Одна и обе. Из Петрарки

Прекрасная, как солнце во вселенной,
Затмившая его своим сияньем,
Предивным обаяньем
В свой сонм завлекшая меня измлада,
В деянье, в слове, в мысли совершенной,
Редчайшим восхитившая влияньем
И дальним расстояньем,
Так что при ней иного чаю лада,
Сам изменившись, в предвкушенье клада,
Издалека внезапно восхищённый;
Любовью лишь прельщённый,
К нелёгкому склоняюсь начинанью,
Но гавань там, где чаянья благие
Наперекор изгнанью,
И мёртвым пусть сочтут меня другие.

Её напутствия мне были новы;
И красота её в моём разброде
И в молодой свободе
Всегда была надёжным испытаньем,
Сияя мне сквозь ткани и покровы
Свой светлый лик скрывая на восходе
Чтоб, робкий по природе,
Одним увериться я мог мечтаньем,
Сочтя его пути предначертаньем.
Она передо мной неповторима,
Иной, чем прежде, зрима.
Мои глаза её такой узрели,
Что восхищенье сердцем овладело,
Внутри похолодело,
И, кажется, рукой подать до цели.

Но тут над страхом восторжествовала
К ногам её влекущая отвага
Предерзостного шага,
Настолько свет из глаз её был сладок;
Сказала мне, представ без покрывала:
«Друг, не бывает красота без блага,
Не в засуху ли влага?
И, значит, постоянство – не припадок».
«Мадонна, - я в ответ, -- не до загадок
Мне в пламени, когда я весь пылаю,
Но, пылкий, не желаю
На этом свете ничего иного,
А в голосе её обетованье
Для чаянья земного,
Внушает страх она и упованье».

«В чьём только сердце не превозносила
Молва моих достоинств несравненных;
Одна из искр мгновенных –
Такая весть; её среди раздоров
Противница поспешно погасила,
Но множество восторгов сокровенных,
Тем более бесценных
Сулил мне тот, чей так прельщает норов,
Но ты, Амор, не ведая укоров
Открыл мне, что воистину желанно,
К чему мне неустанно
Не поддаваясь жизни беспокойной
Стремиться средь подруг моих редчайших
При госпоже достойной,
А ты искал бы благ иных сладчайших».

Сказал бы я «Но это невозможно».
А мне она: «Изволь напрячь ты зренье!
Увидишь в отдаленье
Ты госпожу, известную немногим,
И сделалось мне стыдно и тревожно.
Великое изведал я горенье
И в этом озаренье
Сказала: «Взыскан ты сияньем строгим;
Предстанет в солнечных лучах убогим
Светило, и зачем ему томиться,
Когда пора затмиться?
Но я при ней и с ней не одинока,
И мы, подвергшиеся этой пробе,
Из одного истока,
Так что одна другой сродни мы обе».

Стыдом внезапно был язык мой связан,
Когда она явилась предо мною
Единственной-одною
Та, чьи черты – скорбей моих предлоги.
И начал я «Мой путь мне предуказан,
Благословен тот, что красой иною
Ту, что слыла земною
Прославил, и в пылу не без тревоги
Я уклонился от прямой дороги,
И больно мне, но чем больней, тем краше
Великолепье ваше»,
И для меня огонь мой неизбежен,
Но утешенье для меня готово
И взгляд её так нежен,
Что в сердце мне её запало слово.

Благоволишь к нам Ты, Отец небесный,
Бессмертием обеих наделяя,
В мир горестный вселяя,
Не лучше ли здесь был бы недостаток?
Но восхищает облик наш телесный,
И машут наши крылья, вдохновляя,
Возврат наш просветляя
Туда, где наш исток и наш начаток,
Хотя для тени срок, быть может, краток,
Тебе удел желанный уготован,
Но был я так взволнован,
Что молвила: «Сочтёшь ты отдалённым
Пленительнейший лавр, но будь спокоен.
Останется зелёным
Лавр на висках тех, кто его достоин».

Канцона, если скажут, что темна ты,
Ответь: что виноваты те, кто глухи
И весть сочли за слухи.
Лишь то и достоверно, что пропето,
Других ко благу неустанно будит,
Кто возвещает это,
И сам, как ты, всегда правдив он будет.