Иван Кучин
(1924 - 2000)
Июльский дождь накрапывает редко.
Тепло и сыро. Ни луны, ни звезд.
Нас семь бойцов отправилось в разведку,
Восьмой – на правый берег перевез.
Дождь шелестит, и всплески весел гаснут,
И щиплет нос от запахов густых.
Во тьме тягучей, липкой, словно масло,
Надвинулись прибрежные кусты.
Дождь шелестит. А мы, не уставая, –
Немые тени, – движемся ползком…
За нас заговорит передовая
Своим неотразимым языком!
ЗЕРНО
По земле, исхлестанной
минами, снарядами,
полз солдат без роздыха
в сполохи багряные.
Чтоб схватиться с ворогом,
чтоб вернуть сполна
то, что сердцу дорого,
что взяла война...
А земля изрезана
взрывами, колесами
и пестрит истерзанно
мертвыми колосьями.
Прямо в грязь и наледь
ноября промозглого
звонко осыпались
зерна промерзлые.
Подминая стебли,
полз солдат, вздыхал:
он ведь эту землю
с малых лет пахал...
И земли касалась
жесткая щека.
Не приклад, казалось, –
держит плуг рука.
И никем не узнаны,
здесь слились в одно
капли пота грузные,
слезы и зерно.
СОЛДАТЫ ПОБЕДЫ
Б. Черемисину
Нас мало осталось, ребята,
и многих сегодня уж нет,
кому в огневом сорок пятом
лишь двадцать исполнилось лет.
А было, кому и полсотни,
с кем рядом сражались сыны –
за те рубежи и высотки,
за горькую славу войны.
С надменностью юности гордой
нам все нипочем, все с руки! –
мы их называли в те годы
обидным словцом «старики»...
Все это теперь понимаем –
не сердцем, так трезвым умом,
друг друга: «Старик!» – называем
в обыденном смысле, в прямом.
Мы стали мудрее и старше,
скупее на радость и боль.
А наши ровесники, наши
друзья, уходившие в бой,
остались навек молодыми,
в мальчишеском званье простом.
И дымное знамя над ними
склонялось пробитым крылом.
В снегах и распадинах росных
легли под метелью свинца.
Дубы и веселые сосны
сквозь их прорастают сердца.
А мы, посвященные в деды, –
уже ветераны труда,
и памятью вечной Победы
им дарим свои города.
И к звездам летят обелиски...
Но письма идут от сынов:
из тех – Сталинградских, Берлинских
гвардейских отцовских полков.
***
Восемнадцать и долгие сорок –
Устремленные в вечность года.
Прах войны превращается в порох,
Что сухим остается всегда.
И цветут краснофлагие зори –
В дни торжеств и в дни горестных тризн.
В этом ласковом имени – Зоя –
Слышно слово бессмертное – Жизнь.
Эта девочка, хрупкая школьница,
Не согнувшая худеньких плеч,
Все, что в песнях страны колоколится,
Своей жизнью решила сберечь…
Люди шли не на казнь, а на подвиг,
В горле комкали сдавленный плач.
Вот в руках, волосатых и потных,
Сжал тугую удавку палач.
Вот сейчас захлестнет ее шею,
Жилку трепетную оборвет.
– Что притихли? Смотрите смелее!
Я умру, но умру за народ!..
И народ расправлял свои спины,
Веря в праведный клич до конца.
Ты не знала тогда, героиня,
Сколько силы влила ты в сердца!
…У деревни Чернушки Матросов
На кинжальной струи остриё
За весенние светлые росы
Бросил юное сердце своё.
И в сраженьях, гремящих грозою,
Брат твой Саша, в дыму и огне,
Мчался в танке. И надпись «За Зою!»
Пламенела на гордой броне.
И в Маутхаузене* встал, леденея,
На тебя чем-то очень похож,
Генерал, пред которым злодеи
Не сумели унять свою дрожь…
Корабли просоленные – Зоя!
Парки, скверы зеленые – Зоя!
Школы, улицы светлые – Зоя!
И победы несметные – Зоя!
Твоя жизнь не прошла и не кончена,
Ей в грядущих былинах сиять.
Твое имя Москва и Тамбовщина,
Вся Земля – будут век повторять.
Сорок лет светят красные зори –
В дни торжеств и в дни горестных тризн.
…Восемнадцатилетняя Зоя –
Бесконечная, вечная Жизнь.
* Маутхаузен – немецкий концлагерь.
Свидетельство о публикации №122030503211