14. Великий эмир и Ходжа Насреддин

У дверей, ведущих во дворец Повелителя вселенной доблестный воин и Ходжа Насреддин, крепко обнявшись на прощанье, расстались, как им показалось, навсегда.
Гонца ожидали бесконечные поездки, в которых их пути вряд ли пересекутся.
Что ожидает Насреддина?..
На этот вопрос на данный момент ответить никто бы не смог.
Когда доблестный воин  вскочил на коня и через мгновение исчез. Ходжа печально поглядел ему в след и сокрушённо покачал головой. Он как-то привык к тому, что всё время их совместного пути рядом было надёжное плечо.
«Спасибо тебе за это, — шёпотом произнёс Насреддин.
Двери распахнулись, на пороге появился Рахим-бобо. Ходжа радостно бросился ему на встречу, но тут же умерил  пыл. Неизвестно, с какой вестью встретит его мудрый старик, проживший рядом с Повелителем вселенной столько лет. Однако, опасения оказались напрасными. Верный слуга Великого эмира сердечно прижал его к груди, похлопал по плечам…
От халата Ходжи пыль поднялась столбом.
— В баню, сию же минуту в баню, — заохал старик, — ты собрал на себя пыль всех дорог нашей державы. Халат оставишь там же. Его приведут в порядок. Новую одежду тебе дадут.
Они вошли во дворец. Приободрённый такой тёплой встречей, наш выдумщик воспрял духом.
Баня по своему убранству и великолепию скорее походила на парадный зал, в котором принимают почётных посетителей, нежели на помещение для омовения тела.
Без долгих раздумий Насреддин отдался в руки банщика и брадобрея. Когда же они привели его в порядок, укутали в благовонную простыню и оставили отдыхать на тахте, его охватило беспричинное веселье. От великолепного приема, которого он никак не ожидал, его душа переполнилось восторгом.
«Если бы моя Гульджан видела, как ублажают её мужа , она бы… — но тут он смутился…— при всём моём воображении, — подумалось ему, — не могу представить женщину, посмевшую войти в мужскую  баню».
Неожиданно для себя Ходжа запел. Его голос взлетел под самые своды и зазвенел в вышине переливами подобно горному ручью, струящемуся по каменистому дну.
«Жаль, что меня никто не слышит, — с сожалением вздохнул он, — а то всю жизнь твердили, что мне слон на ухо наступил».
И… кто бы мог подумать…
Возмутитель спокойствия вскочил с тахты и с криком:
— Люди, люди, послушайте, как я пою!.. — бросился к выходу.
Его с недоумением окружили банщики, стражники, слуги, сновавший по своим делам.
Не теряя времени Ходжа запел. Через минуту рядом не оказалось ни одного человека. И только верный ишак по кличке Серый, объедавшийся душистым овсом в царской конюшне, поддержал его дружеским: «И – а… и – а…»
— Эх! — воскликнул Ходжа. — Надо было позвать их в баню. Или срочно построить для моего выступления такое же помещение.
Наблюдавший эту сцену из окна своей опочивальни Повелитель вселенной удовлетворённо пробормотал:
— Я так и думал, что он сразу выкинет одну из своих шуток. — Поглядим, сколько он ещё припас их для меня.
Рахим – бобо, скрывая улыбку в обвислых усах, торопливо увёл Насреддина с площади к обеденному столу.
***
К удивлению старого слуги за дастарханом Ходжа едва притронулся к еде.
«Переживает перед встречей с Повелителем, — мелькнула у него запоздалая догадка. — Надо было сразу предложить ему чай, кусочек халвы. Подкрепился бы, а уж потом накормить досыта.
Если только случится это самое «потом».
Ух, шайтан, — обругал сам себя Рахим - бобо. — Мой господин добр. А те озорные провинности, коими грешил Насреддин, — стоят, на мой взгляд, небольшого порицания. Хотя, что на уме Повелителя вселенной в данную минуту, то скрыто завесой, перед которой самая тёмная ночь – серые сумерки».
Искоса поглядывая на старика, Ходжа считывал, пробегавшие по его челу мысли, с усердием ученика медресе, постигавшего хитросплетение слов.
Рахим-бобо пододвинул к нему чайник, Насреддин отрицательно качнул головой.
Старик с вздохнул, встал и указал Ходже на выход. Тот, сбросив с себя груз тяготящих размышлений, выпрямился,  вскочил, невесело подмигнул верному слуге и вышел за дверь.
***
Повелитель окинул его ничего не говорящим взглядом.
