О символизме

Мало найдется более глупых занятий, чем объяснение смысла анекдотов и как расшифровываются образы. Это факт.

Не скрою, меня поразило что люди, поэты в частности, понимают образность, символизм, - то есть основу поэзии - на совершенно примитивном уровне «удачных метафор» и «гипербол», упуская однозначно главное – контекст и многоуровневость образного ряда.

В порядке шутки, в которой есть, как известно, часть шутки, я ограничился, чтобы не никого не обижать, четырьмя примерами собственных текстов:

- Засуха в Палермо
- Предобеденное
- Руки брадобрея
- Принц простаков

1. Засуха в Палермо. Аллегория

Дело, как ясно из названия, происходит в Италии, в Палермо. Палермо – это само по себе ЗНАК. Это город в Сицилии, «столица мафии». Мафия, это «народное движение», то, что вырастает, как стихи, из любого сора…. Мафия для сицилийцев — это реальная, «вторая власть» и привычная жизнь. К ней привыкли, к ней обращаются за помощью, когда чиновников и полицию привлекать нельзя или бесполезно, мафия вообще неотъемлемая часть итальянской жизни, как сорняки - неизбежная часть растениеводства.

Второй образ – использованный в тексте - это, разумеется, засуха. С одной стороны, засуха – это объективная реальность юга Италии: «для средиземноморской Италии характерна летняя засуха, продолжительность которой возрастает к югу, достигая максимума в Сицилии и Апулии». Но, главное, засуха – это символ гибели всего живого, растущего от природы.

Третий символ - «черное светило», причина засухи. «Черное солнце» - это древний, крайне сложный, многослойный эзотерический символ, источник каббалистического «невидимого творческого света», но, главное, сегодня это устоявшийся символ фашизма.

Слово «светило» имеет двойной смысл. Либо это небесное тело, излучающее свет, либо человек - знаменитость. Итак, символический использованный метафорический ряд: черное солнце, - это символ фашизма. Замена слова «солнце» на «светило» соотносит образ «черного светила» (во втором смысле слова светило) со светилом  и источником черного света фашизма, то есть к Муссолини. Тем более, что черный цвет вообще любим фашистами – от итальянских фашистов до формы СС от Хьюго Босса.

Теперь, немного истории. Приход фашизма в Италии вызвал драматическое столкновение мафии и государства. Мафия выступала при этом «низовой» антифашистской силой. Сперва, она просто игнорировала Муссолини и пыталась поставить его на место. Во время его первого визита на Сицилию мафия поставила дело так, что на выступлении Муссолини, собиравшего миллионные толпы, пришли… 20 человек. Тем самым, мафия показала Муссолини, «кто здесь власть». Но (цитата): «тоталитарная доктрина подразумевала сосредоточение всех полномочий в руках лидера государства и Национальной фашистской партии. Вскоре после того, как в 1922 году фашисты получили контроль над правительством, они начали войну против мафиози».

Муссолини вызвал из отставки Чезаре Мори, бывшего начальника полиции в Палермо и Турине. Остров наводнили большие силы карабинеров и чернорубашечников – «лучей черного светила». Борьба с мафией напоминала военные действия. Муссолини, «черное светило» фашизма, - Муссолини - и его «лучи -чернорубашечники, выжгли, засушили «естественную» народную жизнь. За несколько лет анти-мафиозной кампании из примерно 300,000 по тем временам жителей Палермо было арестовано 11,000 человек. А это значит, с учетом размера сицилийских семей, что аресты коснулись едва ли не всего население Сицилии. Можно ли придумать более ясный образ для всего этого, чем засуха?…

Понятно, что народ, все слои населения, которые привыкли «жить по старинке» естественной жизнью, с кровной местью, с мафией, и своеобразной свободой, когда государство было такой же внешней и враждебной силой, как палящее солнце не были счастливы установлением фашистского «порядка», ограничившего «народные свободы».

Однако, народ - святая простота – действовал в этой обстановке бессмысленно: молился, «бил статую»( посланцев власти), и т.д. – то есть действовал совершенно бестолково.

… Освобождение от власти «черного светила» пришло «из Атлантики, там, где течет Гольфстрим», а Гольфстрим течет вдоль берегов Америки и Британии.

Но принесло ли это облегчение?

Одна катастрофа – засуха, сменилась другой катастрофой – наводнением…

Вытекающий, оставленный открытым, главный вопрос текста «Засуха в Палермо»: если одна катастрофа побеждает другую – это что? - Победа?

