Кого любила жена Пушкина или диплом рогоносца

Ни у кого из пушкинских современников ни на йоту не возникало и тени сомнения в искренней ненависти поэта к голландскому послу Геккерну и его приемному сыну Дантесу. Причем, к послу – в не меньшей степени, чем к его взрослому «приёмышу».
По самой распространённой версии причиной тому были распространяемые ими слухи о якобы весьма лёгком поведении супруги поэта. То, что этим пакостным делом промышляют именно они, у Александра Сергеевича не вызывало ни малейших сомнений. Почему? Перечислим аргументы, повлиявшие на мнение поэта.
1. Адресаты пасквиля.
Информация о пасквиле в виде диплома рогоносца была распространена не среди всего высшего придворного света, а среди весьма узкого и точно определённого круга лиц. Сколько всего экземпляров пасквиля было составлено? «Я занялся розысками, — писал поэт 21 ноября 1836 года Бенкендорфу. — Я узнал, что семь или восемь человек получили в один и тот же день по экземпляру того же письма, запечатанного и адресованного на мое имя под двойным конвертом». Время показало, что Пушкин был прав. Многолетние разыскания биографов не прибавили к перечисленным семи адресатам ни одного нового. Кому именно были разосланы пасквили на Пушкина? Его получили сам Пушкин, Вяземские, Карамзины, Виельгорский, В. А. Соллогуб (на имя своей тети А. И. Васильчиковой, в доме которой он жил), братья Россеты и Е. М. Хитрово. К тому времени, когда Пушкин обратился к Бенкендорфу, он твердо знал, что письма были разосланы только по этим адресам.
Почему пасквили попали именно к ним? Нет ли чего-то, что объединяло бы между собой всех этих людей? Есть! Круг адресатов не был случайным. А. И. Тургенев, упомянув об анонимных письмах, тут же отметил, что они были посланы не всем подряд, а «Пушкину и его приятелям». И не просто приятелям, нет! Все, кто получил 4 ноября 1836 года анонимные письма, были завсегдатаями одного дома – дома Карамзиных. Все это говорит о том, что организатор интриги с анонимными письмами был как-то связан с карамзинским салоном. Ещё Соллогуб заметил это и писал: «…письма были получены всеми членами тесного карамзинского кружка». Почти всеми. Кроме одного. Кого из активно посещавших дом Карамзиных нет в списке получателей пасквиля на Пушкина? В этом списке отсутствует только одно имя: Дантес. Именно он был тем, кто прекрасно знал всех прочих посетителей дома Карамзиных, знал адреса каждого из них и сам постоянно бывал в этом доме. Почему его нет среди получателей пасквиля в таком случае? Уж не потому ли, что автор пасквиля попросту не догадался (или поленился?) ради маскировки своей подлости направить свой пасквиль самому себе? 
2. Готовое клише.
Что представлял из себя текст пасквиля? Текст этого шутовского диплома, извещающего о принятии в члены «Ордена рогоносцев», представляет собой своего рода готовое клише, куда могли быть вставлены имена любых неугодных авторам клише персон. Я подчёркиваю ещё раз этот момент: в дипломе на месте фамилии Пушкина могла фигурировать любая неугодная фамилия! Почему? Потому что это – стандартное клише.  Единственной конкретизирующим словом в тексте пасквиля является слово «историограф». Более – ничего конкретного нет. Обращаю ваше внимание на уже упомянутый мной фрагмент письма Пушкина Бенкендорфу, в котором поэт писал: «Не смею и не желаю взять на себя звание Историографа после незабвенного Карамзина…» Об этом эпизоде в биографии Пушкина безусловно были хорошо осведомлены все участники «карамзинского кружка» плюс министр иностранных дел Нессельроде, всячески уходивший от обязанности платить жалование Пушкину, как историографу семьи Романовых, несмотря на прямое указание императора.
3. Главная цель пасквиля.
А теперь обратим внимание на сам текст «шутовского диплома»: “Полные кавалеры, Командоры и кавалеры Светлейшего Ордена Всех Рогоносцев, собравшихся в Великом Капитуле под председательством достопочтенного Великого Магистра Ордена Его Превосходительства Д.Л. Нарышкина, единодушно избрали господина Александра Пушкина коадъютором Великого магистра Ордена Всех Рогоносцев и историографом Ордена. Непременный секретарь граф И. Борх”.  Если убрать слова «историографом Ордена», то вместо Александра Пушкина можно свободно вписывать любую фамилию – Иванова, Петрова, Сидорова или Васи Пупкина. Потому что это – стандартное клише. Если дать себе право взвешенно подумать, то любой здравомыслящий человек способен догадаться о том, что основной целью этого клише является вовсе не Пушкин, а фигура, гораздо более ненавидимая и значимая для сочинителей «шутовского диплома» - русский император Николай Первый.
