Синестезия

Я проклят с рождения. Я синестет.
Оказаться таким – воля случая.
Я смотрю глубоко. Я могу слышать цвет
И увидеть любое созвучие.

Живу среди сотни фальшивых огней,
Так страдали Рембо и Стравинский;
На шее моей, словно жгут, смех людей
Ярко-желтый, мучительно-близкий.

От мыслей своих далеко не уйти;
Я все знал. Так мне свыше обещано.
В моей огрубевшей, бескровной груди
Зазмеились глубокие трещины.

- Все, что видно тебе, - лишь иллюзия, фарс.
Все в твоей голове. Все неистинно, -
Вновь повторишь. Но я не различаю фраз -
На меня они падают листьями.

Я голос твой могу из тысяч извлекать -
Густой и разобщенный, как стаккато,
Как Шуберт на пластинке, что дала мне мать,
Как стон дождя, усиленный стократно.

Как паутины оловянно-серой нить,
Как нот несуществующая треть, -
Такое просто невозможно выносить,
Не в силах это человек стерпеть.

Я мог бы изготовить партитуры
И отыскать единство интонаций.
Я в воспалённом разуме скульптуры
Творю. Но не услышать мне оваций.

И только мне обыденное скажешь,
Я, пораженный этим, говорю:
Ну как ты главное не видишь, как же?
Что все это подобно ноябрю.

Я в жизни такое встречал троекратно:
Первый – в радужной кроне секвойи,
Позже в стихах, что постиг я превратно,
И на мглистых полотнах де Гойи.

Только имя твое – апогей всех искусств;
Его буквы как камни, скользящие
На моем языке. А внутри - сонмы чувств.
Но какие из них настоящие?

Как птица из льда, залетевшая в печь,
Плоды от мороза погибшей рябины.
И если бы только сумел их извлечь,
Я б понял, что все эти камни – рубины.

Но каждый на ощупь, что мертвое солнце.
Я сжимаю один со всей силы.
И опять шелк карминный прольется,
Между пальцев стекая красиво.

Душу тоже свою, к сожалению, вижу.
От нее никуда мне не деться.
Она темная, к ночи безрадостной ближе, -
Черно-красная, если вглядеться.

Не того я хотел. Навсегда для меня
Фиолетовый - самый особенный,
Самый нежный (я взгляд никогда не менял)
Из всего, что был видеть способен я.

Твоя милость дает искупление,
А затем вырывает все волосы.
На коже моей в исступлении
Оставляют пунцовые полосы

Твои пальцы дрожащие. Только они
Сродни нежным соцветьям вербены;
Белый бархат, насилу стянувший мои
Лазуритово-синие вены.

Вновь один в том заброшенном здании
Плоть свою истязаю сомнениями.
Я как книга в четвертом издании
С неугодными мне исправлениями.

Я встал, и ручка выпала из рук,
И эхом в лабиринтах анфилад
Разлился терпкий, приглушенный звук.
Я в мыслях повторил на разный лад.

Сосуд без основания и стенок
Любви моей - искусно ограненный.
Не мог понять, каков ее оттенок,
Но он, определенно, не зеленый.

Волосы словно чернила пролитые;
Я ломаю, о боли забывший,
Запястья, поцелуями увитые,
Как плющом, в себе яд затаившим.

Может, вниз беспричинно сорваться
С этой ржавой, истоптанной лестницы?
Мне бы голос срывая смеяться,
Мне бы завтра под утро повеситься.