«Лучше бы сорвал злость на мне, плёткой ожёг, дальше легче пошло бы,  — подумал Насреддин и, отвесив глубокий поклон, застыл, как изваяние, понимая, что любое славословие в адрес государя сейчас неуместно.
— А я тебе, — с хриплой усмешкой произнёс хозяин всего сущего на своей земле, — подарок приготовил. Только в моей смирной келье ему не поместиться. Тебе нагрузят арбу с тыквами, огурцами, сладким корейским луком. С чем захочешь. Даже нагибаться не придётся.
«Погиб, — подумал Насреддин, — в эту арбу много чего лишнего наложить можно будет. К примеру, мою голову.— Впрочем, — мысленно махнул рукой он, — семь бед – один ответ. Интересно, Великий эмир все мои выходки перечислять будет…»
Великий эмир ощерил рот в своей страшной улыбке.
— Много чести для тебя, твои фокусы пересказывать. Новый халат получил и будет с тебя. Уж прости, что не златотканый. Я тебя сюда не для этого вызвал.
У Насреддина пот выступил на лбу.
«Каждое мановение моей мысли читает сходу, — опустив глаза к долу, — подумал он. — Но до палача, слава Аллаху, дело, пока не дошло. Главное-то, кажется, впереди. А там… Аллах милостив. Может быть, я ещё увижу свою ненаглядную жёнушку…
И поспешил преданно посмотреть на Повелителя вселенной. Знал, тот не любит, когда от него прячут взор.
Но тот никак не отреагировал на промах Ходжи. Лишь с ехидцей в голосе спросил:
— А твоя ненаглядная Гульджан умеет плавать?
— Умеет. — Кратко ответил Насреддин.
— А тёща? — задал следующий вопрос Повелитель вселенной.
— Умеет.— Так же чётко ответил Ходжа и, предвидя следующий вопрос, продолжил: — К сожалению, я так и не научился плавать. Случись во время купания со мной беда, им бы вдвоём пришлось бросаться в воду мне на помощь. Правда тёща, скорее всего, отправилась бы искать сети.
Ходже пришлось подождать, пока повелитель завершит свой перхающий смех.
Отсмеявшись, тот милостиво указал Насреддину на цветастую, шёлковую подстилку, обрамлённую подушками.
Тот с облегчением опустился на указанное место.
— Что ж, — небрежно заметил его грозный собеседник, — ту задачку ты решил. Посмотрим, как справишься с этой.
Он негромко окликнул Рахим-бобо. Тот моментально вырос перед дверью, исчез, а в комнату ввалился толстяк в нескольких  дорогих халатах и рухнул перед Повелителем навзничь.
Тот поморщился.
— Встань и, без пустых призывов к Всевышнему, объясни, в чём дело.
— Слушаю и повинуюсь, о, Великий эмир… — залепетал тот, — дело было…
— Да не мне, — ещё раз поморщился вопрошающий. — Ему. — Указал он на Ходжу Насреддина.
— Могу я узнать, перед кем я должен открыть тщательно оберегаемую тайну моей семьи?
— Не можешь, — буркнул Повелитель. — Встань. И делай то, что сказано. А то я приму решение, которое не понравится твоей шее.
— Дело было так… — зачастил толстяк, — недавно, с благословения Аллаха… — увидав брошенный на него взгляд Повелителя, он судорожно сглотнул воздух, как мог, успокоился и продолжил:
 — После положенного для траура времени со дня смерти моей незабвенной женушки, я снова женился. В первую брачную ночь, перед тем, как приступить к мужским обязанностям, я почему-то вспомнил о ней. И поделился своим горем с новой супругой. Но не дождался от неё слов утешения. Вместо этого, а это было неприятным открытием, меня об этом не поставили в известность, она начала рассказывать, каким замечательным человеком был её первый, нынче тоже покойный муж. Я не сдержался и сострадательно приложился к её плечу.
Она с криком «вайд дод» упала на пол, подхватила одежду и сбежала к своему отцу. Через некоторое время всё её семейство явилось ко мне с требованием: уплатить десять тысяч таньга. Во – первых, за якобы причинённый вред их сумасшедшей дочери, во – вторых, за оскорбление их благородного рода. Я отказался. Они подали в суд. Вот уже второй месяц кази тянет из двух наших семейств денежки, но никак не может решить, кто из нас прав, кто виноват. Я закончил, — с облегчением завершил свой рассказ обиженный страдалец.
 — Что скажешь, Насреддин? — поинтересовался Великий эмир.
— Мне бы хотелось осведомиться, — огладив свою бородку, спросил Ходжа, — нельзя ли вызвать сюда жалобщика и, если можно, судью? Боюсь, что моего скудного ума может не хватить для решения вопроса, который пока не под силу столичному крючкотвору, то есть, столичному кази.