О том, что напрашивается именно такой вывод, понимал и Александр Сергеевич, обратившийся через Бенкендорфа напрямую к царю. И царь принял его. Естественно, он принял поэта вовсе не из-за намёков на поведение супруги Пушкина или из-за их внутренних семейных разборок, которых, кстати, между супругами так и не произошло.  В данном случае дело касалось попытки запятнать имя государя! Поэтому встреча поэта и императора, состоявшаяся поздней осенью 1836 года, возможно в присутствии Бенкендорфа, а, может быть, и вовсе тет-а-тет, была настолько секретной, что о ней долгое время не догадывались даже самые ушлые пушкиноведы. Но она была! Она реально состоялась, поскольку некоторые дальнейшие поступки Пушкина без имевшего места факта такой встречи и устных договорённостей между Николаем Павловичем и Александром Сергеевичем… объяснить невозможно.
Почему напрашивается такой вывод? Такой вывод следует из текста пасквиля. Истории Дмитрия Львовича Нарышкина и Иосифа Борха были хорошо известны не только в русском великосветском обществе, но и при всех дворах западноевропейских государств, а уж в дипломатических кругах – в особенности. Жена Дмитрия Львовича Нарышкина, обер-егермейстера двора Александра I, Мария Антоновна, фактически официально 14 лет кряду была фавориткой покойного императора, а потом сбежала с флигель-адъютантом государя в Париж — и от императора, и от мужа-рогоносца. Иосиф Борх - тщеславный, но бедный и лишенный каких бы то ни было талантов мелкий чиновник, женился по расчёту на Любови Голынской — женщине богатой, красивой, но легкомысленной. Двору было угодно, чтобы она украшала балы в Аничковом дворце. Для этого её мужу Борху в апреле 1832 года было присвоено низшее придворное звание камер-юнкера, тогда же его произвели в должность протоколиста. В апреле 1835 года последовало новое повышение Борху — чин титулярного советника. Такая внезапная и ничем не заслуженная карьера была вызвана причинами, хорошо известными всему Петербургу— Любовь Борх сожительствовала с императором, а её муж Иосиф — с министром Уваровым.
Написать подобный пасквиль русскому подданному было бы чревато не безобидной высылкой из страны, как с иностранцами, а ссылкой в Сибирь и содержанием в кандалах. Почему? Да потому, что пасквиль явно порочил семью императора и его лично! В первую очередь его, а не Пушкина! Пушкина тоже, но во вторую или даже в третью - после Борха… Вот о чём император безусловно мог согласиться (и согласился!) выслушать Пушкина.
4. Бумага.
Уже 8 ноября 1836 года вечером, будучи на именинах у своего лицейского товарища М. Л. Яковлева, Пушкин выяснил, что бумага, на которой были написаны анонимные письма, иностранного производства, а так как она облагалась высокой пошлиной, Яковлев уверенно заявил, что она могла быть привезена в Петербург только кем-то из дипломатов. Сведениям, полученным от Яковлева, директора типографии и профессионального знатока бумаги Пушкин, безусловно, мог доверять.
Из воспоминаний Соллогуба известно, что в 1836 г. кто-то из иностранных дипломатов доставил в Петербург из Вены печатные образцы подобных шутовских «дипломов». Это подтверждает версию о том, что текст пасквиля был сочинен не русскими подданными и не в России. В сочинённое за пределами России стандартное клише можно было вписать любое имя русского человека неугодного иностранному государству. Кроме того, учитывая имена Нарышкина и Борха, упомянутые в тексте, можно смело утверждать, что главной мишенью пасквилянтов являлась императорская семья, а главной целью - откровенная дискредитация и уничижение репутации российского императора в глазах мирового сообщества.