2. «Руки брадобрея». Отнесение к литературному контексту.

Кое-кто меня спрашивал: «Причем тут «руки брадобрея» в стишке:

Видно, стал я с возрастом добрее
И сентиментальнее, наверное.
Мне не застят руки брадобрея
Этот мир, очищенный от скверны.
Мир, отмытый теплыми дождями,
Мир невероятной высоты,
Мир, еще не тронутый вождями,
Мир, в котором правим я и ты.

«Руки брадобрея» это образ-ключ из стихотворения «Ариост» Мандельштама: «Власть отвратительна как руки брадобрея». «Руки брадобрея», у Мандельштама – это символ нависающей человеком власти.

Понятно, что я имею в виду: «Я смотрю на мир не через призму власти, а таким как он есть, в его первозданности, на мир еще не тронутый вождями..."

Это как раз просто.

А более интересный вопрос: а почему, собственно, «руки брадобрея» вообще символ власти у самого Мандельштама? -

Почему именно брадобрей, а не пивовар, например: «власть отвратительна как руки пивовара»? - Почему нет? - Тот, кто не в состоянии понять этот образ Мандельштама и полагает, что «брадобрей» тут появился то ли для рифмы, то ли для ритма, тому читать Мандельштама преждевременно.

Чтобы сообразить о чем речь, нужно задать себе простой вопрос: Кто же это в истории России бороды-то брил?

Тому, кто знает русскую историю хотя бы поверхностно, известно: единственный «брадобрей» в истории - это Петр Первый, превративший страну, как метко заметил один историк, «в цирюльню» и самолично бривший бороды ослушавшимся боярам.

С со времен Петра, бритье бород стало в России синонимом бескомпромиссной борьбы нового с традицией и, одновременно, властного произвола, самовластия.

«Ариост» написан в 1933 году. В это время, в СССР, Петр Первый активно использовался в иносказательном смысле как указатель на горячо любимого Мандельштамом Сталина Иосифа Виссарионовича, «брившего бороды своим боярам», часто вместе с головами. Так, в это же время Алексей Толстой работает над романом «Петр Первый», где параллели между Петром и Сталиным отчетливо проведены и, как раз на примере Петра, Толстой оправдывает слом традиционного общества любой ценой и «основанную на насилии систему власти».

Замечу, «отвратительные руки Сталина», как образ власти, которая может, как злой брадобрей неожиданно чиркнуть бритвой по горлу, вообще не дают покоя Мандельштаму. Достаточно вспомнить: Его толстые пальцы, как черви, жирны…- образ из приписываемого Мандельштаму знаменитого стиха «Мы живем под собою не чуя страны..»

Вот только с этим пониманием исторической актуальности и политической направленности стихотворения Мандельштама можно приступать к аллегорической интерпретации «Ариоста». Ибо Сталин – не единственный персонаж, незримо присутствующий в стихотворении Мандельштама.

Почему именно Ариост? - Лудовико Ариосто (1474 — 1533), итальянский поэт, автор поэмы «Неистовый Орланд», где описывается «путешествие на Луну» за утраченным Орландом рассудком. Путешествие на Луну? – Путешествие в невероятное, недоступное, сбрендившего Орланда…

И кто бы это мог быть, как вы думаете? - Что Мандельштам мог считать нереальным «путешествием на Луну» в 1933 году и кого считал «сбрендившим»? –  Вспоминаем Бехтерева, 1927 год. Не буду дальше подсказывать.

Но есть еще один любопытный момент. Обратимся еще к одному месту из «Ариоста».

Одна фраза: В Европе холодно. В Италии темно…

Что она означает? – Почему в Европе холодно, а в Италии темно? В Европе холодно, ибо к власти идет Гитлер и в мир пришел холод. В Италии же – темно…. От чернорубашечников Муссолини.

И последнее: а, какую блажь имеет в виду Мандельштам, о чем он мечтает? Вот:

Любезный Ариост, быть может, век пройдет —
В одно широкое и братское лазорье
Сольем твою лазурь и наше черноморье.

То есть, мечта состоит в том, что европейское, итальянское, классическое, и лучшее, сходное, черноморское, что есть в России, подобное Европе, сольются воедино.