В предвкушении озорной сценки Повелитель с усмешкой произнёс:
— Впустить.
В дверь тут же влетели: донельзя худой жалобщик и дородный кази, рухнувшие ниц перед повелителем.
Небрежным движением руки Великий эмир поднял их и, с видимым смирением, произнёс:
— Мы ждём твоего решения, Ходжа.
Насреддин, прекрасно понявший, какая роль ему уготовлена, не стал терять времени.
— Мне это дело видится следующим образом: супруги возлежали, как я понял из рассказа ответчика, на сравнительно небольшой кровати.
— Тонкое замечание, — подбодрил новоявленного судью Великий эмир.
—Из этого следует, — гнусавым голосом, каким судьи обычно оглашают приговоры, продолжил Насреддин, — что молодожёнам места на этой лежанке хватало вполне. Когда на ней нежданно появилась предыдущая супруга ответчика – молодожёнам, без ущерба для себя, пришлось потесниться. Но появление на ней супруга новобрачной изменило расклад тел. Солидный вес молодожёна удержал его на кровати. Я не видел его новой жены, но, думается, что она стройна, как кипарис, легче голубиного пера. А посему она просто вспорхнула с кровати. Таким образом, я постановляю, что ни одной из сторон не был причинён ни малейший ущерб
Повелитель грозно нахмурил брови и, покусывая от еле сдерживаемого смеха губы, спросил:
— Может быть, кто-нибудь из вас не согласен с мудрым решением моего гостя?
Выпучив глаза, троица отчаянно замотала головами и принялась восхвалять мудрейшего Ходжу Насреддина.
— Вон, — тихо произнёс Великий эмир.
 Всех, как ветром, сдуло.
Ходжа стоял, мучительно соображая про себя:
«Что же ещё припомнит мне Великий эмир? Игру в кости? Для него это мелко. Историю о том, как я дурачил Абдуллу и кази, что бы заполучить девятьсот девяносто девять таньга? Возможно. Но, скорее всего, он посчитает самым большим грехом мою наивную попытку попытаться спрятаться от его всевидящего ока у любимой тёщи.
Но он спросил:
— С чего ты решил в проповедники записаться? Добро бы, что толковое изрёк добрым мусульманам. А то, заморочил им головы, муллу чуть рассудка не лишил. Кстати, это не тот ли праведник, который объявил о конце света, ради того, чтобы набить брюхо твоим ягнёнком?
Насреддин потупился и негромко произнёс:
— Делай со мной, что хочешь, Повелитель, но доносчиком я никогда не был. Не припоминаю, о каком ягнёнке идёт речь.
— Он не припоминает, — проворчал Великий эмир. — Доносчиков у меня и без тебя хватает. О каждом твоём шаге исправно докладывали. А мулла тот не нуждается в твоей защите. Не стоит он того. За подобное богохульство с ним его пастыри, поступили, как он того заслуживает. Я тебя спрашивал, с чего ты на кафедру в мечети полез? «Знаете ли вы, что я сейчас хочу вам сказать…» — передразнил он Ходжу Насреддина. — И что ты им хотел сказать?
— Тогда всё объясняется просто, Повелитель, — облегчённо произнёс Ходжа. — Мало того, что в его ожидании он часами заставлял прихожан простаивать, переминаясь с ноги на ногу, старики, так те вообще падали в обморок. Приходя порой в не самом пристойном обличии, он начинал нести такую околесицу, такую несусветную чушь, что самые стойкие блюстители веры готовы были стать огнепоклонниками, что бы только не слышать его бреда. Интересно, на него тоже доносили? Или святые отцы вне подозрения.
  — Дураков - среди всех сословий хватает, — с несвойственной ему откровенностью сказал Повелитель вселенной. — Я в их дела не вмешиваюсь. Своих дел - по горло. У них своя епархия. Пусть сами разбираются. У меня к тебе больше вопросов нет. Отправляйся-ка ты к Рахим-бобо. Набей брюхо, как следует. А то оно вопиет, что перед встречей со мной. Понимаю, у тебя кусок в горло не лез. Жди, скоро позову. Вдруг, понадобишься для серьёзного дела. А, может быть, обойдёмся без тебя…— неопределённым тоном Великий эмир завершил свою речь.
Отвешивая глубокие поклоны, с трудом веря в то, что покавсё для него обошлось благополучно, Ходжа покинул покои Великого эмира, размышляя по пути: для чего его всё-таки позвали? Ясно одно: не потому, что Гульджан плавать.