Моя исповедь

Блокаднице Анне Лейбовне Пановой

Я родилась в тридцать четвёртом,
В столице царской Ленинграде.
Ветрами разными потёртом
И густо вымершим в блокаде.

А до блокады было детство,
Оно недолго продолжалось.
Печаль – взрослеющее средство,
Его в избытке оказалось.

Зима. Нет ни тепла, ни света –
Особой тяжести вериги.
Буржуйкой комната согрета
Горят то мебель в ней, то книги.

Жить было тяжко и тревожно,
Закон войны иного строже.
Ко многому привыкнуть можно.
Привыкнуть к голоду негоже.

Без слёз и вспомнить невозможно,
Хоть годы боль собой взнуздали.
Осмыслить и сегодня сложно,
А что тогда мы испытали.

Трагичней не придумать драмы,
Она мне в грудь как нож вонзила:
Глупышка, я у мёртвой мамы
Кусочек хлебушка просила.

А маму в простынь зашивали,
Я плакала и причитала.
Какие страсти бушевали,
Какая боль преобладала…

Идти сама не в состояньи,
И на руках несут в больницу.
Так отпечатало сознанье:
Хранит ту память как зеницу.

Там, искупав, переодели
И накормить не позабыли.
Забыть ли кто о нас радели.
Ясней запомнилось, как плыли.

Барж было шесть, но нас бомбили,
Из всех нам вышла божья милость.
Пять барж фашисты потопили,
Одна лишь к берегу пробилась.

Я помню поезда гуденье,
Но вновь бомбят, «за душу тянут».
А мы головки под сиденье –
Авось-то там нас не достанут.

И повезло, судьба ль такая,
Мир слишком сложен для разгадки.
То наказуя, то лаская
Играет кто-то с нами в прятки.

Провалов в памяти не мало,
Они овраги на равнине.
Что с младшею сестрёнкой стало –
Я вспомнить не могу поныне.

Детдомовцы, мы понимали:
Свою судьбу решаем сами.
Людьми достойными все стали
И благодарны тем, кто с нами

В то время нянчились, спасали,
Основам жизни научили.
И слов на ветер не бросали,
А трудность совестью лечили.

Судьба сложилась в чистом виде:
Муж, дети, нравилась работа.
А на войну мы все в обиде –
Кровь, слёзы, смерть её забота.

Поймите, краски не сгущаю,
За крик души слова примите:
Я всем потомкам завещаю –
Любите Родину, любите!

21.09. - 03.10.2021