Но в «Ариосте» есть и не случайное заключение: ...И мы бывали там. И мы там пили мед... Могло быть единение, но, не сложилось, хотя Россия «на том пиру и была».

Так что, отнесение Мандельштама к пушкинскому: «Я там был, мед пиво пил, да усы лишь обмочил…» тоже понятно и логично.

А вот почему мимо рта пронесли? – Понятно же, из-за отвратительных рук брадобрея, разрушивших намечающееся объединение. Но тут уже надо знать эволюцию известно госпожи Балабановой – жены Муссолини. В 1919 Муссолини выступает с лозунгом: «Действовать, как в России», а Балабанова, вернувшаяся было в Россию с идеей объединения «братского лазорья», уже в 1922 году бежит в Париж. Грамши навещает ее середине 20-х и пишет: «Видел в Париже Анжелику. С ней уже невозможно говорить. Сейчас же впадает в истерику». Почему? – Ну так «руки сумасшедшего брадобрея» и порушили мечту о «едином лазорье» - "Всемирье", о Мировой революции. Между тем, уже с начала 20-х годов появилась, а в 1923-1924 годах, в СССР, в борьбе Сталина с оппозицией, сформировалась и победила идея построения социализма в одной отдельно взятой стране… Конец желанного "Всемирья".

... Вот как-то так обстоят дела с мандельштамовским «символизмом» и «руками брадобрея».

Да. Умел-таки Сталин читать.

Ну и, заодно, полагаю, данный разбор поясняет, почему «Мне не застят руки брадобрея// Этот мир, очищенный от скверны».

3. Предобеденное. Включенность в общекультурный контекст

Герои стихотворения – Дон Кихот и Мефистофель.

Почему сошлись в споре столь разные на первый взгляд персонажа? – Ответ дается во второй строфе:

Тихо беседуют призраки прошлого
Каслинского литья…

Мефистофель и Дон Кихот – это известнейшие ПАРНЫЕ кабинетные скульптуры работы скульптора Жака-Луи Готье.



Позволю себе привести справку об этих скульптурах:

Пара символизирует основные этические категории: Добро и Зло. Мефистофель - дьявол, образ злого духа в фольклоре и художественном творчестве народов Европы, популярный персонаж литературы и музыки ХV-ХХ вв., литературный персонаж немецкой народной книги «Повесть о докторе Фаусте...», которая опубликована в 1587 году, философской драмы «Фауст» И. В. Гете и других произведений. Мефистофель - спутник и искуситель Фауста, предлагающий ему власть, знания, земные блага в обмен на душу.
Изображена сгорбленная фигура Мефистофеля в рост, закутанная в плащ. Со шпагой на левом боку; на голове - шапочка с пером. Надпись на лицевой стороне под­ставки: J. Gautied. Каслинский завод отливает скульптуру с 1887 года. «Мефистофель» — одна из самых эффектных, завораживающих своей таинственностью и наиболее востребованных скульптур конца XIX - начала XX вв., не потерявшая своего интерьерного и художественно-эстетического значения и в наши дни. Фигура Мефистофеля считалась аллегорией зла в европейской культуре. Поэтому в пару к ней на Каслинском заводе отливалась скульптура этого же автора «Дон Кихот» как символ добра.

Иными словами, пара героев «Предобеденного» изначально и безусловно едина как образ, как отражение «единства и борьбы противоположностей»: Добра и Зла.

Расположение фигур тоже не случайно.

Во-первых, эти парные кабинетные фигуры нормальной высотой по 73 см, принято ставить, как правило, именно по сторонам книжных полок или камина. Во-вторых, в соответствие с «иерархией важности», фигуру Мефистофеля принято ставить справа (одесну'ю), а Дон Кихота – слева (ошу'ю).

Даже словосочетания «призраки прошлого» имеет определенный содержательный смысл. Насколько мне известно, выпуск этих фигур в полном масштабе прекращен.

В чем смысл текста «Предобеденного» ? – Вернемся к тому, что как уже отмечено фигуры олицетворяют Добро и Зло.

В соответствие с текстом, Мефистофель и Дон Кихот понимают эти категории в высшей степени банально, по-обывательски. «Зло» - это лихие «радости жизни»: безделие, секс, вино. Добро же, в изложении Дона Кихота, - это «верность», некрасовское «сеять разумное, доброе и вечное», солженицынское, «жить не по лжи»…

Это именно то, чем, как правило, начинаются и заканчиваются «умные» этические дискуссии.

