Тьма Лорд Байрон

I

Мне сбылся сон, который вовсе не был сном.
Солнце яркое истлело, и все звезды
Блуждали тусклыми в извечном космосе,
Без-лучные и без-путные, и земля льда

Свисала слепо и чернела в безлунном воздухе;
Утро было и минуло, и было, и дня не принесло,

И люди позабыли их невзгоды в страхе
Пред этим их затмением; и все сердца
Застывшие в своей корысти звали свет:
И жили дозорными кострами — и престолы,

Дворцы венценосных королей — хижины,
Те обиталища для всех вещей, что знали,
Были сожжены для маяков; города разграблены,
И люди собирались вкруг их пылающих домов

Взглянуть по-новой в лица каждого их них;
Веселее были те, кто проживал у жерла
Самих вулканов, и их гористых-факелов:
Надеждой страшной был весь мир пленим;

II

Леса были преданы огню, но час за часом
Они осыпалИсь и блекли — и пепельные стебли
Угасали с грохотом — и все было черным.
Лики людей в отчаянном свечении

Носили неземной аспект, словно от боли
Вспышки падали на них; ложились многие к ногам
И свои глаза скрывали и рыдали; а кто покоил
Свои лица на их сложенных руках, и ликовал;

III

А другие торопили и гнали, и питали
Их погребальные столбы топливом, и глядели
С безумным беспокойством на унылом небе,
Завесой мира прошлого; а потом по-новой

С проклятьем рисовали их над прахом,
И скрежетали их зубами, и выли; птицы дикие кричали
И, в ужасе, порхая бились о земь,
И трясли ненужными крылами; самые дикие звери

Приходили ручными и трепетными; и змеи ползли
И себя переплетая с множественностью,
С шипением, но без жал — за еду их лишали жизней.

IV

И Война, которая не длилась на мгновение,
Поглотила себя снова: пища была куплена
С кровью, и врозь каждый восседал угрюмо,
Пожирая себя во мраке: не осталось любви;

Земля вся была одной мыслью — и то была смерть
Без-отвратна и бесславна; и боль острая
Голода пировала над всеми — люди
Умирали, и кости их были безгробны, как их плоть;

Лишенные лишенными были съедены,
Даже псы ели своих хозяев, все, кроме одного,
И он был верен погибшему, и держал
Птиц, зверей и голодных людей стороной,

Пока голод не сковывал их, или падающие мертвые
Не смыкали свои челюсти; себе пищи не искал,
Но с жалобным и вечным стоном,

И быстрым затмевающим криком, облизав руку,
Что не ответила лаской - он умер.
Толпа была уменьшена голодом; но два
Огромных города уцелели,

V

И они были врагами: они встречались подле
Умирающих углей пространства алтаря,
Куда было свалено множество святых вещей
Для нечестивой пользы; они гребли,

И содрогаясь царапали хладными костлявыми руками
Скорбный пепел, и их скорбное дыхание

Вдохнуло маленькую жизнь, и создавали пламя,
Что было насмешкой; потом они подняли
Их глаза, что разгорались светом, и узрели
Друг друга аспекты — смотрели, кричали, и умирали —

Больше от безобразия друг друга они умерли,
В незнании, кем он был, на чьем надбровье
Голод начертал Изверг. Мир был пустотой,
Народ и властители жизни были комом,

Безпогодным, безтравным, безлесным, безлюдным, безжизненным —
Комом смерти — хаосом твердой глины.

VI

Озера, реки и океан, все словно замерло,
И ничто кралось в немеющих глубинах;
Суда без моряков оставлены гнить на море,
И мачты их падали частями: они падали,

Они покоились на бездне без порыва —
Волны были мертвы; приливы были в их могиле,
Луна, хозяйка их, угасла перед ними;
Ветра иссякли в повисшем, затхлом воздухе,

И облака истлели; Тьма нужд не замечала
В шествии от них — Она была Вселенной.





DARKNESS

BY LORD BYRON (GEORGE GORDON)

I

I had a dream, which was not all a dream.
The bright sun was extinguish'd, and the stars
Did wander darkling in the eternal space,
Rayless, and pathless, and the icy earth

Swung blind and blackening in the moonless air;
Morn came and went—and came, and brought no day,

And men forgot their passions in the dread
Of this their desolation; and all hearts
Were chill'd into a selfish prayer for light:
And they did live by watchfires—and the thrones,

The palaces of crowned kings—the huts,
The habitations of all things which dwell,
Were burnt for beacons; cities were consum'd,
And men were gather'd round their blazing homes

To look once more into each other's face;
Happy were those who dwelt within the eye
Of the volcanos, and their mountain-torch:
A fearful hope was all the world contain'd;

II

Forests were set on fire—but hour by hour
They fell and faded—and the crackling trunks
Extinguish'd with a crash—and all was black.
The brows of men by the despairing light

Wore an unearthly aspect, as by fits
The flashes fell upon them; some lay down
And hid their eyes and wept; and some did rest
Their chins upon their clenched hands, and smil'd;

III

And others hurried to and fro, and fed
Their funeral piles with fuel, and look'd up
With mad disquietude on the dull sky,
The pall of a past world; and then again

With curses cast them down upon the dust,
And gnash'd their teeth and howl'd: the wild birds shriek'd
And, terrified, did flutter on the ground,
And flap their useless wings; the wildest brutes

Came tame and tremulous; and vipers crawl'd
And twin'd themselves among the multitude,
Hissing, but stingless—they were slain for food.

IV

And War, which for a moment was no more,
Did glut himself again: a meal was bought
With blood, and each sate sullenly apart
Gorging himself in gloom: no love was left;

All earth was but one thought—and that was death
Immediate and inglorious; and the pang
Of famine fed upon all entrails—men
Died, and their bones were tombless as their flesh;

The meagre by the meagre were devour'd,
Even dogs assail'd their masters, all save one,
And he was faithful to a corse, and kept
The birds and beasts and famish'd men at bay,

Till hunger clung them, or the dropping dead
Lur'd their lank jaws; himself sought out no food,
But with a piteous and perpetual moan,

And a quick desolate cry, licking the hand
Which answer'd not with a caress—he died.
The crowd was famish'd by degrees; but two
Of an enormous city did survive,

V

And they were enemies: they met beside
The dying embers of an altar-place
Where had been heap'd a mass of holy things
For an unholy usage; they rak'd up,

And shivering scrap'd with their cold skeleton hands
The feeble ashes, and their feeble breath

Blew for a little life, and made a flame
Which was a mockery; then they lifted up
Their eyes as it grew lighter, and beheld
Each other's aspects—saw, and shriek'd, and died—

Even of their mutual hideousness they died,
Unknowing who he was upon whose brow
Famine had written Fiend. The world was void,
The populous and the powerful was a lump,

Seasonless, herbless, treeless, manless, lifeless—
A lump of death—a chaos of hard clay.

VI

The rivers, lakes and ocean all stood still,
And nothing stirr'd within their silent depths;
Ships sailorless lay rotting on the sea,
And their masts fell down piecemeal: as they dropp'd

They slept on the abyss without a surge—
The waves were dead; the tides were in their grave,
The moon, their mistress, had expir'd before;
The winds were wither'd in the stagnant air,

And the clouds perish'd; Darkness had no need
Of aid from them—She was the Universe.