Василий Алехин

ВАСИЛИЙ АЛЕХИН
(1925 - 2006)


ОДНОПОЛЧАНКА

Тебя увидел я впервые
В кольце огня над горизонтом.
Когда в порядки боевые
Ты встала подмосковным фронтом.
Ты нас встречала без поклонов
И провожала без нотаций.
В бой эшелон за эшелоном
Глухою ночью шли уральцы.
Под перестук колес теплушки
Смотрел я на тебя с тревогой…
Заводов трубы, словно пушки,
Чернели в черном небе строго.
Вся ощетинившись «ежами»,
«Подвешена» к аэростатам,
А так была ты рубежами
И атакующим солдатом.
И до сих пор, встречаясь снова
С веселой, шумной спозаранку,
Тебя я помню той, суровой,
Москва, моя однополчанка.

ДРУГ, НЕ ВЕРЬ

Вспыхнуло мгновенье взрывом минным
И, застыв в глазах, окаменело…
Для иных война – этап былинный,
Для меня –
Сраженье без предела.
Кто твердит: «Судьба!» -
Не скажет злее:
Дескать, что поделаешь ты с ночью?
Знал бы он, мой друг, как буря зреет
В сердце, что кричать порою хочет!
Место мне в трамвае уступают
Детское – и мал и старый.
«Инвалиду!..» - шепчут и не знают,
Как их жалость болью прорастает.
Нет, я благодарен им – не скрою…
Только почему, ну почему же
Разум не подвластен этой боли,
А вниманье – в душу лезет стужей?
Добрые старушки, не шепчите…
Друг, не верь им – я не искалечен.
Слышишь – сердце рвётся на орбиту:
Людям,
Солнцу,
Радостям навстречу!

* * *

Говорят, помянет кто о старом...
Поговорке той скажу в упрек:
Тридцать два нас было...
Санитары вынесли живыми только трёх.
И не книгой, а страницей белой
Жизнь легла под скальпель и под шприц.
Уж потом я эту книгу делал
Из горящих строчек и страниц.
Был абзац короткий самым страшным
От повтора в клиниках глазных:
Впредь смотреть глазами в день вчерашний,
Сердцем  — в каждый настоящий миг.
Оттого пошаливают нервы,
Если день был крут и хлопотлив,
Птицы пьют рассвет в росинках первых,
Мне ж заря — с полуночи разлив.
Видно, память раннюю побудку
Протрубила в неурочный час:
Нынче мне приснились незабудки,
Взбудоражил артналёта бас...
Будто не во сне — в туманной сини —
В тот же час, что в сорок первый год,
Где-то на окраине России
Кровью обагрился небосвод.
И Огонь, тот, Вечный, что полвека
Освящает подвига порыв,
К памяти взывает человека, —
Полыхнул в глаза как мирный взрыв.
Говорят, помянет кто о старом...
Нет, уже не только о былом,
Что для нас непреходящим стало,
Мне напомнил канонады гром.

* * *

Я так хотел бы петь о соловьях
И о мальчишках, в бантики влюблённых,
А сам стихи слагаю о боях,
О сверстниках, бедою обожжённых.
Я так хотел бы многое забыть,
Но не могу — не позволяет совесть.
И пусть мне юность пылкая простит
Мою порой невольную суровость.
Она — не в назиданье, не в упрёк
За модный стиль, за новый жизни почерк...
Она, как рана с тех военных пор,
То зарубцуется, то вдруг закровоточит.
И предо мною предстают опять
За землю русскую в броске неодолимом —
Отвоевавшие её за пядью пядь —
Мои ровесники и побратимы.
Как нам тогда хотелось всё успеть!
Они остались юными поныне —
Им обелиски не дают стареть
На всём пути от Волги до Берлина...
Они с тобою, юность, и теперь
Своей мечтой, судьбой своей короткой.
Ведь это их Победой в Космос дверь
Открыли их сыны — их одногодки.
Ведь это с Безымянной высоты
Да с той — у незнакомого посёлка
Слетают ветры века...
Юность, ты дружна с ветрами,
Как с запевом звонким,
Как с соловьями курскими в саду,
Антоновками в розовом  тумане...
И я к тебе с легендами иду
О грозовом минувшем урагане,
И я о нём рассказываю вновь,
И убеждён — тебе суровость эта
Нужна как материнская любовь,
Как песня, что отцами не  допета.