неистовыми знаками

кров накрыло мнимой стезей -
мы продвигались вдоль ее праведности,
подобно богомолам амфитеатра.
театр блистал и пел - и пущенная речь
соскользнула с мрака и упала в лужу,
в чердак забрели немолчные стада.
в мнимом стекле было слово,
гордо оно реяло в свободе иносказания.
корабли света уже взметнулись к правде,
и гордые волчцы обрели себя в руках,
в пальцах своих редких.
жизнь росла из целины, целины востока,
целины возрождения. я проходил через мост,
мост диковинный, мост зыбкий. серое пепелище
восставало из тиши, и медными трубами
я глаголал в темноте.
справа горели факелы, стужа одевала свое изумрудное
платье,
и  в стаю, как в железо, врезалась тоска.
я страдал поневоле, как бы впустую,
но смысл уже обретался постфактум.
гордыми челнами росло затмение,
гордые лучи блистали в тишине,
и уходили на богомол и водопой,
и проповедовали правду средь обветшалых
деревьев. смело взошел росток,
и пробился сквозь камни,
сквозь тернии пробрался он к вышине
светящейся в ночи неистовым лучом.
вот она, правда, прячущейся в стогах
изобилия, и тлен растет в небе,
гордые лучи созидают спектакль песни.
смелые огни потчуют правду,
и она уже сыта, она просится на ночлег
в жимолость и шиповник,
в нем краски родные, в нем,
как чертополохе,
цветы невиданные, нетленные.
из полости рта выходит слово,
оно, как родник, течет неистощимой дланью.
слово горит, подобно звезде,
и улетучиваются его глаза,
глаза правды, глаза созерцания,
глаза движения. они ловят всякий миг,
всякое изречение внутри мира,
и косный погост лелеет цветы,
что собраны ранее, перед сокрушением бурных
волн. так он, райский, вплетает бессмыслицу
в слово, и оно, неразумное,
цветет неистовыми знаками.