Таланту А. П. Чехова. Наивный леший
стоял в одно прекрасное утро молодой, симпатичный леший.
Не великан, но и не малыш.
Возле него на травке сидела русалочка, молоденькая и такая хорошенькая,
что, знай я её точный адрес, бросил бы всё - и литературу, и жену, и науки –
и полетел бы к ней.
Русалочка была нахмурена и сердито теребила зелёную травку, чтоб избежать скуки.
Я прошу вас понять меня, - говорил леший, заикаясь и конфузливо мигая глазами. -
Если вы поймёте, то не будете так строги.
Позвольте мне объяснить вам всё с самого начала:
20 лет тому назад на этом самом месте, когда я просил у вас руки,
вы сказали, что только в том случае выйдете за меня замуж и даже не во сне,
если у меня не будет глупого выражения лица, а для этого вы посоветовали мне
отправиться к людям и поучиться у них уму-разуму - и наяву, и во сне.
Я, как вам известно, послушал вас и отправился к людям. Всё начиналось отлично.
Придя к ним, я прежде всего справился, какие есть специальности и ремёсла мне лично.
Один правовед сказал мне, что самая лучшая и безвредная специальность наяву -
лежать на диване, задрав вверх ноги, и плевать в потолок, то есть плыть к водопаду, забыв вёсла;
но я, честный, глупый леший, не поверил ему!
Прежде всего я попал по протекции в почтмейстеры.
Ужасная, ma chеre,* должность!
Письма обывателей до того скучны, что просто тошно делается -
Потом в мозгах, словно в горле кость!
Зачем же вы их читали, если они скучны?
Так принято… Да и к тому же нельзя без этого… Письма разные бывают.
Иной подписывается «поручик такой-то», а под этим поручиком -
Лассаля или Спинозу напоминают.
Ну-с, потом поступил я по протекции в брандмейстеры.
Тоже ужасная должность! У ним круглые сутки, как чертей в преисподней – жар! -
То и дело пожар!
Сядешь, бывало, обедать или в винт играть - пожар.
Ляжешь спать - пожар.
А изволь-ка тут ехать на пожар, если ещё и из естественной истории известно,
что казённых худющих лошадей нельзя кормить овсом.
Раз я велел подкормить лошадей для быстроты их овсом и что ж вы думаете? -
Ревизор так удивился, что мне даже стало совестно потом…
Есть, ma chere,* на земле люди, которые смотрят за тем, что где было,
чтобы у ближних в головах и карманах ничего лишнего не было.
От брандмейстера к этой должности рукой подать. Я поступил.
Вся моя служба на первых порах состояла в том,
что я принимал от людей «благодарности».
Сначала мне это ужасно нравилось. Хотя брать правильные «благодарности» не научены мы.
Но в наш практический век такие чувства, как благодарность,
могут не нравиться только камню и должны быть поощряемы…
Давать благодарность –
Это же не творить человеку мерзопакостность!
Но потом я совсем разочаровался. Люди ужасно испорчены, попирают законы(!) -
благодарят купонами 1889 года и даже пускают в ход фальшивые(!) купоны.
И к тому же - благодарят, а у самих в глазах никаких приятных чувств не выражается…
Никакой радости в глазах не отражается!
Пошло!.. От этой должности к педагогии рукой подать. Поступил я в педагоги.
Сначала мне повезло, и даже директор несколько раз мне руку пожимал.
Ему ужасно нравилось моё глупое лицо. Но увы - не оправдал. -
Прочёл я однажды в «Вестнике Европы» статью о вреде лесоистребления
и почувствовал угрызения совести за всё наше население.
Мне и ранее, откровенно говоря, было жаль употреблять нашу милую, зелёную березу
для таких низменных целей, как педагогия, для правильного воспитания молодого поколения.
Выразил я директору своё сомнение, как важное, неотложное,
и моё глупое выражение лица было сочтено за подложное.
Я – фюйть! И - в направление иное! -
Поступил я в доктора.
Сначала мне повезло – ура!
Дифтериты, знаете ли, тифы… Хотя я и не увеличил процента смертности,
но всё-таки был замечен в неинертности.
В повышение меня назначили врачом в Московский воспитательный дом. Не дом, а ах!
Здесь, кроме рецептов и посещения палат, с меня потребовали реверансов, книксенов
и уменья с достоинством ездить на запятках…
Старший доктор Соловьёв, тот самый, что в Одессе, на съезде,
себя на эмпиреях чувствовал,
требовал даже от меня, чтобы я делал ему глазки, как в сказке.
Когда я сказал, что реверансы и глазки не преподаются на медицинском факультете,
меня сочли за вольнодумца и не помнящего родства… И - приветик!
После неудачного докторства занялся я коммерцией – здоровье решил поберечь.
Открыл булочную и стал булки печь.
Но, ma chere, на земле так много насекомых, что просто ужас, их всюду - кишит!
Какой калач ни взломай, во всяком таракан или мокрица сидит.
Ах, полно вам чепуху пороть! - воскликнула русалочка, выйдя из терпения. -
Кой чёрт просил вас, дурака этакого, поступать в брандмейстеры и булки печь?
Неужели вы, скотина вы этакая с мыслями из макулатуры,
не могли на земле во что-нибудь поумнее и возвышеннее себя увлечь?
Разве у людей нет наук, литературы?
Я, знаете ли, хотел поступить в университет, да мне один акцизный сказал,
что там всё беспорядки.
Был я и литератором. Черти понесли меня в эту литературу!
Нашептали: там всё в порядке!
Писал я хорошо и даже надежды подавал, но, ma chere,
в кутузках так холодно и так много клопов, это - между нами,
что даже при воспоминании пахнет в воздухе клопами.
Литературой я и кончил… В больнице помер…Перестал жить.
На похоронах сказали, что на земле мне жить –
не придумали такой красивой обуви размер,
разве что белые тапочки – как пример.
Литературный фонд похоронил меня на свой счёт.
Репортёры на десять рублей на моих похоронах водки выпили. Так и выпроводили вот.
Дорогая моя! Не посылайте меня вторично к людям на новые истязания!
Уверяю вас, что я не вынесу этого испытания!
Это ужасно! Мне жаль вас, - произнесла русалочка, но поглядитесь вы в реку!
Ваше лицо стало глупее прежнего! Нет, ступайте опять!
Займитесь науками, искусствами… путешествуйте, наконец! – Пора ум в голову взять!
Не хотите этого уже много лет?
Ну, так ступайте и последуйте тому совету, который дал вам правовед!
Леший начал умолять.
Чего уж он только не говорил, чтобы избавиться от неприятной поездки!
Он сказал, что у него нет паспорта, что он на замечании - ему просто не повезло,
что при теперешнем курсе тяжело совершать какие бы то ни было поездки,
но ничто не помогло.
Русалочка настояла на своём. И леший опять среди людей, коих стало больше вдвое,
потому как он теперь служит, дослужился уже до статского советника,
но выражение его лица нисколько не изменилось: оно по-прежнему глупое.
_____
ma chere – (фр.) дорогой.
_____
Наивный леший. (А.П. Чехов).
В лесу, на берегу речки, которую день и ночь сторожит высокий камыш, стоял в одно прекрасное утро молодой, симпатичный леший. Возле него на травке сидела русалочка, молоденькая и такая хорошенькая, что, знай я ее точный адрес, бросил бы всё — и литературу, и жену, и науки — и полетел бы к ней… Русалочка была нахмурена и сердито теребила зеленую травку. ...
Свидетельство о публикации №122032005719