Однако, по мнению лирического героя стихотворения, эта «стандартная философская беседа об этике», о Добре и Зле, достойна только чугунных голов (чугун тут имеет, как нетрудно сообразить, двойной смысл: как реальный материал скульптур и как идиома «чугунные» - то есть тупые, - головы).

В жизни все не так. Отсюда и басенное завершение «Преодбеденного». В «Предобеденном», лирический герой – внешний наблюдатель, который делает вывод из этико-философской дискуссии о добре и зле: «Чем обсуждать всякую чушь и вести смешные споры, не пора ли заняться чем-то более душеспасительным: хотя бы, например, пообедать?» -

Собственно, и "кабинетность" фигур подчеркивает оторванность от реальности кабинетных споров, и само предобеденное время – это само по себе символ утра, незрелого дня, не отошедшего от сна сознания… и начала нового, возможно более содержательного понимания Добра и Зла.

4. Принц-простаков. Двойное прочтение текстов.

Речь идет о двойном прочтении «Гамлета» Шекспира. Одно из них прижилось на сценах всех театров мира. Гамлет – «этакий мечущийся интеллигент», мстящий за своего отца. Но, верно ли такое «плоское прочтение»?

Первый настораживающий факт – имя главного героя. Hamlet, по-английски, это, как указано в первой строке -деревня и есть. Маленькая.

Обдумывая этот литературный факт, надо понимать: в английской традиции, отчасти усвоенной и русской литературой, имена героев часто, если не как правило, даются со смыслом. Из относительно современного, вспомним Хьюго Белфаундера («Лорда основателя») из романа Айрис Мердок «Под сетью», в котором исследуются идеи Людвига Витгенштейна о природе мышления, языка, о различения правды и неправды. Фамилия «Белфаундер» состоит из аккадского «Bel» – мастер, лорд и даже Лорд в смысле Бог и английского «founder»- основатель. Считается, что прототипом Хьюго Белфаундера был сам Людвиг Витгенштейн. Отношение к Витгенштейну как к «богу» было принято среди многих высоких интеллектуалов XX века. Так, великий Кейнс, встретив Вингенштейна прямо записал: «Ну что ж, Бог приехал, я встретил его в 5:15 на вокзале».  Другие примеры, из русской литературы. Например: Чацкий – от английского «сhat» (трепаться), - Фамусов – от «famous» – знаменитый, Репетилов – от «repeat» - повторять, народный Молчалин уже от русского «молчать» у Грибоедова. Нетрудно видеть, что в случае «Горя от ума» простая расшифровка имен полностью переворачивает смысл пьесы практически на противоположный по сравнению со "школьным":  прибывший из заграниц Чацкий оказывается не «борцом с застоем», а напитавшимся западными идеями треплом, ничего не понимающис в реальносях русской жизни. Актуально и сегодня, не так ли? - Но это отдельная тема.

Иными словами, ни малейшего сомнения в том, что Гамлет – обозначен Шекспиром «деревней» не случайно, нет. И уж кому-кому, а англичанам времен Шекспира это было более чем очевидно. Для мало-мальски соображающего читателя, это готовый ключ к расшифровке реального смысла пьесы.

«Принц простаков» - это обсуждение того, что «стандартное» прочтение Гамлета, как истории «ищущей души» среди «лицемеров и дряни», не имеет ни малейшего основания в Шекспире и связано с обывательским, я бы сказал, журденовским отношением к искусству.

На самом деле, смысл «сюжета Гамлета» состоит в том, что, Фортинбрас, используя невежество, наивность и суеверия деревенщины-принца, мстит Дании за гибель своего отца, уничтожая руками Гамлета всех, кто представляет угрозу потенциальной власти мстителя.

Так, в отличие от Гамлета, Лаэрт умен и в частности отлично понимает существо Гамлета: «Он в подданстве у своего рожденья, / Он сам себе не режет свой кусок». Лаэрт, однако, необуздан, амбициозен, считает себя равным королям, чем и опасен для Фортинбраса. Так что взаимное убийство дурака Гамлета и опсного умника Лаэрта вполне логично.

Итак, «Принц простаков» - это альтернативное прочтение Шекспира: истории Гамлета, как невежды, с пошлыми, по существу, речами, которые могут выдавить слезу только у глупого простака.

