новый миг

и  я поклонился свой буре,
своему шепоту.
грани смеха скукожились,
и черное слово прошло по их колее.
смех навзрыд - смех великий,
как горница снега.
извилины плетут восторг,
и палаты отвечают в темноте,
горние буквы прячут в тумбочку,
в пепел штор прЯчется тело звезды.
так грани превосходят ничтО,
и белое грядет в листопаде,
как саморазделение,
преодоление времени, преодоление
нынешнего в восторге,
внутри бесплотного путешествия.
так знак становится метанием души,
ее горницей для звездопада,
и туша пепла придет на молотьбу,
грорние зрачки отыщут память в острых
жалах овса. гири тел взойдут,
ка кзелень на лугу,
и греющее тепло ответит в темноте
дремучей страстью.
вопль озарит небо,
и плоть сохранит свое преимущество
перед духом,
дабы зачинать,
дабы рождать в осязании
слово вихря,
звезду слова,
обморок свободы.
пение ложится спать,
и дрова тянутся поближе
к телу поцелуя,
поближе к его свету,
поближе к горним сенокосам лета.
из памяти выйдут они,
и отрясут прах с ног,
и пойдут в бред,
в лоскуты,
в изгнание разума за грани тлена,
за грани понимания.
там, в понимании,
будет дремучий восток,
и он попрет на бумагу,
он полетит на безумие,
как на каторгу,

и ловушка засветится новым мигом.