысячи
   русских таксистов. После Второй мировой войны их количество ополовинилось:
   кто-то погиб, участвуя в движении Сопротивления, кто-то вернулся на родину и
   попал в ГУЛАГ (как герой Сопротивления Игорь Кривошеин). А кто-то благодаря
   Сопротивлению смог найти работу получше. Так, Николай Воронцов, будучи кадетом
   в Ростове-на-Дону, был эвакуирован англичанами в Исмаилию, там окончил школу,
   получил военное образование и выучил английский. Спустя двадцать лет, после
   войны, это позволило ему получить работу в американских компаниях и наконец в
   посольстве США в Париже и бросить работу таксистом: в посольстве лучше
   платили. . .

       Вообще-то парижские русские были очень странными таксистами. Шесть дней в
   неделю они носили форменные пальто и тужурки, мокли под дождём в ожидании
   клиентов, меняли шины, ругались с конкурентами, а по воскресеньям шли в
   ближайший православный храм в дорогих костюмах.
       После чего, облачившись в мундиры своих уже не существующих полков,
   спешили на собрание эмигрантских организаций и сообществ, где снова
   становились господами генералами, полковниками и штабс-капитанами...
       В мемуарах Гессена рассказывается об одном шофёре такси, который все
   заработанные деньги тратил на покупку редких русских книг, чтобы «сберечь их
   для России», и в конечном итоге собрал библиотеку из полутора тысяч раритетов. . .

       * * * * * * * * * * *



       Источник: https://www.solidarnost.org/articles/russkiy-knyaz-shofer-
     taxi.html
     Центральная профсоюзная газета «Солидарность» ©

      
     drugie-pisateli