Заметьте Шекспир не вкладывает в уста Гамлету ни единой небанальной мысли: «Быть или не быть?», «Бедный Йорик, Я знал его, Горацио…» - Ах, как это глубоко, не правда ли?! – Глубоко, для наивного простака, которому банальности кажутся вершинами мысли.  Или вот: «Объявите меня каким угодно инструментом, вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя…» - Правда, что ль? - Фортинбрас успешно только этим и занимается, последовательно направляя Гамлета против всех, кто может помешать обретению им, Фортинбрасом, датского трона. Через кого? – Да через «друга Горацио» же, что очевидно из последних строф пьесы:

Фортинбрас

Поспешим услышать
И созовем знатнейших на собранье.
А я, скорбя, свое приемлю счастье;
На это царство мне даны права,
И заявить их мне велит мой жребий.

Горацио

Об этом также мне сказать придется
Из уст того, чей голос многих скличет;
Но поспешим, пока толпа дика,
Чтоб не было ошибок, смут и бедствий.

Фортинбрас входит как триумфатор и не случайно Фортинбраса сопровождают именно английские послы. Не случайно.

Повторюсь: Текст «Принц простаков» о том, что только простаки могут принимать банальность и пошлость, олицетворенные в Гамлете, за «душевные» и, тем более, интеллектуальные искания…

Ничего более пошлого, мещанского, чем пресловутый вопрос: «Быть или не быть?» - и придумать-то трудно!

В «Принце простаков», стандартная интерпретация «Гамлета» выворачивается наизнанку: мечущийся Гамлет - пошлый глупец, верящий в привидения и легко манипулируемый, брат отца и мать Гамлета оказываются не заговорщиками, а жертвами, заговора, «благородный Фортинбрас» - коварным бандитом, «верный друг Горацио» - предателем и заговорщиком. Кстати, о Фортинбрасе. Фортинбрас, по Шекспиру, – типичный изощренный рейдер, расчистивший себе дорогу к датскому трону руками дурака-деревенщины, ничего не понимающего в жизни и политике. Отсюда в «Принце простаков» естественно возникает бандитская, сниженная лексика: «Ты  попутал ра'мсы, студиозус…».

… Именно из-за перевернутости интерпретации «Гамлета» в «Принце простаков» появляется ключевая для логики отсылка к стихотворению Пастернака «Гамлет» из «Доктора Живаго».

В этом стихотворении Живаго (Пастернак) принимается поверхностная, «обыденная», интерпретация пьесы. С этим связана также и подчеркнуто «обращенный» порядок «Принца простаков» по отношению стихотворению Пастернака.

Сравним эти два текста. Последние строки у Пастернака:

Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти.

Начало в Принце Простаков – это ясная отсылка к окончанию пастернаковского Гамлета:

Не по Сеньке шапка, не по Сеньке:
Принцем жить – не поле перейти.

Начало у Пастернака:

Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.

И окончание в «Принце Простаков»:

Что в конце? – В конце актер на сцене,
Прислонясь к дверному косяку,
Где-нибудь в Москве, а, может, в Вене,
Гамлета представит Простаку.

Ну и закономерный итог стандартной постановки Гамлета:

Народ
Не поймет ни слова в старой сказке,
Или все поймет наоборот.

Вот примерно так обстоят дела с двойным прчтением литературных произведений.

5. Вместо заключения

Аллегории, отнесение к литературному или общекультурному контексту, а также двойное прочтение текстов (замечу, практически обязательный атрибут «иероглифической поэзии», но более сложный в исполнении в европейских языках) – это более высокие формы образности. Они требуют более глубокого проникновения в текст, чем «простые», иногда удачные, иногда нет, образы нижнего ряда характерные для женской и примитивной поэтики, не требующей для восприятия натренированного интеллекта. Уподоблю их клеенке с цветочками, в быту полезными, но которые с трудом можно отнести к категории искусства.

Серьезная же литература, не только поэзия, требует навыка работы с подтекстом, умения читать смыслы и интерпретировать прочитанное – то есть другого уровня интеллектуальной культуры, отказа от аристотелевой непосредственности в пользу платоновского «выходя из пещеры». Именно на выход из пещеры, на создание текстов с не-поверхностными смыслами и направлена высокая образность.

Точным мыслям в строчках слишком тесно:
Строчки надо плавить как руду.
Между строк вполне хватает места
Чтобы мысль хранить не на виду.

Отсылку к Маяковскому ищите сами...

Я старался.