Таким образом, Пушкину становится ясно, что шутовские «дипломы» были преднамеренно завезены в Россию из Австрии либо вместе с дипломатическим багажом, либо с дипломатической почтой. Уже сами по себе эти действия можно было расценивать как исключительно враждебный акт против Российского государства со стороны «западных партнёров». Не следует забывать и того, что в самом русском правительстве министр иностранных дел Нессельроде, друг Геккернов, всячески поддерживал политику австрийского двора в России. Пушкин мешал им всем своим существованием, хотя бы потому, что безусловно представлял интересы русского народа.
5. Виновники пасквиля.
Пушкин давно догадывался об интригах, которые плелись вокруг его супруги семейкой педерастов Геккернов, знал и о несостоявшемся свидании, и об уязвленном самолюбии Жоржа Дантеса, знал о шантаже и прямых угрозах обоих Геккернов его жене.  Кстати, замечу, что пасквиль появился доме Пушкина не абы когда, а в очень знаменательный момент. На второй день после полного фиаско Дантеса в глазах Натальи Николаевны.
Итак, кто же мог осуществить провокацию с пасквилем на семью императора, на самого императора, а заодно и на семью Пушкина? По всем признакам: иностранец, ненавидящий Россию… Этот человек, поимённо и адресно знал всех членов узкого круга близких друзей Пушкина и дома Карамзиных. Человек, воспользовавшийся для пасквиля стандартным клише, завезённым из-за границы.  Человек, имеющий в достаточном количестве дорогостоящую бумагу, изготовленную за границей и не имевшуюся на тот момент в России в свободной продаже. Человек, сообщивший Пушкину о том, что он рогоносец, на следующий день после того, как Наталья Николаевна откровенно и однозначно дала понять Дантесу, что его ухаживания, намёки и приставания бесполезны. Вам подсказать имя или сами догадаетесь?.. Кстати, титул барона Геккерну присвоил Наполеон… Да-да!! Тот самый французский агрессор. Вскоре после бурных событий начала 1837 года, когда присутствие Геккернов в России было сочтено неуместным, бывший нидерландский посол переехал в Вену и работал там с июня 1842 года до октября 1875 года полномочным представителем при австрийском императорском дворе. В той самой стране, из которой в 1836 году в Россию прибыли подготовленные и отпечатанные шаблоны пасквилей…

 Однажды, Александр Сергеевич на вопрос своего друга-лицеиста о том, где он служит, ответил просто и ёмко: «Я числюсь по России». «Числиться по России» в устах поэта означало «беззаветно служить своему Отечеству».. Крылатая фраза Евгения Евтушенко «Поэт в России – больше, чем поэт» известна давно.
Кстати, более всего это заметно иностранцам, людям со стороны.
Как метко сказала одна итальянская исследовательница пушкинского наследия: «Россия – единственная в мире страна, которая не перестает скорбеть по своим поэтам… Только в России убийство Поэта равно Богоубийству».
Яростная ненависть Пушкина по отношению к Дантесу и Луи Геккерну известна, однако, если бы причиной такой ненависти действительно была именно ревность обманутого мужа, то зная африканский характер поэта, можно было бы без труда предположить, что и на Наталье Николаевне ярость мужа так или иначе, но отразилась бы сполна. Однако, подобного со стороны поэта к своей жене почему-то не наблюдалось. Ни одного упрека. И с её стороны – никаких заявлений и утверждений. Получается, что Пушкин не ревновал свою любимую жену ни к кому, поскольку полностью ей доверял!
 Существует множество памятников Александру Сергеевичу Пушкину. Воздвигнуты они по всему миру - разных городах и странах. Образ поэта изображен в них так, как представляют его читатели, а в первую очередь скульпторы. Пушкин – вдохновенный романтик, задумчивый, мечтательный, влюблённый… Но нет среди них одного: Пушкин любящий муж, защитник и утешитель в печали… 
В воскресенье 24 января 1837 года, за считанные дни до трагической гибели поэта,  квартиру Пушкиных посетил русский этнограф-фольклорист и палеограф Иван Петрович Сахаров со своим знакомцем Якубовичем. Естественно, что им кто-то открыл дверь, естественно, что хозяев дома предупредили о визитерах, тем не менее, гости застали хозяев не встречающими их, а находящимися в том положении, в каком они пребывали перед их приходом. То есть, для Пушкина и его жены то общение, которое происходило между ними, на этот момент было настолько важным, что они предпочли не прерывать его даже в виду появления сторонних людей.
