Наталья Крандиевская

НАТАЛЬЯ КРАНДИЕВСКАЯ - ТОЛСТАЯ
(1888 - 1963)

На крыше пост. Гашу фонарь.
О, эти розовые ночи!
Я белые любила встарь, –
Страшнее эти и короче.

В кольце пожаров расцвела
Их угрожающая алость.
В ней всё сгорит, сгорит дотла
Всё, что от прошлого осталось.

Но ты, бессонница моя,
Без содрогания и риска
Глядишь в огонь небытия,
Подстерегающий так близко,

Завороженная, глядишь,
На запад, в зарево Кронштадта,
На тени куполов и крыш…
Какая глушь! Какая тишь!
Да был ли город здесь когда-то?

***

Иду в темноте, вдоль воронок,
Прожекторы щупают небо.
Прохожие. Плачет ребенок,
И просит у матери хлеба.

А мать надорвалась от ноши
И вязнет в сугробах и ямах.
— Не плачь, потерпи, мой хороший, —
И что-то бормочет о граммах.

Их лиц я во мраке не вижу,
Подслушала горе вслепую,
Но к сердцу придвинулась ближе
Осада, в которой живу я.

***
 
В кухне жить обледенелой,
Вспоминать свои грехи,
И рукой окоченелой
По ночам писать стихи.
 
Утром снова суматоха.
Умудри меня Господь,
Топором владея плохо,
Три полена расколоть!
 
Не тому меня учили
В этой жизни, вот беда!
Не туда переключили
Силу в юные года.
 
Печь дымится, еле греет.
В кухне копоть, как в аду.
Трубочистов нет, — болеют,
С ног валятся на ходу.
 
Но нехитрую науку
Кто из нас не превозмог?
В дымоход засунув руку,
Выгребаю чёрный мох.
 
А потом иду за хлебом,
Становлюсь в привычный хвост.
В темноте сереет небо
И рассвет угрюм и прост.
 
С чёрным занавесом сходна,
Вверх взлетает ночи тень,
Обнажая день холодный
И голодный новый день.
 
Но с младенческим упорством
И с такой же волей жить,
Выхожу в единоборство
День грядущий заслужить.
 
У судьбы готова красть я,
Да простит она меня,
Граммы жизни, граммы счастья,
Граммы хлеба и огня!

НА УЛИЦЕ

На салазках кокон пряменький
Спеленав, везет
Мать заплаканная, в валенках,
А метель метет.
Старушонка лезет в очередь,
Охает, крестясь:
«У моей вот тоже дочери
Схоронен вчерась.
Бог прибрал, и слава Господу,
Легше им и нам.
Я сама-то скоро с ног спаду
С этих со ста грамм».
Труден путь, далек до кладбища.
Как с могилой быть?
Довезти сама смогла б еще,
Сможет ли зарыть?
А не сможет – сложат в братскую,
Сложат как дрова
В трудовую, ленинградскую,
Закопав едва.
И спешат по снегу валенки, –
Стало уж темнеть.
Схоронить трудней, мой маленький,
Легче – умереть.