свет надежды

я стремился к звездам,
что горели  в вышине.
казалось бы, зачем,
ведь они недостижимы.
но та рябь, что их обволакивала,
свет, что они источали,
то был свет надежды.

надежда росла.
я не пытался быть ей препятствием,
я не пытался ее остановить.
и звезды в вышине были звездами на земле.
звезды были чем-то сверхъестественным,
одной такой звездой был маннилер.
он горел каким-то неземным светом,
и я горел, как мог, ему в ответ.
свет этот озарял мое естество,
и я видел себя, как в зеркале.
свет этот проникал внутрь,
и преображал меня до неузнаваемости.
свет этот имел истоки,
человеческие истоки.
и я тогда спросил себя - кто такой
человек?
эта сеть затмений сердца,
этот колокол, что царит в вышине,
это открытие мимолетного тела,
и мимолетного духа?

человек закрывал свое сердце,
он восстанавливал свое былое добро,
добро росло в его глазах,
сердце же вело вслепую,
и он терял свое внутреннее зрение.
сердце было причалом, он приходил в него отдохнуть,
и снова отправиться в безбрежное.
добро же закрывало альтернативы ума,
выборы тела,
добро светилось неистовым ведением,
и ему совершенно нечего было противопоставить.
добро было приличием,
добро было мертвым желанием,
добро было властью над душой.
и тогда он сказал - где правда,
как не в поиске мимолетного,
где, как не в том, чему суждено сбыться.
добро давило ему на грудь,
добро препятствовало желанию.
и тогда он спросил что я хочу,
и кто я такой, чтобы хотеть,
чтобы мечтать,
где вихрь, что обнажит до предела мое хотение.

вихрем было само желание,
оно горело и бурлило изнутри себя,
и оно не хотело быть узнанным,
как вор, оно не хотело быть схваченным.
добро говорило - смотри в свое око,
и будь тем вандалом, что обнажит свою плоть.
добро заговорило - древними письменами,
добро заговорило - смертельным различием
похоти и желания.
похоть - она должна была умереть,
чтобы открыть путь для ума, чтобы я захотел
думать о том, что я хочу.

и тогда пришли звезды, далекие, недостижимые.
и я бился головой о стену, за которой они сияли,
и говорил, почему вы так несвершенны,
почему вы незаконченны, почему в вас не вмешалась рука
человека, почему он не преобразил  в вас,
чтобы в вас отразиться, почему вы так независимы
и беспредельны  в своей отделенности.

но свет сиял в их очах .
звезды горели ненасытным пламенем, но оно
не сжигало, я трогал их,
но они не сочились соком,
соком наслаждения.
добро в них было,
вселенское добро,
ведь где-то там вдалеке  были другие миры,
где мы родились без ума, без души и без тела.
бестелесными мы рождались и навеки были обречены
на безвременье.
а я сидел и ждал своей бестелесности.

но тут пришел он и сказал:
бестелесно твое тело, как душа,
и каждая капля мрака каплет в твое слово.
будь ветром, будь стихией ума,
и растворись в вихре.

вихрь был душой,
вихрь управлял ее мраком,
и каждое слово было вином в чаше забвения.
так добро сменило свой облик,
добро заговорило в вихре,
и купалось в нем, и обретало там свое тело,
свою немую ходьбу.
немым оно было, и бродило средь лесов,
не смея сказать ни слова,
пребывая в немом созерцании.
леса говорили - отрекись от себя, добро,
отрекись от своего слова,
будь пеплом, будь душой пепла.

сгореть, сгореть нужно было добру,
чтобы отречьмся от своего тела,
отречься от своего мрака,
отречься от своей правды.
так оно ушло в огонь,
и мы в немоте созерцали,
ка коно становилось пеплом ,
становилось само собой.
мы собрали этот пепел и развеяли его по ветру.
и тогда добро обрекло нас на свободу,
на роковую свободу.

и тогда пришел маннилер и сказал: собери свою свободу
в руки и неси ее людям, неси ее, как пищу,
как воздух, как воду, пусть каждое твое слово отпечатается в их душе,
пусть они запомнят твое слово, твою свободу,
твою роковую свободу.

и тогда я пошел в путешествие, из которого
должна была выйти моя свободная душа.