Вот что вспоминает по этому поводу Иван Петрович Сахаров: «… приходили мы, я и Якубович, к Пушкину. Пушкин сидел на стуле; на полу лежала медвежья шкура; на ней сидела жена Пушкина, положа свою голову на колени к мужу. Это было в воскресенье. А через три дня уже Пушкин стрелялся». Сцена описана так, что не возникает ни малейшего сомнения в её реальности. Именно так и было. И это тот самый случай, когда не нужно никаких речей для того, чтобы любой мыслящий человек мог уяснить для себя некоторые аспекты семейных взаимоотношений Пушкиных в период, непосредственно предшествующий дуэли и смерти поэта.
Первое, это абсолютное доверие между мужем и женой. Только в таких случаях возможна именно такая сцена. Второе, между супругами нет никакого конфликта. Наталья Николаевна сидит на полу, на медвежьей шкуре, голова её – на коленях мужа.  Это красноречиво говорит о том, что Александр Сергеевич любил свою супругу далеко не безответно, что и она – явно любила его, именно его, что бы ни утверждали о ней придворные сплетники и сплетницы.
Третье, несмотря на то, что трагическая развязка уже очень близка, в этой семье нет и тени разлада, который можно было бы предполагать, основываясь на досужих слухах. Но, как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать: такая сцена, явившаяся очам невольных её свидетелей, более чем красноречиво указывает на отсутствие внутренних противоречий в отношениях супругов и подчеркивает их духовное единение. Более того, в данном случае супруга ищет защиты и успокоения у своего мужа. И муж её понимает, любит и гарантирует ей свою защиту от кого угодно и чего угодно. Об этом говорит его поза сидящего на стуле – с головою жены, доверчиво покоящейся на его коленях.
При всём этом следует не забывать о том, что днём раньше произошло свидание Натальи Николаевны и Дантеса. По его настоятельной просьбе, основанной на выдуманной им же якобы грозящей опасности её родной сестре Екатерине. Только тревогой и заботой о судьбе старшей сестры было вызвано вынужденное согласие Пушкиной на тайное рандеву.  Однако, едва обман Дантеса стал понятен Наталье Николаевне, она сейчас же прервала свидание, возвратилась домой и обо всем сообщила мужу, от которого и прежде не имела привычки скрывать что-либо, к превеликому огорчению бесчисленных светских сплетников, а в особенности, господина барона Геккерна.
Обязанность любящего мужа – выслушать супругу, утешить её и защитить. Пушкин – защитник и утешитель. Сцена, представшая глазам Сахарова и Якубовича в воскресный день 24 января, на мой взгляд, очевидно заслуживает того, чтобы увековечить её хотя бы в одном из многочисленных памятников поэту. Как я неоднократно упоминал в прежних своих работах: Пушкин, выйдя на дуэль у Чёрной речки, защищал не только честь своей семьи, но в первую очередь честь России.
Понимала ли Наталья Николаевна истинное величие своего мужа, его значение не только для русской литературы, но и для российской истории? Вероятно, да. Есть одна известная деталь семейной жизни Пушкиных, которая, на мой взгляд, наводит именно на такую мысль. Все жёны (да, и все мужья) в личной жизни, как правило, называют друг друга некими ласковыми именами или прозвищами, например, «зайка», «лапушка»… Или же обращают само имя в его уменьшительно-ласкательную форму: Владимир – Володя, Николай – Коля, Светлана – Лана, Анна – Нюша и так далее. Естественно было бы по аналогии предположить, что жена Александра Сергеевича называла его Сашей, Шурой, Саней или ещё как-то примерно так.   
Однако, по свидетельствам современников, Наталья Николаевна никогда так не обращалась к супругу, хотя тоже называла его по-особенному,  просто и ёмко – «Пушкин». Когда я узнал об этом впервые, меня это возмутило: помилуй Бог, что за казёнщина? Однако, со временем моё понимание такого поступка изменилось. Для Натальи именем любимого и самого близкого человека стала его фамилия. То есть, его особенностью для неё было то, что он олицетворял собой не просто самого себя – мужа своей жены, а уникальное явление в мире, которого больше нет, и не может быть нигде и ни у кого. Сашек, Санечек и Шурочек – в России много, а вот её Пушкин – один, ни с каким другим никому не спутать.
 Умерла Наталья Николаевна Пушкина-Ланская осенью 1863 года. Её последние слова, произнесенные в предсмертном бреду, были обращены к своему первому мужу: «Пушкин, ты будешь жить!»